Безмятежную тишину, царившую на мостике, нарушал лишь слышимый через железные стены крик и гогот всей остальной части команды, в то время как вышепоставленные, в том числе и стоявшая в тот момент у штурвала Искури, сейчас безмолвно глядели на проплывающие мимо судна невесомые облака на серо-синем вечернем небе. От этого зрелища душа наполнялась покоем и даже каким-то уютом, и если бы не каждую секунду дававшее о себе знать в сознании каждого из матросов напоминание о том, что они находятся на вражеской территории и прямо сейчас там, под ними, страдают и умирают с голоду ни в чем не повинные люди, это состояние полной эйфории способно было бы завладеть абсолютно всем разумом.

Как вдруг привычный звуковой фон прервала музыка. Это были звуки пианино.

Весь корабль, как по команде, затих, осталась только эта музыка. Но она была будто бы вовсе и не от мира сего… Нет, по звукам было совершенно понятно, что их издает пианино, а за пианинном сидит человек, но всё-таки была она совершенно необыкновенная. Мирные, мелодичные и идеально сложенные мелодии, казалось, доносились откуда-то извне, настолько не хотела уживаться в голове мысль, что её сочинил обычный земной человеческий разум, и играют её совершенно обычные руки на вполне обыденном и простом музыкальном инструменте…

— Что это? — Еле слышно прошептал завороженный Агний, боясь спугнуть это трепетное мгновение, словно пугливую птичку.

— Это наш капитан. — Как-то даже немного грустно ответил мужчина, не отрываясь от работы, видимо, слушателем этого «концерта» он становился уже не в первый раз и это стало для него некой ежедневной обыденностью.

— Ка-Капитан? — Еще раз переспросил мальчик.

— Опять играет… — Тяжело вздохнула Искури, покосившись на железную стену позади нее.

— Муки творческой души! — Усмехнулся боцман. Ничего не ответив, девушка вновь приняла исходное положение, только теперь смотрела она не вперед, а на свои обмотанные уже давно пожелтевшими бинтами ладони, увешанные всеразличными перстнями, кольцами и цепочками, каждый из которых был как заветное воспоминание о чем-то, как-бы размышляя.

Примерно через пол минуты таких безмолвных размышлений, под все никак не прекращавшуюся, а совсем наоборот, только набиравшую «обороты» и темп музыку, Искури попросила одного из присутствующих подменить её, а сама она отправилась по темному коридору прямиком в сердце этого могучего судна.

— Да, капитан. — Равнодушно ответил кок, прямо из ковша попробовав содержимое стоявшей на плите кастрюли. — Он мужчина хоть и технического склада ума, но он у нас личность ой какая лирическая! Сидит в своей темной берлоге целые сутки, ни носу оттуда, и только под конец дня от него раздается хоть какая-то весточка. Ты её, кстати, сейчас и слушаешь.

Агний улыбнулся.

— Красиво он играет!

— Да ладно! — Махнул рукой мужчина. — Страшная это вещь — искусство. В такие крайности может человека завести — хоть святых выносите! Нет, чтоб свой единственный выходной на что-то путное потратить — надо обязательно в очередной раз стереть пальцы к чертям собачим об эти проклятые клавиши. Ужас, да и только!

…И вот она — заветная дверь, больше похожая на портал в какую-то совершенно иную, отрезанную от мира, времени и пространства реальность, отголоски которой сейчас эхом разносятся по всему кораблю. Девушка в очередной раз вздохнула. Хоть она это делала уже не в первый раз, но каждый раз ощущение, что она без спросу вторгается в какой-то скрытый от посторонних глаз, но крайне важный процесс. Она становилась прямо посреди течения бурной реки, тем самым создавая непреодолимое препятствие яростным, но столь хрупким порывам чьей-то души. Она нарушала так тщательно создаваемую порывом вдохновения ауру, скрытую за этой совершенно обычной деревянной дверью.

Но всё-таки, собрав волю в кулак, Искури достала в очередной раз уже до боли знакомый ключ из кармана жилета, повернула его несколько раз в замочной скважине и как можно тише оттолкнула дверь от себя.

Музыка вырвалась наружу подобно цунами. Морячка сделала несколько шагов и остановилась посреди объятой полумраком каюты. Вот он! Вот он — царь этой непреступной вселенной, сидит на своём деревянном «троне» с облупившейся краской на резной спинке и, практически не дыша, творит.

Для него сейчас не существует ничего на свете, на этого корабля, ни каюты, ни Искури позади него, ни стула, ни пота на лице, ни боли в пальцах, ни даже пианино как какого-то материального и осмысляемого простым разумом предмета; есть только он и музыка, которую он с каждой секундой всё более яростно извергает из себя через пальцы прямиком на эту черно-белую палитру столь одновременно и прекрасного, но столь ограниченного инструмента. А ведь когда-то сам капитан его и собрал…

С каждой секундой ритм набирал темп, с каждой секундой надежда хотя бы сегодня добиться того самого желаемого результата все стремительнее и стремительнее улетучивалась от полностью оторвавшегося от реальности капитана, с каждой секундой Искури всё сильнее и сильнее начинала ощущать, как на неё давят стены…

Всё быстрее, быстрее, быстрее, быстрее, быстрее…! И руки мужчины застыли в воздухе. Вокруг воцарилась такая тишина, что, казалось, весь мир в одно мгновение застыл с руками безутешного творца; но уже через секунду пальцы резко рухнули на клавиши и истощенный инструмент издал финальный звук: протяжный, грозный, страшный…

Крышка рухнула на клавиши, со стороны послышался приглушенный треск и через несколько секунд еще одна неудавшаяся композиция отправилась к бесчисленному количеству таких же прямиком из печатного станка, встроенного в пианино, в специальный отсек под ним.

Истертые в прах руки облокотились на деревянную крышку и подперли налившуюся свинцом голову с растрепавшимися темными дрэдами, часть из которых была собрана сзади в тугой хвост. Только после этого Искури позволила себе приблизиться к безутешному творцу.

— И опять он себя терзает… — С легкой ноткой укора в голосе выдохнула девушка, развалившись на стоявшей неподалеку табуретке. — Мож’, уже успокоишься?

— Эта чертова симфония… — Делая нажим на каждый слог простонал капитан.

— Да отличная у тебя музыка выходит, зуб тебе даю! — Девушка по-дружески ударила мужчину по спине. — Что ты там такого плохого видишь — я не знаю!

— Есть еще много недостатков! — Капитан откинулся на спинку кресла и, сложив крепкие руки, спрятанные под толстыми рукавами добротного багрового кафтана, прикрыл уставшие глаза. — Но тебе они не видны… То есть, не слышны. Ты же не музыкант!

Искури лишь фыркнула.

— Сударь, а корона с вашей головы не съедет часом? — В ответ на темном лице мужчины промелькнула лишь слабая улыбка, которая чем-то отдаленно напоминала сумевшую лишь на мгновение вырваться из плотной толщи воды маленькую рыбку — только показалась, блеснула серебристыми чешуйками и её уже и след простыл!

— Слушай… — Девушка начала перебирать пальцами на крышке инструмента. — У меня тут к тебе дело одно есть. — Капитан приоткрыл темно-синие глаза, намекая на то, что готов слушать.

— Так вот, — прокашлявшись начала Искури-Рыбачили, значит, сегодня наши парни. Вытащили после пятого заброса сеть — а там кроме рыбы оказался. Нет, дорогой мой друг, не клад и не морское чудище, а самого обыкновенного мальчика. Да-да, экология у нас уже до такой степени скатилась, что рыбы уже в детей стали превращаться! Ладно, шучу. Как я поняла, он — раб. Сбежал, когда его вели на рынок для продажи. Сиганул в реку и прямо по ней добрался до водоёма, где мы его, собственно, и выловили.

— Ну, и что?

— Что, что? Ничего. Не выбрасывать же мне его тогда со ста пятидесятиметровой высоты! Я моряк, но не живодёр! В общем, отвела я его к нашему повару. Тот, к слову, пополнением более чем доволен. Работает парень быстро и качественно.

— Это хорошо, это хорошо… — Капитан вновь закрыл глаза и на пол минуты погрузился в мрачные думы. — Только… Ты ведь помнишь про договор?