— Вам надо поесть, — произнес низковатый женский голос.

Это была девочка, которую я не успел вовремя спасти от кондотьеров. Сейчас она была умытая, длинные волосы, заплетенные в косу, были убраны ото лба, открывая ее прелестное личико, на ней было хорошенькое платье с бледно-розовой юбкой. Цвет, неуместный среди разрушений, но я улыбнулся.

— Ну же, давай! Это вкусно! Ветчина, твердый сыр с хлебом и оливковым маслом, — негромко проговорила она.

Я кивнул. Она права, мне нужно поесть, хотя желудок бунтует при воспоминании о необузданной жестокости, которую я видел вчера. Я откусил немного ветчины и медленно прожевал. Она смотрела на меня большими умными глазами, они были карие с зелеными и золотистыми крапинками, но казались черными рядом с белизною белков. Ее глаза такие же разноцветные, как и волосы, подумал я и снова улыбнулся. Я не знал, что эти самые глаза будут преследовать меня остаток жизни и что даже сейчас, в этой тесной камере, я до сих пор вижу их во всех возможных оттенках и в разном настроении: прищуренные, искрящиеся смехом, оживленные внезапной мыслью, широко распахнутые от озорного веселья или черные, с расширенными зрачками, полные любви и желания. Она была такая живая, что менялась каждую секунду, и ни у кого не было столько разных выражений лица и настроений, как у нее, так что я не переставал удивляться. Но тогда она была еще только хорошенькой девочкой, которая смотрела, как я ем. Ветчина была вкусная, и я поел с удовольствием. Она робко улыбнулась и отошла.

Закончив есть, я прислонился головой к стене и поспал с часок. Проснулся потому, что кто-то тыкался мне в лицо носом и нежно лизал языком ухо. Полусонный, я решил, что это та милая девочка, которая заставила меня улыбнуться, и, еще не совсем проснувшись, повернул голову, чтобы посмотреть. Потом, вспомнив, как она юна, я охнул и вскочил. Я никогда не позволил бы себе завести любовные шашни с девочкой, еще не вышедшей из отрочества. На самом деле я предпочитал, чтобы мои женщины были достаточно зрелыми. Но оказалось, что этими сладострастными ласками меня одаривал не кто иной, как мой верный конь Джинори.

— Джинори! — завопил я и, обезумев от радости, обнял его.

Конь заржал и затопал копытами, просясь домой.

— Я еще не могу ехать отсюда, мне нужно работать, — ответил я, и он понимающе потерся об меня носом.

— Я знала, что это наверняка твой друг, — пропела девочка, подойдя с другой стороны. — Я видела, как он бродил поблизости, нюхая воздух, и поняла, что он идет на твой сильный запах!

— Эй, да кто угодно будет вонять после таких боев, — ответил я с некоторой обидой.

— Да я не то хотела сказать! — покраснела она. — Я хотела сказать, что ты сильный. Сильный и храбрый, потому что помог мне и многим другим. Значит, у тебя запах силы и храбрости!

— Как бы от меня ни пахло, Джинори всегда нашел бы меня где угодно. Это один из лучших коней на всем белом свете, — со смехом сказал я и почесал его шею.

Он тоже был грязный и забрызганный кровью, но, ощупав его тело, я не обнаружил на нем ран.

— Я его вымою и отскребу для тебя, — застенчиво предложила девочка.

Я обернулся к ней, а она потупила глаза в землю, сцепив руки за спиной, и переминалась с ноги на ногу. Она была так прелестна, что иногда я забывал, как мало ей лет, и сейчас поморщился, вспомнив, как мне приснилось, что она ко мне ластится.

— У тебя много других дел, детка, — спокойно ответил я. — Теперь ты нужна Вольтерре. Джинори большой сильный мальчик, он побывал во многих сражениях и как-нибудь уж потерпит.

— Хочешь, еще еды принесу? Или, может, вина? Или чистую одежду? Ты же промок и весь в грязи, я могу принести тебе одежду! — Она выпалила это одним духом.

— Я не раз бывал мокрым и грязным, иногда гораздо хуже, чем сейчас.

— Но сейчас это не обязательно. Я рассказала людям, как ты мне помог. Вольтерране очень благодарны тебе. Они дадут тебе все необходимое.

— Мне и так хорошо, — пожал я плечами. — Я могу сам о себе позаботиться. Если мне что-то понадобится, я просто попрошу.

На эти слова она фыркнула и упорхнула прочь, покачивая бедрами под юбкой. Только подумать, каково на это будет смотреть через пару лет — просто беда! Я повернулся к Джинори, и тот потянул носом в поисках еды.

— Через пару лет просто беда! — сказал я ему, и он заржал в ответ.

Я повел его на улицу искать корма. Когда он наелся до отвала, я решил помочь вольтерранам собрать сломанные жизни.

Лоренцо прибыл в Вольтерру ближе к вечеру. Под звонкие фанфары он подъехал к городу на одном из своих отборных жеребцов, окруженный говорливой свитой приближенных, советников и просто зевак. Их было около тридцати человек, все чистые и сытые, безмятежные и болтливые — люди, не задетые трагедией. Лоренцо спешился у городских ворот и вошел в Вольтерру пешком, ведя коня за узду. При виде представшей ему картины он издал заранее заготовленный возглас. Я вправлял сломанную руку молодой белокурой женщине, которую изнасиловали и избили, бросив умирать в закоулке. Но люди гораздо живучее, чем им самим кажется. Она выползла из закоулка, и ей помогли добраться до самодельных временных подмостков, где я, городской врач и несколько повитух помогали пострадавшим. Мы услышали, что Лоренцо со своей свитой прибыли в город, и женщина подняла на меня заплывшее, покрытое синяками лицо. Я пожал плечами, а она стиснула распухшие губы, закрывая щербатый рот с выбитыми зубами. Я ощупал пальцами ее руку: кости вроде бы хорошо вправлены — и начал перевязывать руку полосками ткани, чтобы перелом сросся. Хорошенькая девочка пришла и принесла в заплечной котомке кувшин вина и чашки. Она налила женщине кружку и проворковала:

— Изабелла, у тебя такие спутанные волосы, давай я расчешу?

Она осторожно погладила женщину по голове, пока та пила вино.

— Я с ней почти закончил, — сказал я, завязывая последний узел, и заботливо заглянул в лицо Изабеллы. — Думаю, у вас нет внутренних кровотечений. Но я не могу быть полностью уверен. Отдохните несколько дней и пока не работайте. Посмотрим, как будет через три дня.

— Слышишь, Изабелла? — тешающе пропела девочка. — Отдохнешь и поправишься. Пойдем, я помогу тебе дойти до постели, умою и расчешу.

Белокурая Изабелла кивнула и, шатаясь, поднялась на ноги. Я протянул ей руку, чтобы поддержать, но она вздрогнула, и я понял, что пройдет еще немало времени, прежде чем Изабелла сможет терпеть прикосновения мужчины, даже если этот человек хочет ей помочь, как я. Девочка подставила Изабелле худенькое плечико, чтобы та на нее оперлась, и они медленно поплелись прочь. Девочка серьезно глянула на меня через плечо.

— Отвратительная, немыслимая разнузданность! — проговорил гнусавый голос у меня за спиной.

Я весь напрягся и медленно обернулся.

— Синьор? — тихо спросил я, глядя в блестящие черные глаза Лоренцо Медичи.

Что-то сверкнуло и тут же погасло в его глубоко посаженных глазах, и в суровых чертах проступило жесткое выражение, но тут же они смягчились, это произошло мгновенно. По лицу разлилось выражение глубокого сочувствия, и он кивнул в сторону Изабеллы и девочки, которые вдвоем ковыляли к дворцу, где отдыхали раненые.

— Так разорить город! Отвратительно! Не представляю, как такое могло произойти! Войска просто озверели!

— Думаю, вы прекрасно представляете, как такое могло произойти.

— Да как ты смеешь говорить подобные вещи? Я просто в ужасе! Все граждане Флоренции в ужасе!

— Да уж, я в этом не сомневаюсь. Как и остальные флорентийские земли. И Сикст.

— О чем ты говоришь, Бастардо? — вскричал Лоренцо и зашагал прочь, качая головой.

Он подошел к скамье, где сидел сухонький старичок в лохмотьях. Старик весь сжался в комок, и Лоренцо, дабы продемонстрировать свою доброту, приподнял его руку и взглянул на рубленые раны, покрывавшие ее вдоль и поперек. К счастью для старика, раны были неглубокие. Я знал, что и от них очень больно, но он терпеливо дожидался своей очереди. Лоренцо взял человека за окровавленную руку и прижал ее к своей груди. Потом обратился к скопившейся толпе вольтерран.