Пейдж говорила. Марк слушал, то и дело задавая вопросы, поощряя ее к длинным обстоятельным ответам и вставляя свои собственные воспоминания.

Пока она говорила – более искренне, чем обычно, видимо, в ответ на его легкое, интеллигентное участие, его доброжелательный интерес, – он продолжал чувственное изучение ее кожи. Чуть касаясь, пробежал пальцами по ее рукам и продолжил ласки, массируя спину, гладя ноги и живот – плавные движения сопровождались проникновенной музыкой, которая одновременно заводила и расслабляла Пейдж.

В какой-то момент, она не поняла когда именно, их прикосновения стали более энергичными, более сексуальными, более настойчивыми. Оба они лежали на боку, бедро к бедру, грудь к груди, заигрывая пальцами ног друг с другом.

Кудрявые светлые волосы, которые росли на груди Марка как буйные шелковистые лозы, вызвали у Пейдж невероятно чувственные ощущения, когда она погрузила в них свои пальцы. Слова кончились, наступил черед поцелуев – длинных и страстных.

Музыка Малера тоже стала более напряженной, вызывая еще большую страсть, заряжавшую Пейдж энергией, похожей на электрический ток, который пробирал ее до глубины существа. Их языки переплелись, ощупывая и дразня, губы мягко прижимались друг к другу, полностью отключая все посторонние мысли.

Она представляла себя и Марка снова на пляже, чествуя влажный соленый воздух, слушая океан, который делился секретами с темным, пустынным пляжем. Под колыбельную, нашептываемую волнами, утопая в наслаждении, они уносятся в чудесное ничто, куда за ними никто не может последовать.

Пейдж уже заметила, как ему нравится, когда его гладят. Ласки кончиками пальцев заставили пробудиться его естество. Продолжая возбуждать, она обхватила пальцами его член, двигая рукой вверх-вниз, заставляя Марка стонать.

Теперь он забрался на Пейдж, вытянув ее ноги вверх к своим губам, попеременно нежно целуя их, и погружаясь глубоко внутрь нее, в то время, как ее руки скользнули вниз, массируя теплую, влажную кожу, скрывавшуюся в золотых кудряшках. Она ритмично двигала бедрами, стараясь попасть в такт с ним.

Каждый его стон проходил через нее, его возбуждение сопровождалось ее возбуждением до тех пор, пока они не слились в единое целое, стремящееся к единому движению, единому ритму, единому финалу.

Пейдж чувствовала, как партнер сдерживается, откладывая свое окончание, ведя ее все дальше и дальше, пока, наконец, ее дыхание не стало беспорядочным, а рот не начал хватать воздух, тогда она отбросила самоконтроль, выпустив на свободу свои порывы, взбираясь все выше и выше, растворяясь в примитивных инстинктах. Она начала кричать совсем как он, их фрикции усиливались, пока оба они не облились великолепным потом, распалившись и стремясь к тому, чтобы оргазм принес как можно больше удовольствия. И это удалось.

Наслаждаясь ощущением тяжести его тела на себе, по свету, проникающему через тонкие занавески, она поняла, что скоро утро. Пейдж испытывала двойственное чувство: с одной стороны она была рада, что Марк так спокойно принял ее рассказ, а с другой – именно это ее уязвило.

В любом случае это позволит ей убить двух зайцев разу. Они с Марком могли бы поддерживать интимные отношения, иметь великолепный секс, помогать друг другу и развлекаться, а она, тем временем, искала бы себе богатого мужа. Ей хотелось всего сразу: чтобы он обожал ее, желал и, тем не менее, дал ей свободу.

Пейдж вернулась около десяти часов утра. Она обнаружила Сьюзен спящей на кушетке в кабинете. Книга, которую та читала, валялась рядом на полу. Вещи Тори – туфли, льняной блейзер, сумочка и украшения – также лежали внизу, но она сама, видимо, ушла наверх в свою спальню.

Беспорядок в комнате говорил о затянувшемся вечере: бутылка коньяка была совершенно пуста, стояли коньячные рюмки, кофейные чашки со следами губной помады, опустошенная кофеварка, из переполненной хрустальной вазы на стол вывалилась кучка фисташковых скорлупок, а с четырехлитровым контейнером мороженого было покончено.

Из закрытого на молнию отделения своей сумочки Пейдж достала сигарету с марихуаной. Она не могла отказать себе в удовольствии выкурить ее. Глубоко затянувшись, она наклонилась, чтобы поднять книгу, которая лежала как раз под свесившейся рукой Сьюзен.

«Как бросить вашего любовника и выжить», прочитала она знакомое название.

«О, нет, неужели и ты тоже», – подумала Пейдж в смятении.

– Сьюзен, ты глупышка, ты даже не знаешь этого человека, – произнесла она с упреком, глядя на невинное лицо Сьюзен, которая мирно посапывала во сне.

Заметив, что она ежится, обнимая себя руками, как будто ей холодно, Пейдж взяла симпатичное индийское одеяло со спинки другой кушетки и ласково накинула на Сьюзен, продолжая разглядывать ее с болезненным сожалением.

«Как я могла сделать такую вещь?» – спрашивала Пейдж, обвиняя себя и не отводя взгляда от подруги, которую предала.

Чувствуя себя все более и более неуютно, она передернула плечами и сильно затянулась, надеясь, что ощущение вины притупится.

Что сказать Сьюзен? Мне очень жаль? Мучительные попытки придумать какие-нибудь извинения или объяснения приводили к тому, что они звучали все менее убедительно. Это все равно что разбить кому-то сердце, а затем предложить пластырь.

Она вспомнила то ужасное Рождество, когда Кит подарили прекрасную фарфоровую куклу. Пейдж заела зависть, потому что все, что получила она от своих родителей, – это фломастеры, пластиковое яйцо с Силли Патти и детский фартучек, так как ее отец в то время продавал именно их. Она все еще помнила с мучительной ясностью, как тянула куклу из рук Кит.

– Позволь мне только посмотреть ее. Не будь такой свиньей, – кричала она, дергая и дергая, пока не только выдернула куклу из рук Кит, но и уронила ее на твердый, выложенный черно-белой плиткой пол в комнате родителей Кит, где стояла рождественская елка, и игрушка разлетелась на миллион мелких кусочков.

Несколько недель Пейдж неотпускало чувство вины. Ей часто это снилось. И она помнила, как они обе плакали в тот момент – навзрыд, а Пейдж, как заведенная, повторяла: «Мне очень жаль». Она помнила, какой беспомощной чувствовала себя, стоя на коленях над этими мелкими кусочками, всей душой стремясь собрать их снова вместе, хотя было совершенно очевидно, что это невозможно, и ужасно желая повернуть время вспять, чтобы не случилось того, что случилось, и прекрасная фарфоровая кукла снова оказалась бы целой. Кит была глубоко опечалена, но простила. Зато Пейдж никогда не простила себя до конца.

Вновь затянувшись сигаретой с марихуаной, все еще изучая искреннее и милое лицо Сьюзен, Пейдж упала в кресло, на спинке которого висел жакет Тори, переживая то же самое чувство пустоты и беспомощности.

Каким же ужасным человеком она была, если смогла сделать такое? Сначала сказала Сьюзен, чтобы та не ходила с Марком, затем сама не только пошла, но и закончила вечер у него в постели. Никаких сомнений, что все это лишь ради забавы, что ее первоначальная позиция насчет Марка осталась без изменений, – он не был той «добычей», за которой она охотилась. Сьюзен никогда этого не поймет. И, уж конечно, никогда не простит Пейдж.

Пейдж решила все отрицать. Сказать, что они всю ночь провели вместе, дурачась на пирсе, а затем в Транкасе, путешествуя из одного кафе в другое. Она обнаружила, что пребывает почти в панике, пытаясь склеить то, что разбила, чтобы как-то реабилитировать себя. Впервые с тех пор, как Кит переехала в Калифорнию, у Пейдж появились наконец настоящие друзья, и она отчаянно не хотела терять их.

Чей-то день рождения… Всего лишь Мадонны…

Весь вечер Ричард показывал различных знаменитостей, имена и лица которых ускользали от Тори. Парень в леопардовом галстуке-бабочке возглавляет «Стар Файер». Девушка в золотой парче снималась в новом фильме Вира. Парень в желтых теннисных туфлях, сочетавшихся с желтыми крапинками на «бабочке» и поясом на смокинге – как раз получил приз Эмми за роль в новом мюзикле «Наглый малютка Джеймс».