– О'кей, теперь открой глаза – это тоже часть игры, – предложил Ники.

Пейдж потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к свету, но еще раньше она поняла, что ее осыпают купюрами.

Сто долларовые купюры.

Бесконечный, казалось, ливень одинаковых хрустящих новых денег она чувствовала всем своим существом, осязая, обоняя и пытаясь ловить их.

Ники сидел рядом с ней на кровати в новом халате, который она ему подарила, с кучей реквизита на ночном столике, продолжая осыпать ее из ведра.

Он был прав: видимая часть игры была еще более незабываемой.

Они барахтались в прохладных купюрах, свежих, как будто только что сошедших с печатного станка, хрустящих и ярких, подбрасывая их в воздух, наблюдая, как они медленно планируют обратно.

Это превосходило даже восхитительное удовольствие от возни в обильных осенних кучах первых опавших листьев, которая в детстве вызывала у нее глубоко чувственное восприятие.

– Это что, все мне? – пошутила Пейдж, кусая лакричный шнур, стягивающий ее запястья и буквально прогрызая себе путь на волю.

Затем, встав на колени, она засмеялась, разглядывая эту картину в зеркале и игриво набивая лифчик купюрами.

– Это ни к чему, – сказал он, вызывая денежный водопад тем, что расстегнул лифчик и кинул его в угол комнаты. – Они и так идеальны и не требуют украшения, упругие и нежнее атласа, – произнес он, закрывая глаза и лаская ее грудь, – округлые и как раз подходящего размера. Я узнаю, – пошутил он, как будто продолжая игру, только на этот раз поменявшись ролями с Пейдж, – это сиськи, красивые, большие, американские груди!

– По этой части ты не ошибешься, – пошутила Пейдж, развязывая пояс халата и завязывая им глаза Ники.

Она заползла на него сверху, внутри халата, наслаждаясь ощущением контакта с его теплой кожей и протаскивая вдоль его тела гриву своих волос.

Он нащупал ее трусики и стянул их.

– Я когда-нибудь говорила тебе, что зеленый цвет действует на меня возбуждающе, – призналась она, вставая на колени перед его восставшим детородным органом и беря его в руки.

Зубами схватила с кровати купюру и легонько отстегала его по груди.

– Зеленый цвет делает меня опасно сексуальной. Берегись, – пригрозила она сквозь зубы, в которых была зажата банкнота.

– Тебе не нужно было говорить мне об этом. Я прочел это в твоих глазах, – заверил он ее, изгибаясь, чтобы дотянуться губами до ее груди, проделывая это виртуозно для парня с завязанными глазами. – Бывают глаза зеленые, как море, как нефрит, как яблоко. У тебя же, моя любовь, они зеленые, как деньги.

Усмехнувшись, Пейдж выпустила зеленую купюру из зубов и наклонилась, чтобы укусить его за нижнюю губу.

– Все же после того как мы займемся любовью, воодушевленные этим чудесным денежно-зеленым морем, на что мы истратим эту славную добычу? – спрашивала она, не торопясь забираясь на него сверху, стискивая руками атлетические бедра и прижимаясь губами к его рту.

Он снял пояс с глаз и глянул в зеркало, обхватив ее попку руками и испуская стон удовольствия от того, что она начала медленно двигаться на нем.

Она закинула голову назад и встретила его взгляд в зеркале, чувствуя, как ее волосы свисают гораздо ниже талии.

– Ты уверена, что можешь с этим справиться? – поинтересовался Ники, не отвечая на ее вопрос.

Он перевернул ее и оказавшись сверху, стал двигаться все быстрее и сильнее, ударяя в нее всем своим немалым весом.

Купюры были раскиданы повсюду: на ней, под ней, вокруг – и она снова посмотрела в зеркало. Ники был напряжен, от движения мышцы сокращались, рельефно выделяясь под кожей.

– Я могу с этим справиться, – пообещала она, двигая бедрами навстречу ему, подстраиваясь под его ритм.

– Я не знаю, почему я это делаю. – Он снова уклонился от ответа.

– Потому что ты не можешь удержаться? – предположила она, заинтригованная.

Их возбуждение нарастало с каждой секундой.

– Господи, помоги мне принять решение.

– Какое решение?

Ники выглядел так, как будто не мог больше терпеть.

Каждую секунду он был готов кончить внутри нее. Она чувствовала, что вместе с ним поднимается все выше и выше, теряя способность сосредоточиться, но не могла себе этого позволить.

Какое решение? Она ждала.

– О господи, Пейдж! – Он ревел так громко, что его наверняка было слышно по всему дому.

– Скажи мне, – настаивала она, останавливаясь, чтобы задержать его оргазм и завести его чуть выше его предела. – Скажи!

Его лицо отражало напряженную работу мысли. Очевидно, он думал, не переменить ли ему решение, о котором – он допускал это – может позже пожалеть. И она давила на него.

– Я хочу, чтобы ты пошла и купила себе самое восхитительное бриллиантовое кольцо, какое только сможешь найти, – сумел он выдавить задыхающимся голосом, в котором, тем не менее, сохранился подобающий случаю оттенок иронии. – Выходи за меня замуж, ты блестящая маленькая сучка, – закончил он, еще теснее прижимая ее к себе.

Замуж. Замуж. Замуж.

Это было неправдоподобное эхо. Слова скатились по ней, как мед по маслу; сладость сообщения не укладывалась в голове. Она никак не могла удержать ее.

– Да, – торжествовала она, в эйфории восторга испытывая чувство облегчения и радость полета в небесах.

Пейдж покинула дом Ники на следующий день в шоке.

Она предполагала брачный контракт. В его положении было бы очень глупо не настаивать на этом. Но то, что одним из условий он поставит отсутствие детей, она находила чрезмерным. По контракту, если она забеременеет и родит ребенка, будучи замужем за ним, то потеряет все.

Ее никогда не преследовала навязчивая мысль иметь детей, но она не хотела и лишать себя этой возможности, тем более с письменным подтверждением и особенно с таким крутым наказанием за несоблюдение этого условия. Размышляя об этом, Пейдж крепко сжимала руль и давила педаль газа «астон-мартина», петляя вокруг каньона на обратном пути из особняка Ники.

– Нам остается устранить только одно маленькое препятствие, – такими словами он начал обсуждение брачного контракта, отправившись нагишом через комнату к своему портфелю, надевая очки и возвращаясь назад, в постель, с контрактом в руках.

Пейдж была готова к тому, что в этом документе обнаружит кое-какие детали, которые вряд ли ей понравятся. Уже сама идея брачного контракта не вызывала восторга. Но, начав читать, она была приятно удивлена.

– Я думаю, что ты сочтешь все это более чем сносным, – сказал он, наблюдая, как она просматривает страницы.

В начале Пейдж была довольна, даже в восторге, потому что условия оказались весьма благоприятными; она становилась очень состоятельной женщиной. Если бы с Ники что-нибудь случилось, если бы он умер, она бы унаследовала большое состояние. Даже если бы они развелись, и в этом случае она оставалась бы довольно обеспеченной.

Но не успели щедрые условия контракта как следует уложиться у нее в голове, как она наткнулась на роковое условие.

Если она забеременеет и решит оставить ребенка, он обеспечит лишь минимальные средства ребенку и ничего ровным счетом не оставит ей.

– Боже мой! Что ты имеешь против детей? – спросила она, пораженная до глубины души, и все же пытаясь сохранить видимость беспечности, залезая на него и обхватывая ногами за талию.

Кровать королевских размеров все еще была усыпана стодолларовыми купюрами, которые, казалось, дразнили ее. Она подняла одну из них, смущенно рассматривая загадочное выражение лица Бенджамина Франклина, – он как будто осуждал ее и ожидал услышать, как она справится с этой дилеммой.

– Неужели ты собираешься бросить меня, если случайно сделаешь мне ребенка?

В это трудно было поверить, но, заглянув в лицо Ники, она не обнаружила ничего обнадеживающего. Со смущенным видом он ответил:

– Послушай, в этом смысле – я эгоист. Я просто хочу тебя. Никаких детей. Ничего, с чем мне пришлось бы конкурировать. Только ты.