— Вы снова исхитрились добраться до моей коллекции образцов, не так ли? Между прочим, милорд, это были мои последние образцы.

— Славная штука этот ф-ф-формальдегид.

— Насколько мне помнится, я поручил майору Чаннингу присматривать за вами. Он что, заснул? Ему по силам продержаться на ногах целые сутки. Прямые солнечные лучи он выдержать способен — я сам видел, — а вас довольно трудно потерять из виду, по крайней мере когда вы в таком состоянии.

Профессор Лайалл окинул ванную комнату суровым взглядом, словно ждал, что белокурая голова гаммы Вулси вот-вот высунется из-за вешалки.

— Не-е, он эт-та… не может.

— Ах вот как? И почему же? — профессор Лайалл пощупал воду, в которой плескался, как одуревший буйвол, лорд Маккон. Она была довольно холодной. Вздохнув, бета снял с вешалки халат альфы.

— Довольно, милорд. Давайте-ка вытащим вас отсюда, хорошо?

Лорд Маккон схватил мочалку и начал дирижировать вступление к «Герцогине Герольштейнской», разбрызгивая воду по всей ванной комнате.

— Грусть долой, девицы, пойте без забот!

— Так куда же подевался майор Чаннинг? — профессор Лайалл был раздосадован, однако в его голосе это не отражалось. Чаннинг раздражал его всю жизнь, сколько он себя помнил, а после такого дня, как сегодня, ничего другого и ждать не приходилось. — Я отдал ему прямое приказание. Отменить его нельзя было ни при каких обстоятельствах. Я пока еще бета в этой стае, и майор Чаннинг находится у меня в подчинении.

— П-п-прежде всего у меня, — мягко возразил лорд Маккон. А затем снова запел: — В танце вам кружиться, нам идти в поход!

Профессор Лайалл попытался частично потянуть, частично приподнять своего альфу. Но удержать не смог — лорд Маккон выскользнул у него из рук и с шумным плеском упал обратно в воду. Чрезвычайно искусно сконструированная массивная ванна с небольшой приставкой для нагрева паром была куплена за большие деньги и перевезена тоже не даром из Америки — там понимали, что такое настоящая сталь. Но даже это сооружение опасно раскачивалось на четырех когтистых лапах под тяжестью лорда Маккона.

— Пуля просвистела, и солдат упал… — пропел мокрый оборотень, пропустив несколько слов.

— Вы отдали Чаннингу прямой приказ? В таком состоянии? — профессор Лайалл предпринял новую попытку вытащить графа из ванны. — И он подчинился?

На одну короткую секунду глаза лорда Маккона сфокусировались, и вид у него стал почти трезвый.

— Я все-таки его альфа. Попробовал бы он не подчиниться.

Профессору Лайаллу наконец кое-как удалось вытащить его светлость из воды и засунуть в халат. Тонкая материя местами прилегала неприлично плотно, однако графу, никогда не придававшему особенного значения благопристойности, это было, образно выражаясь, до фигового листа.

Профессору Лайаллу к таким вещам было не привыкать.

Лорд Маккон начал раскачиваться в такт своему пению.

— Так не стой без дела — наполняй бокал!

— Куда вы его услали? — профессор Лайалл, на которого альфа как следует навалился, мысленно благословил свою сверхъестественную силу, благодаря которой эта ноша являлась хоть и тяжкой, но допустимой. Лорд Маккон был сложён как кирпичный нужник, а его воззрения отличались еще большей непоколебимостью — и зачастую такой же концентрацией дерьма.

— A-а, любопытно, да? — кокетство альфе удавалось плохо, и такой уход от прямого ответа профессора Лайалла нисколько не позабавил.

— Вы послали его за лордом Акелдамой?

Лорд Маккон вновь слегка протрезвел.

— А, этот голубок… Пропал, да? Вот и хорошо. Он мне напоминает мягкую начинку из заварного крема — одни сплошные сливки, без корочки. Никогда не мог понять, что Алексия нашла в этом острозубом дуралее. Моя жена! Развлекается с вампиром без корочки, а? По крайней мере, я знаю, что отец не он.

Желтые глаза альфы сощурились, словно он старался прогнать от себя эти мысли.

Внезапно лорд Маккон резко потяжелел и, выскользнув из рук профессора Лайалла, плюхнулся на пол. Глаза у него совсем пожелтели, и профессору Лайаллу показалось, что на теле его светлости что-то многовато шерсти. До полнолуния оставались еще пара ночей, и лорд Маккон, как альфа, мог бы с легкостью задержать переход. Очевидно, он даже не пытался.

Граф продолжал петь, хотя его невнятное пьяное бормотание сделалось еще невнятнее: челюстные кости уже вытягивались, превращаясь в волчью морду.

— Пей, и пой куплеты, и живи сейчас — может, ты за это пьешь в последний раз!

Профессор Лайалл недаром был бетой в стае Вулси и помимо прочих достоинств прекрасно знал, когда пора обратиться за помощью. Стремительный бросок к двери, один громкий крик — и четверо самых крепких клавигеров помогли препроводить лорда Маккона, теперь просто очень пьяного волка, в подвал, под замок. Лишняя пара ног не придала графу устойчивости, и вместо пения ему теперь пришлось ограничиться тоскливым поскуливанием. Утомительный день грозил смениться не менее утомительной ночью. После исчезновения майора Чаннинга у профессора Лайалла оставался только один выход: созывать стаю на совет.

День клонился к вечеру, но солнце еще висело над горизонтом, когда трое странного вида путников поднялись на борт последнего дирижабля, отправлявшегося в Кале со стоянки на белых скалах Дувра. Ни одному репортеру не удалось запечатлеть отъезд скандально известной леди Маккон. Вероятно, причиной тому была ее мгновенная реакция на публикацию слухов о ее так называемой опрометчивости, а скорее всего, то, что упомянутая дама путешествовала инкогнито, возмутительным образом нарушая правила приличий новыми, еще не опробованными прежде способами. Вместо обычного модного, но при этом исключительно практичного наряда на Алексии было надето черное свободное платье с пышными рукавами, юбку которого опоясывали широкие желтые ленты, и желтая бесформенная шляпа. В этом наряде леди Маккон отдаленно напоминала самодовольно надутого шмеля. Костюм был подобран поистине гениально: он сразу сделал из достойной великосветской дамы какую-то стареющую оперную певичку. Ее сопровождали хорошо одетый молодой джентльмен и его камердинер. При виде подобной компании можно было сделать только один вывод: за этим кроется вопиющая непристойность.

Мадам Лефу отнеслась к своей задаче — изобразить юного любовника — с подлинным энтузиазмом и то и дело проявляла угодливые знаки внимания к своей даме. Для этого маскарада она выбрала чрезвычайно реалистичные усы — длинные, черные, навощенные, они лихо закручивались кверху, прикрывая ямочки на щеках. Гигантский размер усов позволял почти полностью скрыть женственные черты изобретательницы, но их пышность имела неприятный побочный эффект: она вызывала у Алексии приступы судорожного хихиканья всякий раз, когда ее взгляд падал на француженку. Флуту было проще: он с удовольствием вернулся к привычной роли камердинера и таскал за Алексией и мадам Лефу коробки, а заодно свой обшарпанный саквояж — тот по виду был приблизительно одних лет со своим хозяином, только гораздо хуже сохранился.

Экипаж дирижабля поглядывал на странную троицу с плохо скрытым презрением, а фраппированные пассажиры откровенно сторонились их. Подумать только: бесстыдно афишировать подобную связь прямо на борту общественного транспорта! Безобразие! Таким образом, они оказались в изоляции, что Алексию более чем устраивало. По совету Флута она купила билет на свою девичью фамилию Таработти, поскольку после замужества так и не успела оформить новые проездные документы.

Мадам Лефу вначале возражала:

— По-вашему, это разумно, учитывая репутацию вашего отца?

— Полагаю, все же разумнее, чем путешествовать под именем леди Маккон. Кому же захочется носить имя Коналла?

Оказавшись наконец в каюте, Алексия сорвала с головы свою шмелиную шляпу и швырнула через всю комнату, как ядовитую змею.

Пока Флут возился с распаковкой багажа, мадам Лефу подошла к Алексии и погладила ее по освобожденным из плена волосам, словно успокаивая пугливого зверька.