Через одиннадцать минут после взрыва высота самолета была всего лишь тысяча футов, и Райан сидел, не отрывая глаз от коробки, машинально разворачивая серебряную обертку от жевательной резинки.

“Мы потеряли контроль над управлением и нас разворачивает в левую сторону…”

Снова хлынул поток голосов, и крики были почти оглушительны; я слышал, как Райан, прихватив пластинку жевательной резинки губами, тихо выругался сквозь зубы; его взгляд был прикован к “черному ящику”.

“Получено сообщение, что огонь охватил заднюю часть фюзеляжа, мы включили противопожарную систему, но мы…”

Глухие звуки ударов, сопровождающиеся ровным низким гулом — скорее всего, сквозь дыру от взрыва в салон ворвался ветер. Крики продолжались, и я вспомнил маленькую девочку с монахинями, и австралийцев, пока капитан продолжал торопливо говорить, но на этот раз на своем языке.

— Говорит, что они больше ничего не могут сделать, — перевел нам Райан. Его лицо, как и наши, покрывал пот. — Говорит, что они вот-вот… — поперхнувшись, он молча уставился на вращающиеся ленты.

Я сказал Раттакулу, что он, если хочет, может покинуть нас, но он не ответил, возможно, даже не услышал.

— О`кей, он… а сейчас они молятся, просто молятся и… — Встав из кресла, Райан засунул руки за пояс и застыл, сгорбившись, — и теперь они просят сообщить их матерям, — Иисусе небесный, вот так всегда…

Рев усилился; мы слышали и его, и треск, и грохот, и голос мужчины, что-то говорившего на тайском языке.

— Он говорит… Господи, что за ребята… Он говорит капитану, что служить с ним было для него большой честью…

Голоса опять перекрылись свистом и грохотом, а я, вскочив со стула, повернулся спиной к “черному ящику” и почему-то начал считать, но не успел досчитать до девяти, как запись прервалась, и наступило молчание — полное, оглушительное молчание.

Оно повисло над нами, а потом Райан устало сказал:

— Толком даже не знаю, сколько раз мне это, черт побери, доводилось слышать, но каждый раз никакой разницы, каждый раз так достает… — Он подошел к кофеварке и старательно стал заниматься ею, что-то бурча себе под нос. — Как, ребята, хотите вспрыснуть кофеинчика?

Раттакул с мертвенно-бледным лицом вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой двери.

— Остается только надеяться, что авиационная токсикологическая лаборатория даст нам какую-то наводку. — Райан глянул на бумаги, разбросанные по всему столу рядом с молчащим ящиком. — Дело номер 5023, получено Маттисеном от Ли Ю, в виде образцов: один мешок с человеческими костями, один контейнер с мышцами, сухожилиями и волосами жертв. Я попросил их сделать для вас копии своих заключений, так? — Бросив бумаги на стол, он зашагал по комнате, держа в руках чашку с кофе. — Часть ответов может только сбить с толку, если принимать на веру, что в таком путешествии происходит масса инфарктов, хотя на, самом деле травмы сердечной мышцы в такого рода авариях не имеют ничего общего с инфарктом. Когда человек понимает, что у него не осталось ни одного шанса на спасение, он испытывает поистине чудовищное напряжение, которого сердце просто не выдерживает: оно останавливается. Я хочу сказать, что, когда ты стреляешь человеку в затылок, вскрытие находит сердце в полном порядке, но когда пассажиры в салоне понимают, что именно их вот-вот ждет, организм не выдерживает такого напряжения. Колонка рулевого управления вырвана у самого основания, и сделано это только голыми руками — с такой силой капитан тянул ее на себя, пытаясь поднять нос машины; в обычных условиях мышцы просто физически не способны на такое усилие, но при запредельном напряжении… Но тут я не специалист — из лаборатории вы получите более точные ответы на возможные вопросы и предположения. Но сомневаюсь, что этот подрывник умер от спазмы сердечной мышцы. Господи, да любой, кто поднимается на борт самолета, зная, что он рано или поздно разлетится в куски, должен обладать более чем крепкими нервами. — Он допил кофе и поставил чашку в мойку.

— Вам не кажется, что мотивы его поступка имеют отношение к торговле наркотиками?

Вскинув голову, Райан посмотрел на меня.

— Я бы сказал, что единственная организация, которая в этих местах не имеет отношения к торговле наркотиками, — это Армия Спасения. Вы же знаете, что было на борту этого лайнера, не так ли? Без этих милых игрушек не проходит ни один рейс между Сингапуром и Таиландом, и где-то на линии доставки случился сбой и груз могли перехватить.

— Судя по фамилии в списке пассажиров, он бирманец.

— Это ничего не значит. Тут встречаешь людей, в жилах которых течет китайская, французская и камбоджийская кровь, или смесь английской, малайской и индийской. Смешанное население, прижившиеся беженцы, смешанные браки еще с колониальных времен, и все такое — вот что такое Сингапур. — Вскинув на плечо сумку, он подавил зевок. — Не знаю, как вы, а я уже готов рассыпаться. Господи, что я говорю…

— Где ты находишься?

— На военно-воздушной базе в Чатхабури, в Таиланде. Стяг на тонкой мачте чуть колыхался под легким бризом, четыре часа утра, Челтенхем — в шести тысячах милях отсюда.

— Почему тебя не оказалось на этом рейсе?

— Я был предупрежден.

— Кем?

— Не знаю. — Я рассказал ему о звонке.

— Должно быть, информация поступила от тайцев.

— Нет. Они задержали бы рейс и обыскали самолет. Насвистывая, вошел молодой лейтенант.

— О, прошу прощения. — Он торопливо вышел.

— Что? — переспросил я Пеппериджа.

— Значит, ты обзавелся друзьями.

— Не того сорта, который меня устроил бы.

— Ты считаешь, что женщина, с которой ты говорил, имеет отношение к происшествию?

— Похоже, что так.

— Что ты сделал, дабы ее разыскать?

— Все, что в моих силах, но этого явно мало. То, что ты прислал, — сказал я, — выглядит довольно убедительно, но таким образом крота не вычислить. И я не могу доверять всем поголовно. Да и любому из них. Почему ты послал мне документы через Маккоркдейл?

— Потому что на нее можно положиться.

— Растолкуй-ка мне подробнее.

— Ее отец — сэр Джордж Маккоркдейл, член парламента. Она работает в Министерстве иностранных дел вот уже пять лет, три года провела в Сингапуре. Верховный Комиссар самую высокую оценку дает ей. В противном случае, — не без обиды сказал он, — я не стал бы использовать ее для пересылки тебе материалов.

— Она вывела меня на человека по фамилии Чен, и он намекнул мне о данном рейсе.

— В свое время я его тоже использовал. Но сейчас он просто в шоке — второй пилот был его лучшим другом. Я ничего не сказал. Я думал.

— Что-то проясняется? — спросил он меня.

— Да. Немного. Я решил было, что с ним стоит иметь дело, и может, так оно и есть. — Если полностью положиться на Чена, я могу снова использовать его, копь скоро дела пойдут вразнос.

— Ты что-нибудь нашел в обломках?

— Минутку, — я включил запись и поднес к ней наушник трубки, который буквально завибрировал от отчаянных криков. Когда снова воцарилась тишина, я сказал Пеппериджу: — Кое-что.

— Что в чемоданчике?

— Довольно интересные открытия.

В голосе его послышались возмущенные нотки.

— Я тут глаз не сомкнул. Все время сижу на связи с тайцами.

— Я не хотел тебя обидеть.

— А я и не обиделся. Так что в нем?

— Синьки чертежей “Рогатки”, включая спецификации, модификации, компьютерные расчеты и все компоненты. Наступило краткое молчание.

— Боже милостивый.

— У Шоды Доминик Лафардж был главным организатором поставок оружия.

— Знаю, — сказал он. — Но почему…

— Кто такой генерал Дхармнун?

Снова наступило молчание. Он напряженно думал, что меня отнюдь не удивляло.

— Он командует вооруженными силами Шоды, состоящими из нескольких раздробленных групп.

— Среди бумаг я нашел письмо, адресованное Шоде. В нем говорится, что Лафардж “в настоящее время ведет переговоры о приобретении ста штук “Рогаток”, что согласовано с генералом Дхармнуном.” Конец цитаты.