— Он только что спас мне жизнь.

— Что? — смеется старик. — Не думал, что я еще на такое способен?

Да, стыдно признаться, я и правда забыл, что он мастер смерти. Всегда думал об этом в прошедшем времени, но дед прикончил Антона одним прикосновением: просто дотронулся и убил.

— Надо было все мне рассказать, я бы помог. Подслушал их разговор в ту ночь, когда меня напоили снотворным.

— Лила, Баррон, — распоряжается Захаров, — пошли. Пусть Кассель и Дези приведут себя в порядок. Но никуда не уходите.

Киваю.

— Тебе многое придется объяснить, — ворчит дед.

Я все еще прижимаю к щеке туалетную бумагу. Настоящая кровь из разбитого рта капает на рубашку прямо на пятна фальшивой крови. Оглядываюсь на труп Антона.

— Ты думал, я все еще под действием проклятия памяти? Именно поэтому пытался увести из ресторана?

— А что мне было думать? Как я должен был догадаться, что вы трое состряпали такой запутанный план? Да еще и Захарова подключили.

— Ничего подобного, — ухмыляюсь собственному отражению. — Я просто подделал барроновские блокноты. Он ведь верит всему, что там написано. А что ему остается — с такой потерей памяти.

Вот чем я занимался последние два дня, вернее две ночи. Так хорошо знаю его почерк, что подделать записи не составило труда, страницу за страницей. Выдумал для Баррона новую жизнь, в которой он спасал главу клана, — ведь это был отец Лилы. Жизнь, в которой мы с братьями трудились заодно, преследуя благородные цели.

Лучше всего получается врать, когда и сам бы рад поверить в собственную ложь.

Дед недоуменно хмурится, а потом лицо у него вытягивается, и он потрясенно качает головой.

— Так он не обсуждал все это с Захаровым?

— Нет, но думает, что обсуждал.

— А ты обсуждал это с Захаровым?

— Лила хотела справиться без посторонней помощи. Так что — нет, не обсуждал.

— Час от часу не легче, — стонет дедушка.

В последний раз смотрю на тело. Что это блестит возле левой руки Антона? Та самая булавка для галстука: выпала, наверное, из кармана. Подбираю ее. В дверях стоит Захаров, а я даже не заметил, как он вошел.

— Кассель Шарп, — говорит он устало, — дочь сказала, это была ее идея.

— Да, но с настоящим пистолетом получилось бы лучше.

Он фыркает.

— Раз уж это она все придумала, не стану тебя убивать, хоть ты и трогал меня голыми руками. Просто скажи, как давно ты знаешь о даре трансформации?

Открываю рот, чтобы возразить. Я над ним не работал, почему тогда он так уверен? Но вдруг вспоминаю отдачу — как корчился на полу, превращаясь во все подряд.

— Не очень давно.

— А ты знал? — Захаров обращается к деду.

— Мать просила ему не говорить, пока не повзрослеет. Собиралась все рассказать после освобождения. Кассель, такой талант многие хотели бы использовать. Я не совсем согласен с твоей матерью, но она умная женщина и…

— Знаю, дед.

Захаров как будто что-то высчитывает в уме.

— Давай расставим все точки над Я не желаю оставлять ни Баррона, ни Филипа в живых.

Киваю, ведь он явно не закончил.

— Дези прав: твой талант многие бы хотели использовать. Теперь ты принадлежишь мне. Пока работаешь на меня — не трогаю твоих братьев, понятно?

Опять киваю. Следовало бы сказать, что мне все равно, плевать на братьев, но я молчу. «Только родные любят по-настоящему» — наверное, это правда.

— Тогда мы в расчете. Но только пока. Ступай на кухню; может, найдут тебе чистую рубашку.

Дед натягивает правую перчатку, теперь на ней тоже палец болтается.

— Я тут подобрал… — Протягиваю Захарову розовый самоцвет и только тут замечаю одну странность: у камня откололся уголок.

— Еще раз спасибо, Кассель, — натянуто улыбается тот.

Киваю, стараясь не показать, что все понял. Бриллиант Бессмертия не может никого защитить — ведь это простая стекляшка.

Вечеринка в самом разгаре. На меня обрушивается целая волна звуков: смех, музыка, торжественные речи, наверное, весь этот гвалт заглушил выстрелы. Смерть Антона, вообще все произошедшее кажется нереальным. Вокруг сияют огни, искрятся бокалы с шампанским.

— Кассель! — Ко мне бросается Даника. — Ты живой?

— Мы волновались, — вторит Сэм. — Вы проторчали там целую вечность.

— Да все в порядке. По мне разве не видно?

— Да уж, стоишь посреди ресторана весь в крови. Что-то определенно не в порядке.

— Сюда. — Захаров показывает на кухню.

— Мы с тобой, — настаивает Даника.

Я так устал, щека пульсирует от боли, по-прежнему ноют ребра. Где же Лила?

— Ладно, пошли.

Люди спешно расступаются перед нами. Видимо, я действительно выгляжу неважно.

В кухне не протолкнуться от официантов с подносами: блины с икрой, чесночные гренки, крошечные пирожные с засахаренными дольками лимона.

В желудке, к моему удивлению, начинает бурчать. У меня на глазах только что убили человека, как можно хотеть есть после такого? Но я просто умираю с голоду.

У дальней стены двое громил держат за руки Филипа. Это Лила приказала его привести или Захаров?

Брат замечает меня, и лицо его искажается от ярости.

— Ты все у меня отнял! — кричит он. — Мауру, сына, будущее. Абсолютно все!

Пожалуй, что так. Сказать, что я сожалею?

— Ну ты и влип, верно?

Он рвется ко мне, но телохранители держат крепко: волноваться не о чем. Даника уводит меня к раковинам.

— Еще пожалеешь, что на свет родился! — вопит Филип.

Пусть надрывается.

Нас уже поджидает Лила. В одной руке — бутылка водки, в другой — лоскут ткани.

— Залезай-ка.

Покорно забираюсь на стойку, отодвигая в сторону миску с мукой и лопатку. Филип еще что-то кричит, но голос его доносится как будто издалека. Улыбаюсь.

— Лила, это Даника. С Сэмом вы уже вроде знакомы. Мои школьные друзья.

— Послушай, он что — правда назвал нас друзьями? — изумляется сосед, его подруга смеется.

Лила смачивает ткань водкой.

— Прости, что не рассказал весь план, про Баррона.

— Залез в его блокноты и что-то там наворотил?

Улыбается в ответ на мой удивленный взгляд.

— Я там три года прожила, помнишь? И видела эти его тетрадки. Умно.

Она прижимает салфетку к моей щеке. Из горла вырывается шипение — как щиплет!

— Ой. Задира.

Улыбка делается еще шире, Лила наклоняется ко мне:

— Я знаю, кто я. И знаю: тебе это нравится.

Сэм хихикает. Ну и что?

Мне и правда нравится.

Следующие две недели я, не разгибаясь, сижу над пропущенными уроками. Даника с Сэмом помогают: мы проводим целые дни в библиотеке, а после они отправляются в общежитие, а я — домой. Столько времени торчу в школе, что дед помогает раздобыть собственную машину: один его друг за два куска продает мне «мерседес турбо» 1980 года.

Ездит он так себе, но Сэм обещал перевести его на растительное топливо. Сосед занял со своим катафалком первое место в штате на какой-то научной выставке. Говорит, перепаяем мою тачку и займем первое место в стране. А пока я каждый раз молюсь, чтобы не заглох мотор.

Во вторник после уроков обнаруживаю на школьной парковке Баррона. Брат прислонился к моей машине и крутит на пальце ключи. Мотоцикл стоит неподалеку.

— Чего тебе?

— Пицца на ужин.

Смотрю на него как на умалишенного.

— Сегодня же вторник, — в свою очередь удивляется брат.

Вот так всегда и бывает: второпях подделываешь целый год чужой жизни и невольно даешь волю собственным фантазиям. Хотел вписать только необходимую информацию, но пустые места тоже надо было чем-то заполнить. Например, дружбой, о которой я раньше мечтал.

Теперь Баррон приехал сюда, и я не знаю, куда деваться. Он ведь верит, что мы каждый вторник вместе едим пиццу и болтаем о жизни.

— Ладно, я поведу машину. Заказываем пиццу с сыром, ветчиной и пепперони. Ресторанчик маленький, пластиковые столики отделены друг от друга перегородками, и над каждым висит небольшой музыкальный автомат. Обильно посыпаю свой кусок перцем.