– Но сколько бы ты попросил?

– Два миллиона, – ответил Джордж. – Один для тебя и один для меня. Чего жадничать?

– Жадность губит, – ввернул Блейз.

– Жадность губит, – согласился Джордж. – Именно этому я тебя и учил. Но сколько стоит рабочий, Блейз-э-рино? Что я тебе говорил по этому поводу?

– Своей зарплаты.

– Совершенно верно. – Джордж глотнул пива. – Рабочий стоит своей гребаной зарплаты.

И теперь он ехал к своему жалкому домишке, где они с Джорджем жили с того момента, как перебрались к северу от Бостона, действительно собираясь похитить младенца. Он понимал, что его могут схватить… но два миллиона долларов! Он смог бы куда-нибудь уехать и больше никогда не мерзнуть. А если его арестуют? Самое худшее, что они могли с ним сделать, так это дать пожизненный срок.

Если б такое произошло, он опять-таки никогда бы больше не мерз.

Поставив угнанный «форд» в сарай, он вспомнил о том, что нужно замести следы. Вот бы Джордж порадовался. Дома он поджарил пару гамбургеров.

– Ты действительно собираешься это провернуть? – спросил Джордж из другой комнаты.

– Ты прилег, Джордж?

– Нет, стою на голове и гоняю шкурку. Я задал тебе вопрос.

– Попытаюсь. Ты мне поможешь?

Джордж вздохнул.

– Полагаю, придется. Теперь я от тебя никуда. Но… Блейз?

– Что, Джордж?

– Проси только один миллион. Жадность губит.

– Хорошо, только миллион. Хочешь гамбургер?

Нет ответа. Джордж опять умер.

Он готовился похитить младенца в тот же вечер, чем раньше, тем лучше, но Джордж ему не позволил.

– И что ты собрался делать, тупая башка?

Блейз уже собрался идти в сарай, чтобы вставить ключ в замок зажигания «форда».

– Готовлюсь к тому, чтобы это сделать, Джордж.

– Сделать что?

– Похитить младенца.

Джордж рассмеялся.

– Чего ты смеешься, Джордж? – спросил он, подумав при этом: «Как будто я сам не знаю!»

– Над тобой.

– Почему?

– И как ты собираешься его похитить? Расскажи мне.

Блейз нахмурился. Его лицо, и без того уродливое, превратилось в морду тролля.

– Как мы и планировали. Из его комнаты.

– Какой комнаты?

– Ну…

– Как ты собираешься туда попасть?

Это он помнил.

– Через одно из окон второго этажа. Там простые задвижки. Ты это видел, Джордж. Когда мы приезжали от той лектрической компании. Помнишь?

– Лестница есть?

– Ну…

– Когда младенец будет у тебя, куда ты его положишь?

– В автомобиль, Джордж.

– Ох, слов нет – одни буквы. – Такое Джордж говорил, лишь когда иссякал и не мог найти другого выражения.

– Джордж…

– Я знаю, что ты положишь его в гребаный автомобиль, я бы и не подумал, что ты собираешься нести его домой на спине. А что ты собираешься делать потом? Куда ты положишь его потом?

Блейз подумал о лачуге. Огляделся.

– Ну…

– Как насчет пеленок? Ползунков? Бутылочек? Детской еды? Или ты собираешься давать ему на гребаный обед гамбургер и бутылку пива?

– Ну…

– Заткнись! Заговоришь еще раз, и меня вырвет!

Блейз плюхнулся на кухонный стул, опустив голову. Его лицо горело от стыда.

– И выключи эту дерьмовую музыку! Эта тетка так надрывается, словно собирается залететь в собственную манду!

– Хорошо, Джордж.

Блейз выключил радио. Телевизор, японское старье, купленное Джорджем на распродаже, уже сломался.

– Джордж?

Нет ответа.

– Джордж, пожалуйста, не уходи. Извини меня. – Блейз слышал страх в собственном голосе. Чуть ли не плакал.

– Ладно, – раздался голос Джорджа, когда Блейз уже подумал, что тот ушел навсегда. – Вот что ты должен сделать. Ограбь маленький магазин. Не большой. Маленький. Тот семейный магазинчик на шоссе №1, где мы покупали разную мелочевку, вполне подойдет.

– Хорошо.

– «Кольт» все еще у тебя?

– Под кроватью, в коробке из-под обуви.

– Возьми его. И натяни чулок на лицо. Иначе парень, который работает в ночную смену, узнает тебя.

– Хорошо.

– Пойдешь туда в субботу вечером, перед самым закрытием. Скажем, без десяти час. Они не берут чеки, поэтому ты сможешь забрать две-три сотни баксов.

– Конечно! Это здорово!

– Блейз, и вот что еще.

– Что, Джордж?

– Вытащи патроны, понял?

– Конечно, Джордж. Я это знаю, так мы всегда и делаем.

– Так мы всегда и делаем, точно. Вот такой у нас расклад. Ударь этого парня, если придется, но сделай все, чтобы этот случай попал максимум на третью страницу местной газеты. Никаких первых полос.

– Хорошо.

– Ты – ослиная жопа, Блейз. Ты это знаешь, так? Тебе этого никогда не провернуть. Может, будет лучше, если ты попадешься на мелочевке.

– Я не попадусь, Джордж. – Нет ответа.

– Джордж?

Нет ответа. Блейз сдался и включил радио. К ужину он все забыл и накрыл стол на двоих.

Клайтон Блейсделл-младший родился во Фрипорте, штат Мэн. Через три года его мать сшиб грузовик, когда она переходила Главную улицу с пакетом продуктов. Она погибла мгновенно. Шофер был пьян и управлял автомобилем без водительского удостоверения. На суде сказал, что очень сожалеет. Плакал. Обещал вновь вернуться к «Анонимным алкоголикам». Судья назначил ему штраф и приговорил к шестидесяти дням. У маленького Клая началась Жизнь с Отцом, который многое знал о выпивке, но ничего – об АА. Клайтон-старший работал подборщиком и сортировщиком на «Супериэр миллс» в Топшэме. Другие рабочие говорили, что иногда даже видели его трезвым.

Клай уже читал, когда пошел в первый класс, и без проблем мог прибавить к двум яблокам три, получив правильный результат. Даже тогда он был крупным для своего возраста мальчиком, и хотя во Фрипорте многие вопросы решались кулаками, у него не возникало проблем на игровой площадке, пусть он обычно являлся туда с книгой, зажатой в левой руке или под мышкой. Но его отец был куда крупнее, поэтому других детей интересовало, с каким синяком или повязкой Клай Блейсделл придет в школу в следующий понедельник.

– Будет чудом, если он вырастет без тяжелого увечья или отец его не убьет, – как-то раз сказала в учительской Сара Джолисон.

Чуда не произошло. Одним субботним похмельным утром Клайтон-старший, пошатываясь, вышел из спальни квартиры на втором этаже, которую они занимали с сыном. Клай в это время сидел на полу гостиной, смотрел мультфильмы и ел «Эппл джекс»[24].

– Сколько раз я говорил тебе, не ешь здесь это дерьмо? – осведомился Старший у Младшего, потом поднял сына и сбросил с лестницы. Клай приземлился на голову.

Отец спустился вниз, поднял его, отнес наверх, бросил снова. После первого падения Клай остался в сознании. После второго отключился. Отец опять спустился вниз, поднял сына, принес наверх, оглядел. Пробурчал: «Гребаный сукин сын», – снова бросил вниз.

– Вот, – сказал он лежащему у подножия лестницы Клаю, более всего напоминающему тряпичную куклу. – Может, теперь ты подумаешь дважды, прежде чем снова принесешь в гостиную это гребаное дерьмо.

К сожалению, с тех пор Клай уже не мог хоть о чем-то подумать дважды. Три недели он пролежал в коме в Портлендской центральной больнице. Лечащий врач полагал, что мальчик останется в таком состоянии до самой смерти, превратившись в человеческий овощ. Но Клай очнулся. К сожалению, слабоумным. Времена, когда он не расставался с книжкой, канули в Лету.

Власти не поверили отцу Клая, когда тот заявил, что мальчик получил все эти травмы, случайно свалившись с лестницы. Не поверили они и его утверждению, что четыре сигаретных ожога на груди ребенка – результат какой-то кожной болезни.

Клай больше не увидел той квартиры на втором этаже. Опеку над ним взял штат, и из больницы он отправился в приют, где его сиротская жизнь началась с того, что на игровой площадке двое мальчишек выбили из-под него костыли и убежали, смеясь, как тролли. Клай подобрал костыли и поднялся. Не заплакал.