Я поднялся и встал перед Леонардо.
— Пройдет несколько лет, прежде чем мы сможем часто видеться, мой мальчик. Ученики работают день и ночь, чтобы освоить ремесло и добиться в нем совершенства. Они всецело в распоряжении своих учителей. С Вероккьо у тебя не будет ни одной свободной минутки, а так и должно быть.
Я положил руку на плечо Леонардо и неожиданно почувствовал, как сам собой возник консоламентум — теплым лирическим ручейком, движением души или духа или еще какого-нибудь природного явления, как, вероятно, назвал бы его Леонардо. Рожденное теплом моего бьющегося сердца излучение перетекло в юношу, сидевшего на мраморной скамье передо мной. Его лицо смягчилось, и он чуть заметно улыбнулся, закрыл глаза и впитал этот ручей. Исходившее от него сияние, от которого он казался живее остальных людей, разгорелось ярче и шире. Я дождался, пока поток замедлится до ровного пульса, потом отнял руку и положил на сердце.
— Для меня было честью и радостью проводить с тобой время. Ты сделал мою жизнь богаче.
У Леонардо увлажнились глаза, он быстро заморгал и отвел взгляд. Он не мог ничего ответить, и в конце концов я просто повернулся и пошел к выходу.
— Я разгадаю все ваши тайны, учитель! — крикнул он мне вслед. — И найду способ помочь вам!
И Леонардо перешел к гораздо лучшему учителю, чем я. У меня стало больше свободного времени, и Лоренцо не преминул воспользоваться этой возможностью. Когда ему исполнилось девятнадцать, его мать Лукреция выбрала ему в невесты римскую аристократку Клариссу Орсини, и это событие вызвало пересуды во всей Флоренции. Жениться на женщине не из Тосканы было равносильно государственной измене, тем более что тосканские женщины самые красивые и умные во всем христианском мире! Неужели Лоренцо считает себя лучше остальных флорентийцев? Медичи были первыми гражданами Флоренции, и все это признавали, но они же не принцы! Все-таки Флоренция — республика. Но проницательный Лоренцо предпочел возмущение всей Флоренции, сочтя, что это лучше, чем навлечь на себя гнев нескольких обиженных его выбором знатных семейств. Всегда помня о политической подоплеке, он также видел преимущество в том, чтобы заключить союз с древним знатным родом, который имел важные связи как в Риме, так и в Неаполитанском королевстве. Но для Лоренцо, который славился неистощимой мужской силой, была невыносима мысль о браке с безобразной женщиной, тем более что римские женщины не были так хорошо образованы, как флорентийки. Его приводила в отчаяние одна перспектива общения с этой девушкой. Несмотря на заверения любимой матери о том, что Кларисса очень даже миловидна, он тайно отправил меня оценить ее красоту.
— Я выбрал жену за благородное происхождение, в надежде на богатое приданое и прочие благоприятные возможности, — сказал он мне. — Но эта женщина не должна быть безобразной. И я поверю только мнению другого мужчины о ее прелести и зрелости.
Подкупив нескольких слуг, уложив в постель горничную девушки, а также путем прочих ухищрений я устроил для Лоренцо возможность увидеть свою невесту на церковной службе. Он одобрил ее рост, белоснежную кожу, рыжеватые волосы, изящные руки и ладную грудь. Итак, сватовство состоялось. Лоренцо женили заочно в Риме, а в июне 1469 года, через год после того, как Леонардо начал обучение у Вероккьо, Кларисса наконец прибыла во Флоренцию, и в честь нее устроили великолепный турнир и пышное свадебное празднество.
Несколько месяцев спустя, в начале декабря, от подагры умер Пьеро. Через два дня после его кончины из города к Лоренцо прибыла торжественная делегация с просьбой взять на себя управление Флоренцией. Лоренцо принял предложение, хотя ему было всего двадцать лет и он, как любой молодой человек, еще не утолил все свои желания и страсти. Но Лоренцо тут же продемонстрировал свойственную ему проницательность и пригодность для должности, которую он унаследовал скорее от деда Козимо, чем от вечно прихварывавшего отца. Он назначил себе в советники опытных приближенных. Меня тоже включили в эту основную группу, хотя я редко общался с остальными. Лоренцо использовал меня в качестве тайного советчика. Этот порядок меня вполне устраивал: я не хотел привлекать внимание к себе и своему неестественному долголетию. Клан Сильвано разъехался из Флоренции по разным городам, но это, может быть, только на время. И даже несмотря на их отсутствие, здесь оставались их союзники. Говорили, что братство Красного пера все еще тайно существует, ожидая возрождения инквизиции и прочих орудий религиозной нетерпимости. К тому же и другие люди могли заметить, что я не старею, как они. Мне надлежало соблюдать осторожность. Поэтому Лоренцо использовал меня для личных поручений, щекотливых дипломатических миссий и передачи тайных посланий иностранным послам и государям. Иногда я даже договаривался для него о встрече с понравившейся женщиной. Лоренцо испытывал неутолимую страсть к прекрасному полу, как и я. Я не осуждал его за супружеские измены, хотя он был счастлив с Клариссой, и сам я считал, что если ты счастлив с женой, то должен быть верен. Но Лоренцо как правитель Флоренции считал себя выше таких мелочных предрассудков. Он намеревался принести городу великую славу, ради самого города и рода Медичи. Но ход истории изменился. В 1471 году умер щедрый и красивый Папа Павел II, добрый друг Лоренцо, а на папский престол взошел францисканец Франческо делла Ровере, нареченный Сикстом IV.
Лоренцо вызвал меня в ясный июньский день 1472 года, и я решил, что он собирается обсудить очередной карнавал, маскарад, пышное шествие или процессию, которыми постоянно забавлял Флоренцию, таким образом завоевывая любовь флорентийцев, всегда обожавших веселье. Я прогуливался по старому рынку с Сандро Филипепи, который по непонятной причине назвал себя Боттичелли. На самом деле это было прозвище его брата. Мы без цели слонялись среди прилавков с розовой клубникой и красной малиной, копченой колбасой и серебристой рыбой, привезенной с моря. Столы ломились от свежей дичи — шотландских куропаток и оленины из деревни. Мы шутили и между делом обсуждали цену за тондо с Мадонной и младенцем, которое я хотел приобрести для своего дома. Не из набожности и не по религиозным причинам, хотя, может, и по ним, если считать, что искусство для меня своего рода религия. Стиль Сандро был изящным, лиричным, он изображал человеческое тело одновременно неземным и чувственным. Особенно восхитительны были его женские фигуры — истинное торжество красоты и женственности, света и чувственности. Я намеревался приобрести одну из его работ, чтобы пополнить ею личную коллекцию и оказать ей тот почет, какого она заслуживала.
А еще я собирался украсить свой дом — дворец, который мне передал Папа. За последние четыре года, скучая по Леонардо, я с новой силой почувствовал давнюю тоску по собственной семье. Я часто видел сны о незнакомой пока мне женщине, и они не давали мне ни на минуту забыть об этой тоске. Если раньше я мог встряхнуться и наваждение сходило с меня, как с гуся вода, то годы, проведенные возле Леонардо, заново открыли мое сердце миру. Я был готов обзавестись женой и ребенком — своими женой и ребенком. Будет ли это сын, похожий на Леонардо, или милая дочурка, которую я буду баловать и нежить, я был готов к тому и другому и стремился к этому всей душой. В ночь философского камня видение пообещало мне великую любовь, и я ждал ее. Хотя видение показало мне, что я должен был ее потерять, а в конце концов поплатиться жизнью, я возомнил, что и судьбой тоже можно управлять. Я воображал, будто смогу поспорить с судьбой за исход моего выбора и избежать трагедии. Я думал, что приму решение судьбы и в то же время могу жить по своей воле. Но я ошибался, хотя в чем-то и был прав. Судьба и свободная воля движутся параллельно от начала и до конца, устремляясь ввысь, как круги, которые поддерживают несравненный купол Брунеллески. Их движение происходит в человеческом сердце, и я был готов жить сердцем в полную силу. По крайней мере, я так думал. Но сначала меня ждали новые испытания.
