Йозеф Пулемет прошел мимо высыпавших из автобуса туристов, он двигался, как механическая игрушка. Американец из отеля кричал своей жене:

— Быстро, Жани, неси кинокамеру. Смотри, какой прекрасный кадр, вон тот старик под часами.

Лондон, пятница, 25 октября

Специалисты Метеорологического управления должны разобраться, почему каждый раз, когда я подлетаю к Лондонскому аэропорту, обязательно идет дождь. Надо, наверное, спросить у миссис Мейнард. Громадные серебряные крылья блестели от капель дождя, пропеллеры превращали лужи в причудливые ветвистые фигуры, самолет подруливал к стоянке. Послышалось щелканье расстегиваемых ремней безопасности и нервный говор облегчения. В первых рядах деловые мужчины в жилетах из верблюжьей шерсти ощупывали свои дождевики, бутылки и камеры.

Стюардессы стряхнули с себя летаргическое безразличие и в неожиданном приливе энергии бросились собирать свои личные вещи. Моторы взвыли напоследок, и, наконец, пропеллеры остановились. Снаружи на мокром асфальте грузчики толпились вокруг своих штурмовых лестниц.

Распахнулась громадная дверь города. В коридорах раздавались звуки последних приготовлений перед вступлением в действие боевых машин — так, видимо, жадные глаза смотрели на Бухару. Появились мужчины в голубой с золотом униформе, они держали при себе свои документы и сокровища, хотя разграбление города уже началось.

— Хорошо долетел? — спросила Джин.

— Нормально, — сказал я. — Почти весь полет я читал историческую книгу... и старался забыть вкус съеденной пищи.

— Это подчас очень нелегко. — Джин вывела свой «ягуар» со стоянки. Когда машина выбралась на дорогу, я расслабился на сиденье.

— Много работала?

— Каждый день бегала в парикмахерскую.

— Выглядишь прекрасно.

— Да? — Джин чуть повернулась и поправила шиньон. — У меня новый мастер, который раньше был помощником...

— Не выдавай секретов, — прервал ее я. — Для меня без секретов пропадает все очарование.

— Тебе надо сделать несколько вещей. Я написала пару писем, проверь, все ли там в порядке. На завтра назначена встреча с Гренадом, но наверняка я ему ничего не обещала.

— Чего ему надо?

— О'Брайен организовал в министерстве иностранных дел какую-то конференцию. Я предупредила его, что ты к этому времени можешь еще и не вернуться. Я попросила Чико сходить туда.

— Умница, — сказал я. — А почему Гренада интересуют такие вещи? Ведь конференции устраивают с единственной целью, чтобы О'Брайен мог писать свои длинные отчеты и приглашать своих соседей по Восточной Англии читать там лекции по двадцать пять гиней за штуку.

— Гренад посещает их, поскольку они дают ему возможность совершать бесплатные поездки в Лондон, где, как ты знаешь, он проводит все время на вокзалах, наблюдая за поездами.

— Ну, это достаточно безобидно.

— Когда ты заставляешь меня развлекать его, это перестает быть безобидным. В прошлом ноябре после прогулок с ним на вокзалы я провалялась десять дней с гриппом. Все, что я вынесла из этих прогулок, это знание, где расположены паровые аккумуляторы и почему их до сих пор используют, и умение распознавать по звуку трехцилиндровый локомотив.

— Мне кажется, что ты в душе гордишься собой.

— Если бы он не был таким симпатягой, я бы наверняка отказалась идти.

— Значит, ты снова пойдешь?

— Нахал.

— Понимаешь, все дело в чувстве вины, — сказал я.

— Ты имеешь в виду любовь к поездам?

— Да, — сказал я. — Во время войны он был в Сопротивлении. Он уничтожил очень много локомотивов. А теперь, когда их окончательно вытесняет технический прогресс, он считает, что должен защитить и сохранить их.

— Ты устраиваешь для него ленч?

— Да Ты тоже приходи. Ты ему нравишься.

— Значит, я закажу столик в «Ше Соланж»?

— Нет, лучше в вокзальном ресторане «Кингз-Кросс-Стейшн», ему это больше по душе.

— Через мой труп, — сказала Джин.

Я с трудом узнал свой кабинет. Его заново оклеили обоями, более светлыми, чем когда-либо раньше. Меня лишили тех лакун под бумагой, которые издают глухой звук при простукивании, но Джин считала, что это хорошо.

Из экспедиции по-прежнему неслась музыка, а со второго этажа сквозь «Грозовую польку» прорывались звуки оркестра «Манн энд Фелтонз». Я нажал на кнопку селектора. Дежурный по экспедиции ответил:

— Сэр?

— "Да хранят тебя ангелы"[44], — сказал я и отключил связь.

— А новое окно? Ты его даже не заметил.

— Заметил, — сказал я. — А «тещин язык» оставил на закуску.

— Я смазывала листья маслом, — сказала Джин. — Очень утомительно, но человек из магазина говорит, что это полезно.

— Он прав. Выглядит потрясающе. — Я повернулся к бумагам на столе. Из экспедиции просочилось соло на тромбоне из пьесы «Да хранят тебя ангелы». — Все прекрасно.

— Я получила ответ из Берлинского центра документации[45] — они ничего не знают. — Я хмыкнул. — Есть еще пара вещей, которые я хочу тебе показать, если ты не против.

— Ладно, — ответил я. — Через одну-две минуты.

Джин отошла к своему столу и промозглому свету, который обволакивает Лондон в дождливые дни, вокруг ее головы образовался нимб. Янаблюдал, как ее руки перекладывали кипы необработанных бумаг, двигались они без спешки и нервозности: как у опытной сиделки или крупье. На ней было спортивного типа платье с многочисленными пуговицами, карманами и швами. Волосы ее были стянуты сзади, кожа на лице совершенно разглажена — вид получился очень аэродинамичный. Она почувствовала на себе мой взгляд и повернулась. Я улыбнулся, но она оставалась серьезной. Потом открыла маленький ящичек в своем столе. Бесстрастное поведение делало ее очень манящей.

— Ты сегодня выглядишь очень аппетитно, Джин, — сказал я.

— Благодарю, — отозвалась она, продолжая перебирать кипу каталожных карточек, а я тем временем читал информацию министерства обороны. Джин работала с усердием, на котором держится вся разведка и вся полиция и на которое должно опираться любое научное исследование. Джин могла перебрать стог сена пальцами, найти иголку, а затем, внимательно приглядевшись, увидеть на ее кончике молитву Богу. Главное — это финальное усилие, в котором и заключена вся соль.

— Выкладывай, — сказал я. — Ты же давала подписку по Закону о государственной тайне. Ты знаешь, что сокрытие информации от меня — преступление. Давай посмотрим.

— Можно не так напыщенно?

— Мне иногда хочется послать тебя на работу в министерство иностранных дел. Там бы ты узнала, что значит напыщенность. Они все там говорят, как офицеры в английских военных фильмах.

Джин продолжала возиться около стола. Это был большой стол фирмы «Нолл интернэшнл», за который мне пришлось в свое время посражаться. В нем было столько ящиков и отделений, что одна Джин могла во всем этом разобраться. Она вынула стопку бумаг в мягкой папке, на которой карандашом было написано «Брум».

— Для него нет кодового имени, — сказала она.

Я поднял ключ на коммуникационной коробке. Алиса ответила:

— Да?

— Алиса, ты не дашь мне одно из тех кодовых имен, которые мы зарезервировали в прошлом году для кубинского посольства?

— Зачем? — спросила Алиса, добавив вдогонку «сэр».

— Для тех бумаг, которые присылает нам Хэллам на имя Брума.

— Значит, вам нужен деперсонифицированный код?

— Нет, — сказал я. — Мы считаем, что где-то может болтаться живой Брум. Если нам вдруг придется обратиться в МИД или МВД за документами, то наша позиция будет сильнее, если у нас уже будет дело на него.

— Бабочка «Мертвая голова», — сказала Алиса. — Открытие дела я проведу сегодняшним днем, но прошлым годом.