Ран указала на панель управления, под которой в ряд выстроилось восемь углублений и девятое над. Скай засунула руку в карман и отдала Ран пять печатей других домов и шестую свою – волк с навершия подцепился ногтем. Наблюдая, как Гиафа последовательно выключает машину, вставляя побрякушки, Ангейя помогла Ринфе подойти ближе.

- Последняя, - сообщила Ран и, глубоко вздохнув, вставила в разъем простой голубоватый камень.

- Давай, Ринфе, - подбодрила Скай.

- Жаль, что это происходит так. Жаль, что Дом наш пал, - прошелестела Мать Гиафа, и в скрюченной лапке ее засиял духовник-шуангоу, который она вставила справа в разъем и, как рычаг, опустила.

Машина кашлянула и со скрипом затихла. И в тот же миг Ран слева вставила свой палаш-духовник и подняла рукоять наверх. Теперь одну из девяти трещин под Хеймдаллем сдерживала только сила Ран Иргиафы. Мгновение она стояла на ногах, глядя перед собой пустыми глазами с расширенными зрачками. Моргнула, приоткрыла рот, из которого стекла по подбородку и шее, пачкая белый свитер, тонкая струйка крови.

- Ран? Ты слышишь меня? – тревожно спросила Скай.

- Да, - она вытерла рукавом кровь и, пошатнувшись, схватилась за машину, чтобы не упасть. – Это оглушает. Разрывает. Трудно, - лоб ее покрылся испариной, несмотря на понижение температуры. – Я справлюсь, - она оторвала руку от опоры, сделала навстречу Ангейе шаг, другой, третий все более уверенно. – Вы чувствуете это постоянно?

- Машина смягчает, но да, иногда тяжесть бывает невыносима. Быть Матерью значит не только править, быть Матерью – значит сдерживать смерть.

Через час они вдвоем подняли тело Ринфе в семейный каирн. Перепуганный доктор, натянув белый халат только на одно плечо, зафиксировал время смерти и поспешно удалился. Закрыв крышку давно приготовленного саркофага, Ран произнесла несколько финальных слов.

Снаружи мокрый снег с дождем уничтожили зелень. Сырой ветер заставил Скай дрожать после душной теплоты подземелий. Глаза ее покраснели от невыплаканных слез, лицо пошло пятнами. Они с Ран зашли в дом, оставляя грязные мокрые следы на паркете.

- Мне нужно отдохнуть, - пробормотала Ран, сбивая в прихожей вешалку для шляп. – Отдохну чуть-чуть, а потом мы с вами, Ангейя-ас, закроем дыры, из которых лезут драугры. И откроем одну большую, чтобы спасти Хеймдалль.

У камина подсыхали мокрые следы. Мать Мэрион Атла, сверкая ожерельем, сушила вымокшие сапоги.

Глава 14. Дочь у могилы.

Звезды поблекли, и бледно-розовое солнце неохотно прорезало лучами ухоженные зеленые пастбища и фермерские поля, сгоняя туман в темные низины. Горы на севере исчезли, но на юге где-то далеко маячили другие: ворота в царство Хели.

На маленьком перроне впятером было тесновато. Поезд, совершивший пятиминутную остановку, дрожал, готовясь лететь дальше, и эта вибрация неприятно отдавалась в позвоночник и голову, словно то, что ты стоишь на месте, неправильно.

Локи пониже натянула на лоб кепку. Попытка перекрасить волосы в темный цвет провалилась: вместо каштанового порыжела, и стала привлекать внимание еще больше. Поправив сползающую катану, она невольно встретилась глазами с Риан. Полковник в гражданском явно ощущала себя неуютно, Реймар выглядел постаревшим и уставшим, Даану сердито кусала губы и никак не реагировала на помрачневшего Ки. Сев в дребезжащий стеклами автобус, они под местные новости докатили до Лофта за час и устроились в небольшой гостинице, которую содержал необъятный толстяк. Поворчав, что его отрывают от утренней передачи по радио, он вручил им два ключа и взгромоздился обратно на стул. Пока все суетились и устраивались, Локи бросила рюкзак в угол и тихонько выскользнула наружу, в утренний город, знакомый до закоулка и в то же время теперь абсолютно чужой. Было ужасно ветрено, солнечно и редкие, крупные капли дождя капризно били по макушке. Она с удивлением рассматривала новые вывески магазинов и старые граффити на стене возле крошечной церкви.

- Сколько? – она ткнула пальцем в свежие букетики полевых цветов, которые миловидная женщина еще раскладывала на прилавок цветочного фургончика.

- Маленькие по 50, большие –  по 70.

Локи поскребла по карманам и высыпала мелочь в протянутую мозолистую руку, влажную от цветов. Отошла от фургона, почти взбежала на холм, и, слушая, как из-под ног вылетают камешки, остановилась, переводя дыхание только перед мастерской. Там уже суетились механики, ругаясь и споря и, заметив ее, замерли, припоминая. Когда Финник Лэнг неуверенно крикнул ее имя, Локи мотнула головой и побежала дальше, вынырнув в мир, которого больше не существовало. Призраки следовали по пятам, призраки ждали на ступеньках школьной библиотеки, кричали на шумном рынке, звенели дверными колокольчиками кафе, лаяли постаревшими псами.

Дом все так же стоял на холме, чуть дальше начинались кукурузные поля, а потом лес, в котором всегда блуждали духи. Осторожно и робко она отворила резко вскрикнувшую петлями калитку, прищурилась от солнца, механически огибая более не существующую свалку садовой утвари: выпачканных в земле трезубцев и мечей, которыми мама успешно сражалась за урожай. По заросшей дорожке она подошла к крыльцу, перепрыгнула первую ступеньку и застыла. Сглотнула мерзкую горькую слюну. Ее трясло. Призраки стояли рядом, хватали за плечи и шептали гадости: «Глупая дочь, глупая дочь не смогла никому помочь. Ты виновата. Это твоя вина. Это ты должна была умереть вместо них». Закрыв глаза, она медленно сосчитала до десяти, медленно переставила ногу на следующую ступеньку, медленно подтянула вторую ногу. От букета вымокла рубашка. Сердце стучало аритмично и неправильно. Паника нарастала, но Локи, слившись с деревянными досками, словно с остовом Иггдрасиля, не могла пошевелиться. Она знала, что, если не сделает это сейчас, то не сделает никогда. Сцепив зубы и давясь слезами, Локи сделала еще шаг и еще, с силой распахнула дверь настежь, чувствуя почти физическую боль от прикосновения к тому, что насквозь пропитано кровью ее родителей. Дверь хлопнула по стене, звякнуло окно. Откуда-то из горла вырвался глухой крик, дикий волчий рык, который помог преодолеть последний метр и оказаться внутри.

Было тихо и пусто. Пыль кружилась в воздухе. Темные чехлы укрывали диван в гостиной и обеденный стол. Кровь давно оттерли, но Локи чудился ее удушающий запах. Она легла на пыльный пол, окропляя слезами место, на котором мама простилась с ней. Поцеловала доски, прикоснулась к ним лбом и встала. Прошла из гостиной в кухню. Старая яблоня таки пробила окно и просунула руки прямо в мойку. Старое птичье гнездо удобно устроилось над печкой. С каждым шагом, с каждой слезой призраки теряли силу и бледнели.

На заднем дворе густо разрослась малина, воюя с сорной травой за клочок свободы. Их могилы кто-то почистил и высадил рядом дубок, вялый еще и сонный. Локи положила на общую плиту цветы.

Лара Ангейя-Смит

1886, V/VI – 1927, IV/XX

Хант Смит

1887, XII/III – 1927, IV/XX

И чуть ниже приписана одна из тех пошлых избитых фраз о вечной любви, от которой у Локи кольнуло в груди. Она долго сидела возле могил, касаясь кончиками пальцев потеплевшего от солнца камня, выжатая и уставшая, как после долго изнурительного подъема в гору. Но при этом стало легче. К мертвым нужно испытывать лишь благодарность, а испытывать вину надо перед живыми.

Тень упала на траву. Полковник Риан, чуть запыхавшись от быстрого бега, облегченно переступила через куст и присела рядом.

- Не буду извиняться, - не поднимая глаз, сказала Локи.

- Ты нашлась. Больше ничего и не нужно.

Молчание.

- Скажите, полковник, зачем вы здесь?

Полковник прикоснулась к ее плечу. В этом жесте не было ничего материнского или заботливого. Тяжелая солдатская рука, рука равного.

- Мать Ангейя-ас отдала приказ.

- Езжайте домой. Им трудно без вас.

- Я не могу…

- Можете! – заорала Локи, вскакивая и захлебываясь слезами. – Будьте с семьей пока можете!