Во дворе и правда ждала повозка: судя по всему, принадлежала она самой Юдит, как и кучер, что сидел, позёвывая, на козлах и щурился от нарастающе яркого света солнца, которое уже поднималось, теснясь между деревьями, рисуя яркую кайму по краю замковой стены.
Похоже, мой отъезд решили обставить как можно более тайно. Никого из работников Анделналта не привлекали, никому ничего не рассказывали: видно, у Юдит хватало сил справиться и самой. Но неожиданно, когда незнакомый слуга услужливо приоткрыл полог, чтобы удобнее было садиться, девица села в повозку вместе с мной.
— Провожу вас до Сингурула, — тут же пояснила она и ощутимо прижала меня плечом к опоре навеса. — А там под присмотром этих любезных мужчин вы отправитесь дальше. До самого Одиина.
Я попыталась отпихнуть её от себя, сдвинувшись в сторону. Но она явно не собиралась отступаться.
— С чего вы взяли, что я теперь захочу отправиться в Одиин?
— Потому что это достаточно крупный город, — спокойно, как что-то само собой разумеющееся, пояснила Юдит. — И оттуда продолжать путь вам будет гораздо легче. Можно вышвырнуть вас и посреди дороги, но ведь мы решили расстаться мирно?
Надо же, какая удивительная забота!
— Это вы решили, — буркнула я и попыталась высунуться в окно, чтобы осмотреться: вдруг увижу кого-то знакомого и всё же сумею привлечь к себе внимание.
— Прекратите суетиться, — одёрнула меня Юдит. — Я уже приказала передать унбару Рэзвану, что мы с вами отправились на прогулку в Сингурул. Мне просто необходима ваша помощь в выборе подарка для Маркуша. Ведь скоро праздник Вершины лета, а вы знаете мальчика гораздо лучше меня, как ни грустно это признавать.
Надёжно закрытая от лишних взоров повозка чуть тряско поехала к воротам. Всадники выстоились со всех сторон, как будто сопровождали принцессу — не меньше. И всё как будто вертелось в каком-то бреду, куда я угодила так внезапно. Ещё недавно размышляла над тем, что буду делать днём, какими уроками займу Маркуша, а теперь и не знала даже, что меня ждёт за поворотом, когда мы покинем Анделналт. Может, меня просто убьют, а тело сбросят в дремучие заросли прямо на этом холме…
С таким сопровождением возможности сбежать почти никакой. Но отчего-то мне вдруг стало муторно на душе не оттого, что я покидаю Анделналт и отправляюсь в полнейшую неизвестность, а потому, что еду — почти насильно — в Одиин. Словно судьба при помощи неугомонной Юдит всё же повела меня туда, решив исправить затянувшуюся ошибку.
Возможно, там меня ещё жду какие-то ответы. Да только узнавать их отчего-то уже не хочется.
Глава 10
Дорога до Пьятра Гри прошла спокойно, хоть и оказалась отравленной смутной тревогой. Не вовремя приехала Юдит, не хотелось Альдору оставлять её в Анделналте без присмотра, но пришлось — не гнать же. Отчего-то вдруг он перестал понимать её и даже не старался предугадать, что она сотворит в следующий миг. И словно в подтверждение смутных опасений, весь путь до малой резиденции с каждым мигом нарастала опасность попасть в сильную бурю. Тяжёлые тучи тащились следом с севера, растягивались, словно бы зацепившись за невидимую гору. Но дождь разойтись так и не успел — очертания замка на приземистом холме показались раньше, чем небеса разразились непогодой.
Альдор давно не видел широких башен Пьятра Гри: с ранней весны, когда дядюшка наведывался сюда в прошлый раз. Всё с той же просьбой приближённым принца поддержать его в борьбе за опеку над Маркушем. Тогда удалось откупиться от младшего Смотрителя королевской Канцелярии увесистым кошелём серебра. Но сейчас этого будет недостаточно, потому как старший Смотритель вновь приступил к своим обязанностям после долгого перерыва в связи с пошатнувшимся здоровьем. К тому же в замке ещё находится Венцель, который пока следит за попытками поймать сбежавшую аманту. Может, он даже подумывает забрать её себе: Йоланта уже успела привлечь к себе много внимания. А принц любит производить фурор поступками и внешним видом. Нашумевшая аманта может стать для него лишним поводом потешить самолюбие.
Ворота были открыты. Факелы, закреплённные в нишах стены, трепещущим жаром объяли с двух сторон, когда всадники проезжали между ними. Стражники смотрели из провалов бойниц, не препятствуя, не допрашивая, кто и откуда: всё сразу видно по гербу де ла Фиеров, вышитому на накидках сопровождающих Альдора мужчин. Цоканье копыт гулко разнеслось по двору замка, засуетились конюшата и слуги, готовые принять какие нужно вещи и отнести в подготовленные для гостя и его людей комнаты.
И хорошо, что никто, кроме слуг, не стал встречать Альдора. Может, дело в позднем часе, и высоким господам лень отрывать зады от кресел и постелей, а может это показательный знак пренебрежения в ответ на недавний отказ приехать на смотрины амант. Что бы за тем ни крылось, а так даже лучше. Альдор не хотел видеть никого из тех, кто ждал его приезда.
И он не стал торопить встречу. Надо бы отдохнуть, а там уже не свежую голову говорить с дядей и тем, кто на этот раз будет поддерживать его интересы. Потому осталось только позволить камердинеру в солидных годах проводить себя в покои, которые Альдору неизменно предлагали в дни визитов.
Он уже почти расположился, подумывая о том, что готов завалиться в постель прямо так: не переодеваясь и не ужиная. Всё же больше полудня в седле ощутимо отдавались в уставших ногах и спине. Но зашуршали тихие шаги за дверью, раздался деликатный стук, и почему-то в груди тревожно вздрогнуло.
— Войдите! — бросил Альдор, не поворачиваясь.
Он ослабил завязку ворота, шаря взглядом по комнате в поисках умывальника. Его что, куда-то переставили?
— Добрый вечер, унбар, — мягкая волна знакомого до мути в голове голоса накрыла со спины.
Альдор замер, медленно выдыхая. А затем обернулся. Лилиана смотрела на него расширенными то ли в ужасе, то ли в обычном удивлении глазами: узнала. В её руках чуть подрагивал серебристый поднос с ужином. Что-то позвякивало тихо, но раздражающе, проносясь покалыванием по напряжённым мышцам. Непривычное зрелище. Аманта в обычных служанках: вот и платье мышиного цвета с педантично разглаженным передником и строгим — под горло — воротом, и гладко зачёсанные рыжеватые волосы, убранные в сетку. Она осунулась заметно за эти годы, что они с Альдором не виделись. Потускнела и, что страшнее всего, постарела, хоть и была в те времена, что считалась его невестой, едва ступившей в необходимый возраст девицей. А сейчас выглядела старше Альдора.
— Простите, унбар, — извинилась она неведомо за что и вдруг качнулась в сторону двери.
Получается, не ожидала, что окажется именно в его покоях? Или это только притворство? Но вряд ли смятение можно изобразить так натурально.
— Что с вами случилось? — он подошёл медленно, боясь напугать её ещё больше.
А девушка дрожала и не двигалась с места, будто приросла к полу. Альдор забрал у неё поднос и поставил на стол, зная, что ничего уже есть не будет: даже голод прошёл от лёгкой растерянности, в которой не было ничего от былых чувств, что когда-то напрочь лишали его ответственности и осторожности. Одно лишь сожаление и горечь, как от прогорклой, застоявшейся в тесном сосуде воды.
— Как видите… — она развела руками, еле отрывая взгляд от пола. Но едва коснулась им лица и потупилась вновь. — Я оказалась не угодна Венцелю… Его высочеству.
— Вы родили ему ребёнка? — Альдор осторожно взял её под локоть и проводил к софе, на которую и усадил.
И всё никак не мог заставить себя перестать её разглядывать. Ледяное неверие сковывало нутро. В виске словно кол застрял, и при каждой мысли отдавался болью напряжения где-то в темени.
— У меня забрали ребёнка. Он оказался не магом, — только и процедила Лилиана. — Я даже не знаю, где он.
Она, едва присев, встала порывисто, как будто собралась уйти немедленно. Альдор уже поднял руку, чтобы остановить её, но вновь опустил на колено. Он не может больше её коснуться — не хочет. Как будто дотронешься — и ядовитые споры прошлого просочатся в нынешнюю жизнь с одним только вдохом. Вместе с ясным осознанием того, что Йоланта может скоро оказаться на месте Лилианы. Такая же раздавленная и бесцветная. Яркий блик на серой устойчивой стене привычной жизни — такой она виделась сейчас, вспыхивая в воспоминаниях вместе с бурей непонятных и противоречивых чувств: недоверия, раздражения и жгучего любопытства.