— Герберт, — тут же упрекнула его жена, — не поощряй ее дерзости. Дерзость — крайне непривлекательное качество в замужней даме, — миссис Лунтвилл вновь повернулась к Алексии. Лицо ее — лицо красивой женщины, состарившейся незаметно для себя, скривилось в гримасе, которая, как предполагала Алексия, должна была выражать материнскую тревогу. В результате миссис Лунтвилл стала похожа на пекинеса с расстройством пищеварения. — Вы ведь из-за этого и расстались с ним, Алексия? Ты, случайно, не пыталась… умничать при нем, дорогая?

Миссис Лунтвилл избегала упоминать имя лорда Маккона с тех пор, как ее дочь вышла за него замуж, — ей, безусловно, хотелось подчеркнуть факт замужества Алексии (почти все считали это событие крайне маловероятным вплоть до знаменательного дня), не упоминая, однако, того, кто стал ее супругом. А являлся он пэром королевства и, без сомнения, одним из первых пэров ее величества, но при этом оборотнем. И к тому же терпеть не мог миссис Лунтвилл и не собирался этого скрывать ни от кого, в том числе и от нее самой. Да что там говорить — как-то раз, пришло на память Алексии, лорд Маккон даже… Но она безжалостно оборвала воспоминание, в очередной раз запретив себе думать о муже. И обнаружила, что в волнении успела привести свой тост в непригодное к употреблению состояние. Вздохнув, она взяла другой.

— Мне кажется очевидным, Алексия, — безапелляционным тоном проговорила Фелисити, — что именно твое присутствие каким-то образом разрушило помолвку Иви. Даже ты не сможешь ничего против этого возразить, дорогая сестрица.

Фелисити и Ивлин были младшими единоутробными сестрами Алексии — сестрами по крови и совершенно чужими во всех прочих отношениях. Обе были невысокими, светловолосыми и стройными, в отличие от высокой, смуглой и, откровенно говоря, не слишком стройной Алексии. Алексия славилась во всем Лондоне выдающимся умом, покровительством научному сообществу и едким остроумием. Фелисити и Ивлин славились рукавами с буфами. Как следствие, мир на земле был значительно прочнее в то время, когда этим троим не приходилось делить стол и кров.

— И мы все знаем, насколько обосновано и беспристрастно твое мнение по этому поводу, Фелисити, — тон у Алексии был невозмутимый.

Фелисити взялась за раздел скандалов и сплетен в «Дамском щебете», явно демонстрируя, что не желает больше принимать участия в разговоре.

Миссис Лунтвилл мужественно подхватила упавшее знамя.

— Алексия, дорогая, не пора ли тебе вернуться домой, в Вулси? Я хочу сказать — ты провела у нас больше недели, и, конечно, мы тебе очень рады, но, по слухам, он уже вернулся из Шотландии.

— С чем его и поздравляю.

— Алексия! Как ты можешь говорить такое!

Ивлин вмешалась:

— Правда, в городе его никто не видел, но говорят, что прибыл в резиденцию вчера.

— Кто говорит?

Фелисити в ответ пошуршала страницами раздела сплетен и скандалов:

— Вот кто.

— Он наверняка тоскует по тебе, моя дорогая, — возобновила атаку миссис Лунтвилл. — Грустит и чахнет без твоего… — она осеклась.

— Без чего, маменька?

— Э… без твоего блестящего остроумия.

Алексия фыркнула — это за столом-то! Положим, изредка Коналлу и впрямь нравилась ее беззастенчивая прямота, но если он теперь и скучал, то вряд ли по колким замечаниям. Лорд Маккон был оборотнем со здоровыми потребностями — мягко выражаясь. То, по чему он больше всего мог скучать в разлуке с женой, располагалось у нее не во рту, а значительно ниже. Мелькнувшее перед мысленным взором лицо мужа на миг поколебало твердость Алексии. Этот его взгляд, когда они смотрели друг на друга в последний раз, полный обиды и горечи… Но то, что он мог так о ней подумать, так усомниться в ней, было непростительно. Он смотрел на нее глазами брошенного щенка — но лишь затем, чтобы поиграть ее чувствами! Алексия заставила себя сейчас же, немедленно, заново пережить миг, когда Коналл сказал ей те слова. Она никогда не вернется к этому… она с трудом пыталась подобрать подходящее слово… к этому напыщенному болвану, не знающему, что такое доверие!

Леди Алексия Маккон была из тех женщин, которые, если бросить их в заросли шиповника, примутся наводить там порядок, методично обдирая шипы. Последние несколько недель и все дни незабываемо гнусного пути на поезде из Шотландии она думала, что смирилась с тем, что муж отверг ее, бросил вместе с их ребенком. Однако то и дело в самые неожиданные минуты к ней вдруг приходило осознание, что это не так. Она вновь чувствовала, что ее предали — это чувство было острым, как мучительная боль под ребрами, — и тогда ее внезапно охватывала невыразимая обида и нечеловеческая злость. Ощущение очень походило на острый приступ несварения желудка — с той лишь разницей, что тут были задеты более тонкие чувства. В моменты просветления Алексия убеждала себя, что главная причина ее переживаний — несправедливость случившегося. Оправдываться за какие-то свои неуместные поступки ей приходилось неоднократно — ничего не поделаешь, — но будучи безвинной!.. Это совсем другое дело, это больно и обидно. Даже лучший «дарджилинг» от Боглингтона не мог ее успокоить. А когда даже чай бессилен, что же еще остается делать леди? Нет, дело не в том, что она до сих пор любила этого человека, — конечно же, нет. Это было бы совершенно нелогично. Но факт оставался фактом: чаша терпения Алексии была полна до краев. Ее родные могли бы и заметить предупреждающие знаки.

Фелисити вдруг захлопнула газету, и ее лицо приобрело нехарактерный красноватый оттенок.

— О боже, — миссис Лунтвилл обмахнулась накрахмаленной салфеткой. — Что еще?

Сквайр Лунтвилл на миг поднял глаза и снова спрятал их, принявшись внимательно разглядывать яйцо.

— Ничего, — Фелисити попыталась засунуть газету под тарелку.

Ивлин решительно пресекла эту попытку. Она выхватила у сестры шуршащий лист и пробежала глазами в поисках той пикантной сплетни, которая так взволновала сестрицу.

Фелисити откусила кусочек скона и бросила виноватый взгляд на Алексию.

Алексия внезапно ощутила тянущее чувство внизу живота. Она через силу допила ячменный отвар и откинулась на спинку стула.

— О боже! — Ивлин, похоже, нашла тот самый возмутительный пассаж и принялась читать его вслух: — «На прошлой неделе весь Лондон был шокирован новостью, дошедшей до ушей нашего репортера, что леди Маккон, в девичестве Алексия Таработти, дочь миссис Лунтвилл, сестра Фелисити и Ивлин и падчерица достопочтенного сквайра Лунтвилла, покинула дом своего мужа и вернулась из Шотландии одна. Догадок относительно причин было предостаточно — от подозрений в интимных отношениях леди Маккон с вампиром-одиночкой лордом Акелдамой до предполагаемых семейных разногласий, на которые намекали обе мисс Лунтвилл…» — смотри-ка, Фелисити, они уже дважды нас упомянули! — «и некоторые знакомые из низшего сословия. Леди Маккон после замужества заняла довольно престижное место в лондонском обществе…» ла-ла-ла… Ах! Вот тут опять: «Однако источники, тесно связанные с титулованной парой, утверждают, что леди Маккон находится сейчас в весьма деликатном положении. Учитывая возраст лорда Маккона, его сверхъестественные наклонности, а также официально зафиксированное постнекротическое состояние, приходится предположить, что его супруга была неблагоразумна. Пока мы еще ждем физического подтверждения, однако все признаки уже указывают на скандал века».

Присутствующие перевели взгляды на Алексию и заговорили разом. Ивлин захлопнула газету, и резкий звук заставил всех остальных замолчать.

— Ну вот, это все объясняет! Должно быть, капитан Фезерстоунхоф это читал. Вот почему он сегодня утром разорвал нашу помолвку. Фелисити была права! Это действительно твоя вина! Как ты могла быть такой легкомысленной, Алексия?

— Неудивительно, что она ничего не ест, — не слишком тактично заметил сквайр Лунтвилл.

Миссис Лунтвилл не упустила случая высказаться:

— Это уж слишком тяжкий удар для материнского сердца. Слишком! Алексия, как же ты сумела так безнадежно запутать свою жизнь? Разве я не растила тебя порядочной, благовоспитанной девушкой? Ох, не знаю даже, что тут еще сказать!