Он поспешно отошел и через минуту, вернувшись, протянул Алексии то, что немало удивило и ее, и ее спутников.

Это оказалось письмо на имя ла дива Алексия Таработти, подписанное круглым, размашистым почерком. И оно пришло не от месье Труве, как мог бы предположить любой здравомыслящий человек. О нет — письмо было от миссис Танстелл!

Алексия удивленно повертела в руке конверт.

— Ну что тут скажешь — видимо, от Айви никуда не скрыться, она везде настигнет!

— Лучше и не думайте об этом, мадам, — с чувством отозвался Флут и торопливо отошел, чтобы нанять повозку.

Клерк любезно протянул Алексии нож для разрезания писем, и она вскрыла письмо.

«Моя милейшая, дражайшая Алексия, — так пышно оно начиналось, не обещая и в дальнейшем ничего более здравого. — Без тебя тут в Лондоне жизнь просто кипит! Просто кипит, я тебе скажу! — послание отличалось характерной для Айви хаотичной пунктуацией и путаницей в словах. — Танстелл, гений и душечка, получил главную роль в зимнем сезоне в опере „Пенни-фартинг“ в Фортвимси-ниа-Хэм! Можешь себе представить? — Алексия всеми силами старалась от этого воздержаться. — Мне неловко в этом признаваться, но из меня выходит в некотором роде недурной коммерсант, или, если перефрезеровать, — Алексия тут же представила себе Айви за фрезерным станком, — настолько хороший, что это угрожает душевному спокойствию моей матери. Передай, пожалуйста, мадам Лефу, что дела в ее шляпном магазине идут превосходно, и я даже произвела там некоторые улучшения».

Алексия поделилась этими сведениями с француженкой, и та сразу побледнела.

— Еще ведь и недели не прошло. Много ли вреда она могла наделать за такое короткое время? — судя по голосу мадам Лефу, она пыталась успокоить сама себя.

Алексия продолжила чтение.

«Я краснею, когда пишу это, но я, сама того не желая, вызвала волну всеобщего помешательства на новом фасоне наушников для полетов на дирижабле. Мне пришла в голову мысль прикрепить к ним с внешней стороны парижские накладные локоны, чтобы юные леди-путешественницы могли щеголять замысловатыми прическами и при этом не мерзнуть. Такие наушники-локоны, как я их называю, хороши еще тем, что принимают на себя большую часть того, что могут сотворить с волосами эфирные потоки. И что я тебе скажу, Алексия, — спрос на них сумасшедший! Только сегодня утром по меньшей мере три модных журнала назвали их последней новинкой среди предметов гардероба, необходимых каждому путешественнику! Прилагаю вырезку, чтобы ты могла убедиться».

Алексия прочла этот отрывок вслух для мадам Лефу, а затем протянула ей вырезку из газеты.

«И еще одна шокирующая новость: отважный капитан Фезерстоунхоф объявил о своей помолвке с мисс Уиббли, хотя та только-только вышла из пансиона благородных девиц! Это событие имело неприятные последствия в виде новых слухов, что он бросил твою младшую сестру ради какой-то институтки, к тому же персоны нон грата, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Вряд ли ты удивишься, если я скажу тебе, что весь Лондон гудит, обсуждая предстоящую свадьбу! От души надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здравии. Навсегда твоя лучшая подруга Айви».

Алексия с улыбкой сложила листок пополам. Приятно было получить весточку из простой обыденной жизни, где нет ни тамплиеров, крадущихся за тобой по улицам Флоренции, ни погонь вооруженных трутней — словом, никаких более серьезных забот, чем мисс Уиббли, ставшая вдруг «персоной нон грата».

— И что же вы об этом думаете?

Мадам Лефу бросила на Алексию лукавый взгляд:

— Только что из института благородных девиц, говорите?

— Я понимаю, это шокирует. Девицы, только что вышедшие из пансиона, по большей части похожи на суфле: пухлые, чересчур податливые внутри, и, главное, их очень легко испортить.

Мадам Лефу засмеялась:

— Да еще наушники с прикрепленными локонами. Как там говорят у вас в Англии? Ну и ну!

Флут вернулся с пони и рессорной двуколкой для чемоданов.

Алексия улыбнулась, но, хоть ей и не хотелось это признавать, была немного разочарована. Она не могла не заметить, что в письме Айви не было ни единого упоминания ни о лорде Макконе, ни о стае Вулси. Либо подруга предпочла умолчать об этом из осторожности (что было примерно настолько же вероятно, как если бы Флут вдруг пустился плясать ирландскую джигу), либо лондонские оборотни стараются не привлекать к себе внимания света.

— Этак вы можете ненароком сделаться единственной владелицей высокодоходного бизнеса по продаже наушников-локонов.

Мадам Лефу перевернула газетную вырезку и замерла. Лицо у нее вытянулось.

— Что с вами? Женевьева, вам дурно?

Изобретательница без слов протянула вырезку Алексии.

На ней уместилась не вся статья, а лишь ее часть, но и этого было довольно.

«…удивил всех нас, опубликовав в „Морнинг пост“ свои извинения перед женой. Он утверждает, что все предшествующие слухи и обвинения были ложными, притом возникшими по его вине, что ребенок его и что этот ребенок являет собой чудо современной науки. Ходят различные слухи, с какой целью граф сделал это опровержение. Саму леди Маккон никто не видел с тех пор, как…»

Колени Алексии, до сих пор служившие ей довольно надежными опорными конструкциями, вдруг ослабли, и она тяжело осела прямо на каменный пол таможенного склада.

— О-о… — только и выговорила она, потому что ничего другого не приходило на ум, а следом добавила: — Черт возьми.

А потом, к удивлению всех, в том числе и своему, расплакалась. И не как-нибудь там деликатно, аккуратными слезинками, как истинные леди, — нет, она зашлась в неприлично громких рыданиях, словно малое дитя.

Мадам Лефу с Флутом ошеломленно уставились на нее.

Алексия все плакала и плакала. Перестать она не могла, как ни старалась.

Наконец мадам Лефу вышла из оцепенения, склонилась к подруге и заключила ее в объятия — пусть костлявые, но все же успокаивающие.

— Алексия, дорогая моя, что с вами? Ведь это же хорошая новость?

— У-у-ублю-у-удок! — прогудела Алексия.

Мадам Лефу явно растерялась.

Алексии стало ее жаль, — и она предприняла еще одну отчаянную попытку взять себя в руки, чтобы все объяснить.

— Я уже так привыкла на него злиться!

— Так вы плачете, потому что больше не можете злиться на него?

— Нет… Да! — ревела Алексия.

Флут протянул ей большой носовой платок.

— Это слезы облегчения, мадам, — объяснил он француженке.

— А-а, — мадам Лефу ласково, осторожно промокнула кусочком ткани мокрое, все в красных пятнах лицо подруги.

Алексия поняла, что выставляет себя на посмешище, и попыталась встать. Слишком много всего одновременно бурлило в голове, и из глаз все текло и текло. Она глубоко, прерывисто вздохнула и трубно высморкалась в носовой платок камердинера.

Мадам Лефу гладила ее по спине, все еще поглядывая на нее озабоченно, но Флут уже смотрел в другую сторону.

Алексия проследила за его взглядом. Четверо крепких молодых людей деловито шагали через сад прямо на них.

— Это определенно не тамплиеры, — убежденно проговорила мадам Лефу.

— На них нет ночных рубашек, — согласилась Алексия и принюхалась.

— Трутни?

— Трутни, — Алексия затолкала платок в рукав и неуверенно поднялась на ноги.

На этот раз трутни, похоже, твердо намерены были довести дело до конца: у каждого в руке был длинный нож, и шагали они очень решительно.

Алексия услышала отдаленный крик и, кажется, заметила, как мелькают за зелеными зарослями фигуры преследовавших их тамплиеров. Теперь они бежали сюда. Но им было уже никак не успеть.

Алексия сжала в одной руке парасоль, а в другой — нож для писем. Мадам Лефу потянулась к галстуку за своими булавками. Обнаружив, что галстука на ней нет, выругалась и вслепую нашарила на двуколке среди багажа ближайший тяжелый предмет: это оказалась ее так называемая шляпная картонка, а на деле — увесистый ящик с инструментами. Флут расслабил мышцы и встал в ту самую боевую стойку, какую Алексии уже случалось видеть раньше — на крыльце ее замка, когда два оборотня решали в битве спор, в каком месте ставить палатки. С каких это пор Флут дерется как оборотень?