— Идем, уже скоро начнется. — Что начнется Агний спросить не успел, так как Имир уже потянул его к широкой деревянной двери с красивым круглым ветражиком-оконцем, служащей входом в этот таинственный обитель.

Зайдя туда и тут же прикрыв за собой дверь, они сразу оказались на винтовой лестнице, которая вся была будто бы небольшим отголоском природы; создавалось отчасти такое впечатление, будто бы обвитые тысячелетними корнями, лианами и цветами каменные ступени облили бронзой и перенесли сюда, настолько они реалистично выглядели.

Сама же лестница вела в роскошный зал с изящными столиками на одной ножке и множеством людей. Все эти дамы и господа были совершенно не похожи на тех расфуфыренных и разукрашенных, как клоуны, барышень, что восседали на коленях похожих на свиней волосатых мужиков, которых Агний регулярно наблюдал и слушал их звонкий и басистый смех, от которого уже резало уши, у себя в таверне и в других местах работы. Нет, совершенно нет. Это были приличные и опрятные люди, но они, тем не менее, и не напомнили тем самым многочисленных званых гостей в поместье господина О’Шерлиха, где Агнию также посчастливилось служить с шестого по девятый год жизни. От здешних не веяло какой-то показушностью, наигранностью и лихоимством. Здесь мальчик ощущал спокойствие и комфорт, поскольку на него никто не бросил ни одного брезгливого или насмешливого взгляда. Его принимали как своего, как обычного ребенка, коим он, по факту, всегда и являлся.

Но вот особое внимание Агния привлекла большущая сцена, занимавшая почти половину общего зала. Хотя, нет, скорее даже не она сама, а два силуэта, на мгновение промелькнувшие за атласной ширмой с вьющимся узором.

— Да стой ты смирно, не придушит она тебя!

— Если её надеваешь ты — это еще огромный вопрос. — Пока Искури, чуть высунув язык от напряжения, пыталась со своими длиннющими ногтями, которые отчасти напоминали даже когти, завязать на шее Орландо красный галстук-бабочку, музыкант краем глаза косил в сторону своего налакированного и вычищенного инструмента, находившегося в небольшом помещении по правую сторону от сцены, где ни играющего, ни самого пианино видно не будет, да и это не было так важно. Главная действующая фигура — это девушка в пышном платье цвета красной охры с черными кружевами и накладными черненькими крылышками за спиной, которая всё-таки перетянула ленту бабочки, что заставило Орландо судорожно вдохнуть.

— Вот-и-всё! — На распев сказала улыбающаяся Искури, окончательно подправляя кончиками пальцев и гордо рассматривая свою работу. Это их небольшой ритуал, который они выполняют перед каждым выступлением. И каждый раз капитан молится небесам, чтобы ему случайно не сломали позвоночник или не передавили горло.

Как раз в этот самый момент в потемневшем зале раздались заветные аплодисменты и им обоим дали знак, что пора начинать.

— Всё, я пошла. — Шепотом прощебетала девушка и не успел Орландо и слова сказать как она, чуть приподняв ножку, коснулась теплыми алыми губами его переносицы и упорхнула на своё место, точно сон перед рассветом. Не став долго задерживаться, занял собственное.

По залу плавно растеклась мелодичная музыка, наполнявшая уши, а затем и разум и затем пьянила не хуже запаха свежих трав солнечным летом. Ширма «отплыла» в стороны и всеобщему взору предстало прекраснейшее создание. Певица, во взгляде и образе которой и на сцене и по жизни гармонично сочетались и врождённое бунтарство и природная грация.

Искури! Какая же она красивая здесь! — Думалось Агнию, наблюдающему за развитием событий вместе с Имиром. И если последний, что было видно, видел это представление уже далеко не первый раз, то для Агния всё было настолько ново и дивно, что просто дух захватывало!

Вступление завершилось плавным поклоном выступающей в такт затихающей музыке, пришло время песни.

Как поезд, на станцию прибывший,

Чрез сомкнуты губы шиплю,

Усталость уж ног от дороги

Бьёт в мозг мне, но я всё терплю.

Всё гонит и гонит созвездье

В далёкие дали, а ты

Терпеть всё-же склонен ущербность,

Даренья ласкать пустоты.

Тебе всё-ж уют твой дороже,

Не знаешь, что дни сочтены,

Не хочешь принять, что в могиле

Окажешься скоро и ты

Что черви пожрут твои кости,

В мозгах свой построят дворец

И вот, ты стоишь со свечою,

Проклятый, полночный мертвец…

Странно это, но еще, кажется, всего-то… Да, точно, всего-то шесть лет назад именно в этом самом платье и поющую эту самую песню кэп и увидел её в первый раз. Только одного случайного взгляда хватило для того, чтобы капитан все следующие три с половиной минуты проиграл на своём верном инструменте чисто на автомате, совершенно не задумываясь, попадает он в ноты или же нет, да и было ли это в тот самый момент, в ту самую секунду так важно? Он влюблён! Он в совершенстве, всем своим мрачным и тяжелым существом будто бы высвободился из плена огромных, ржавых и тяжелых оков, державших его всю жизнь на дне глубокой, грязной и богом забытой реки, и воспарил, точно невесомое облако, в самые небеса, навстречу яркому, недосягаемому светилу. Хватило лишь взгляда…

Взгляда на это дышащее, молодое тело и блестящее жизнью глаза, в которых отражалось всё то душевное, всесокрушающее пламя, обращающее лишь одним взглядом, лишь одним дерзким жестом, лишь одним звонким словом без единого изъяна в прах всё на свете, всё то, в чьей душе нет больше ничего. Никакого огня, только дым…Всё это обращалось в пыль перед ней, созданием, не достойным простого, земного наименования. Она как ангел… Падший ангел, который словно слабая тростинка стоит ровным штыком в чистом поле при дьявольском урагане. Чуть дрожит, но стоит; против всего мира, против всей их темной, гнилой и смрадной вселенной, в которой все они, погрязшие во мраке души, влачат своё не менее мрачное существование.

Отходя от всей этой романтики стоит упомянуть, что всего-то через какую-то четверть часа выражение «любовь ударила в голову» приобрела и для Орландо, и для Искури немного другой смысл, так как она действительно ударила… Нет, точнее, ударила не совсем она, ударила деревянная дверь, которая открывалась наружу, чего капитан, к сожалению, не знал. Один миг, и мужчина уже валяется на полу с чудом уцелевшим носом. Благо, всё закончилось в тот вечер хорошо. Они пообщались, потом еще много раз встречались и наконец Орландо осмелился пригласить свою избранницу на корабль, в коллектив которого бездомная девушка-сирота, как она сама призналась, влилась достаточно быстро.

Ну, а я продолжаю дорогу,

Невзирая на боли в мышцах,

Всё же верю, что жизнь и упорство

Мне прослужат в дороге в щитах.

Ветер воет всё сильнее со злобой,

Но не сломит меня никогда,

Ведь я знаю, горит надо мною

Даренья судьбины звезда!

Музыка завершилась звонким аккордом, после чего весь зал взорвался аплодисментами (некоторые даже не смущаясь повскакивали со стульев), настолько был велик восторг от, казалось бы, уже отыгранной десять тысяч раз мелодии и отпетой десять тысяч раз песни. И во всем этом всеобщем ликовании никто не заметил черную, костлявую птицу, глядящую единственным вытаращенным глазом в зал через небольшое витражное оконце на макушке пригорки, в которой располагался вход.

Глухо каркнув, жуткое создание расправило свои изрядно поредевшие крылья и исчезло в черном небе. Хозяева будут довольны.

Вот уже прощальные лучи солнца, похожего на идеально круглое красное блюдце, скрылись за черными силуэтами холмов, а черная ворюга всё летела и летела навстречу своей цели, оглядывая единственным глазом простирающиеся под ним просторы, совершенно не походящие на те, что он наблюдал с самого момента своего вылупления на ветке посеревшего от старости безжизненного дерева в воняющем плесенью и пеплом гнезде под жестким контролем их с немногочисленными братьями и сестрами облезлой мамы-воронихи.