— Спасибо, сэр.

— Тогда до завтра, мистер Шарп. Вы оплатили весь учебный год, так что можете по-прежнему завтракать и ужинать в столовой.

— Возвращаться утром в понедельник?

— Да, завтра утром, если у вас, конечно, нет других планов, — сухо отзывается завуч.

— Нет. Никаких планов. До завтра. Спасибо, сэр.

Один из захаровских громил везет меня домой. Его, оказывается, зовут Стенли, он из Айовы и по-русски совсем не говорит. Жалуется, что с языками у него плохо.

Все это я узнаю уже на пороге дома. Он, наверное, сумел кое-что разглядеть даже сквозь тонированную перегородку между водительским и пассажирским сиденьем: как я расстегивал рубашку, осматривал багровые синяки, проверял, не соманы ли кости. Да нет — не наверное, а точно: Стенли не только любезничал со мной напоследок, но еще и отдал целую пачку аспирина.

Дедушки дома нет. К холодильнику пришпилен магнит «Я ¦ чихуа-хуа», а под ним — корявая записка, нацарапанная на обороте магазинного чека:

Приезжай в Карни на несколько дней.

Как будешь дома, позвони.

Что он хотел этим сказать? Не знаю, одно понятно: машину завтра брать не у кого. С трудом ковыляю но лестнице, ставлю будильник на телефоне, подпираю стулом дверь и проглатываю горсть аспирина. Даже ботинки снимать не буду, и черт с ним, с одеялом — утыкаюсь лицом в подушку и проваливаюсь в сон, как мертвец, которому наконец-то разрешили вернуться в могилу.

Просыпаюсь по будильнику. Толком не понимаю, где нахожусь. Оглядываю бывшую спальню — такое впечатление, что в детстве здесь жил вовсе не я, а какой-то другой мальчик.

Отключаю звонок, несколько раз открываю и закрываю глаза.

В голове впервые за последние несколько дней немного прояснилось.

Боль отступила. Наверное, потому, что наконец выспался по-человечески. Зато теперь до меня, похоже, полностью дошло, что происходит. Осталось всего три дня, нужен план.

И надо держаться подальше от братьев, пока не придумаю, что делать. Уоллингфорд для этой цели вполне подойдет. Они не знают, что меня приняли обратно, а если и узнают — причина вполне уважительная, на побег не похоже. Буду дожидаться команды и притворяться послушным роботом-убийцей.

Откапываю в шкафу колючие форменные штаны и рубашку. Пиджак и ботинки я оставил в общежитии, ну и ладно. Кто, спрашивается, повезет меня в школу?

Зашнуровываю кроссовки и звоню Сэму.

— Ты знаешь, который час? — мямлит он.

— Подвези меня, пожалуйста.

— А ты где, старик?

Диктую адрес. Надеюсь, повесив трубку, он не перевернется на другой бок и не заснет.

Чищу зубы и любуюсь в зеркало багровым синяком на скуле, прямо под ним пробивается едва заметная щетина. Отросшие кудри торчат во все стороны — старательно приглаживаю их мокрой расческой.

Бриться не буду, хотя это и против школьных правил. Ведь если убрать щетину, синяк покажется во всей красе.

Включаю кофеварку и, глядя на черную жидкость, вспоминаю, как Лила смотрела на океан. Повернулась ко мне спиной, а я ушел.

Мама говорит: когда обманываешь, на кону должно быть что-то очень важное, из-за чего простачок останется в игре, даже если чувствует подвох. Он должен все поставить на карту, и тогда ты победил.

На кону Лила. Она в игре, а значит, и я тоже.

Все поставил на карту.

Они побеждают.

Только профессор Стюарт аккуратно рисует мне в журнале двойки за пропущенные уроки, остальные учителя добры и внимательны, прощают невыполненную домашку, хотя каждый день и высылали ее по электронной почте, рассказывают, как рады моему возвращению, мисс Нойз даже обнимает.

Одноклассники пялятся как на опасного психа, чумное двухголовое чудовище. Веду себя тише мыши, беру на обед порцию жареной картошки и изображаю прилежного ученика.

И все это время не переставая строю планы.

В столовой ко мне подсаживается Даника и сует тетрадку по основам гражданского права. Волосы заплетены в две косички и перевязаны бечевкой.

— Хочешь переписать?

— Переписать? — Не отрываясь смотрю на тетрадь.

— Не хочешь — не надо. — Она закатывает глаза.

— Да нет, хочу. Как раз очень хочу. — Листаю страницы, исписанные ровным круглым почерком, вожу по буквам затянутым в перчатку пальцем.

В голове начинает вырисовываться идея. Ухмыляюсь.

Сэм садится с другой стороны. На тарелке у него горкой навалены старые добрые макароны с сыром.

— Эй, хорошие новости. О чем это он?

— Что такое?

Пальцы знакомым почерком выводят на полях тетрадки Даники слова, планы. Не моим почерком.

— Все думали, что ты не вернешься. То есть абсо-а-а-аютно все.

— Спасибо. Новости хорошие — ничего не скажешь.

— Старик, кое-кто потерял кучу денег. Мы поправили финансовое положение после тех неудачных ставок. Мы немыслимо круты!

— Всегда говорил, что ты гений. — Удивленно трясу головой.

Хлопаем друг друга по спине и улыбаемся как два идиота. Но Даника хмурится, и Сэм неожиданно тоже становится серьезным.

— Ох, и еще кое-что.

— Уже не такие хорошие новости?

— Прости, я потеряла твою кошку, — наконец решается она.

— Ах это? — поднимаю глаза. — С ней все в порядке. Вернулась домой.

— В смысле?

— Все слишком сложно, — качаю головой.

— Попал в переплет? — интересуется сосед. — Если так — можешь нам рассказать. Старик, без обид, но ты сейчас явно не на коне.

Даника прокашливается.

— Сэм рассказал, что ты сболтнул ему, когда он обнаружил вас в кровати с той девчонкой. Что ты…

Оглядываюсь по сторонам: нет, вроде никто не подслушивает.

— Ты ей сказал, что я мастер?

— Мы столько времени тусуемся вместе, — опускает глаза сосед, — на репетициях и вообще. Прости. Прости, пожалуйста. Знаю, сглупил.

Конечно же, нормальные люди сплетничают, делятся секретами, особенно когда хотят произвести впечатление. Наверное, стоит расценивать это как предательство, но я испытываю облегчение. Так устал притворяться.

— Вы, что ли, вместе? Ты его девчонка?

— Да. — Даника смутилась, но вид у нее довольный, а Сэм, похоже, сейчас грохнется в обморок.

— Круто. Даника, я не хотел врать твоей маме, сам не знал.

Неправда: все равно бы соврал, просто так получилось.

— Вы встречаетесь с той девушкой? Ну той, с которой ты спал?

— Нет, — не могу сдержать смешок.

— Так вы просто…

— Нет, — поспешно мотаю головой, — ничего такого. Поверь, ничем таким мы не занимались. Во-первых, она чуток того, а во-вторых, ненавидит меня.

— Так кто она?

— Я думал, вам интересно, кто я.

— Я хочу, чтобы ты мне доверял, и Сэму тоже. Ты можешь нам верить. — Она замолкает на мгновение. — Кому-то же ты должен доверять.

Кладу голову на руки. Правильно: каков бы ни был план, мне понадобится помощь.

— Лила Захарова.

— Что? — Даника раскрыла рот от изумления. — Та девочка, что пропала без вести? Когда мы еще учились в средней школе?

— Ты о ней слышала?

— А то! — Даника подбирает у меня с тарелки кусочек картошки и кладет в рот, на перчатках остаются пятна от масла. — Кто ж о ней не слышал? Принцесса преступного клана. В новостях только об этом и говорили. Мама боялась потом меня одну на улицу отпускать. Так что с ней случилось?

Я в нерешительности. Ну ладно, пан или пропал.

— Ее превратили в кошку. — Мое лицо перекашивается от странной усмешки, ужасно непривычно говорить им правду.

Даника кашляет, задыхаясь, и выплевывает недоеденную картошку.

— В Штатах появился мастер трансформации?

Еще через мгновение она шепчет:

— Та самая кошка?

— Сумасшествие какое-то. — откликается Сэм.

— Вы, ясное дело, думаете, я вру. — Напряженно тру лоб.

— Нет, мы вовсе так не думаем, — ерзает на стуле Даника.