– Как же ты сделаешься в Сечи? – спросил он. – Ведь, там нельзя держать женщин!

– Я знаю такой остров и такую пещеру, где их никто не найдет, –отвечал Ивашко.

– Эй, хлопец, не попадись, не лучше ли тебе свезти ее в Украйну?

– На Украйне теперь неспокойно, куда и к кому ее везть? – возразил Ивашко. – Да и в Сечи, ведь, мы пробудем недолго, а там я уж найду где-нибудь ей пристанище.

– Ну, как знаешь, – согласился Богдан.

В Перекопе они расстались. Богдан отправился к Тугай-Бею, а Ивашко повез Катрю с Олешкой в Сечь. Они благополучно проехали степь и прибыли ночью к переправе, где у Ивашка была спрятана лодка. Коней пустили вплавь, привязав их за поводья к лодке, и, таким образом, добрались до пустынного острова, где в одной из скал была довольно просторная пещера, скрытая в расщелине.

Стояла теплая погожая весна. Сечь кишмя кишела народом, но никто не принимался за промыслы. Рыболовы хотя и чистили самопалы, но не для охоты на зверя. Шинкарям был сущий праздник: Сечь пропивала последнее и гуляла с утра до ночи. Тем не менее стекавшиеся со всех концов хлопцы не знали, против кого готовится воевать Сечь. Кошевой все еще держал втайне намерения Хмельницкого и поджидал его самого. Многочисленная конница пасла своих коней около Днепра на заливных днепровских лугах, так как в самой Сечи ей совсем не было места.

Яркий пурпурный закат расстилался причудливыми полосами по небу, когда Богдан в сопровождении своих спутников, с четырьмя татарскими начальниками подъехал к Сечи. Вечер стоял чудный, тихий, теплый; вся Сечь высыпала навстречу прибывшим. Они прошли прямо к кошевому, куда стала собираться и войсковая старшина. Богдан представил кошевому и старшинам татарских начальников и сообщил добрую весть, что мурза Тугай-бей стоит со своей ордой на реке Базавлуке.– И мы готовы! – отвечал кошевой. – Народу в Сечь нагрянуло столько, как никогда не бывало.

– А знает Сечь о нашем деле? – спросил Хмельницкий.

– Нет, никому еще ничего не объявлено. Вот завтра соберем раду, тогда и объявим.

На следующий день раздались один за другим три пушечные выстрела, и вмиг вся площадь покрылась народом, опоздавшим не было места. На крыльцо вышел кошевой с войсковой старшиной, а за ним Богдан в сопровождении казаков и татар.

Кошевой привычным взором окинул волновавшуюся толпу и подозвал к себе есаулов, суетившихся с тяжелыми жезлами.

– Всему народу не поместиться на площади, – сказал он, – надо перейти за крепость, на поле, там всем место найдется.

Есаулы громко объявили толпе запорожцев, что кошевой просит их перейти на открытое поле. Прошло добрых полчаса, пока все перешли на другое место, и установился порядок. Довбиши ударили в котлы в знак того, что рада началась.

– Панове запорожцы! – начал кошевой. – Собрали мы вас для важного дела, выслушайте и рассудите; какова будет ваша воля, на том мы и решим. Недобрые дела творятся на Украине: вера святая поругана, иезуиты преследуют ее, а униаты творят, что хотят и над священниками, и над церквами. Жиды завладели всем, берут церковь на откуп у пана и не позволяют справлять треб. Да и не одни жиды, самое войско панское гуляет по селам и хуторам, грабит и жжет дотла, убивает и мучит православных. Нет казакам ни от кого защиты: ни король, ни сейм не слушают их просьб, а паны своевольничают, как им вздумается. Вот перед вами стары казак, бывший войсковой писарь, заслуженный, ни в чем неповинный, не раз проливавший кровь свою за отечество, – чего же он дождался за свою службу? У него все отняли, его гонят, преследуют, осудили его на смерть, и все это только потому, что так хочется панам. Потерпим ли мы, други и братия, такие обиды? Пора проучить панов, пора вступиться за веру православную и за братьев украинцев.

Запорожцы молча, понурив головы, слушали кошевого, и, когда он кончил, это молчание длилось еще несколько секунд. Потом сразу все заговорили, зашумели, трудно было разобрать, что именно кричал народ. Молодые кричали: "Пусть Хмельницкий ведет нас на ляхов"! Но закаленные в бою, опытные казаки не так-то легко отдавались первому увлечению, хотя и они тоже были за войну. "Хорошо постоять за веру православную, отомстить панам за обиды, но у ляхов сильное войско"! – говорили они. "Нам одним не совладать, много уж погибло казацкой силы в борьбе с поляками".

Кошевой с намерением не сразу все высказал. Теперь он продолжал:

– Хмельницкий только что приехал из Крыма, он бил челом хану, и хан обещал нам помощь. Орда Тугай-бея стоит уже наготове за Сечью. Дело только за нами.

Известие о татарской помощи сразу разрешило все сомнения. Курени стали совещаться между собой и выслали своих выборных. Выборные просили слова.

– Слава и честь тебе, Богдан! – с поклоном сказали они. – Сам Бог дает тебя нам, чтобы ты вел нас против панов, и мы все, сколько нас тут есть, готовы сложить головы за святое дело.

Кошевой подозвал писаря и сказал ему:

– Принеси клейноты из скарбницы!

Писарь отправился и возвратился, неся королевскую хоругвь, дарованную Владиславом, бунчук с позолоченным шаром, позолоченную булаву с каменьями и серебряную войсковую печать.

Кошевой принял из рук писаря клейноты и, с поклоном передавая Хмельницкому, сказал:

– Славное Запорожское войско признает тебя, Богдан Хмельницкий, своим гетманом и просит тебя принять эти клейноты, знаки твоего нового звания. Богдан низко поклонился на все стороны и проговорил:

– Благодарю вас, панове запорожцы, за доверие ко мне и принимаю эти клейноты, но прошу не называть меня еще гетманом, пока я не заслужу этого звания, пока все городовые казаки не признают над собою мою власть, как их предводителя.

– Слава и честь Хмельницкому! – подобно раскату грома прогудело в толпе казаков. – Будем слушать тебя во всем, будем служить тебе до последнего издыхания!..

Рада кончилась. Все направились в церковь. Священник в полном облачении уже ожидал их; он отслужил литургию и благодарственный молебен и благословил запорожское войско на святое дело.

– А теперь, панове, – пригласил кошевой, – просим милости моего хлеба-соли откушать.

Богдан и войсковые старшины отправились к кошевому на обед, а курени выкатили бочки с горилкой, чтобы попраздновать перед походом. В походе пить горилку строго воспрещалось.

Вечером снова раздался бой котлов, и запорожцы снова собрались на площадь.

– Панове запорожцы, – объявил кошевой, – мы решили с Хмельницким, что всем идти с ним незачем: достаточно татар и восьми тысяч запорожцев. В Украине пристанут к нашему войску еще городовые казаки. Остальные же разойдитесь до господы и будьте наготове явиться по первому требованию. Теперь Богдан уже имел власть над всем войском запорожцев. Он как будто вырос, приказания отдавал не торопясь, толково, готовился к походу умело и уверенно.

Ой взяв свою миленьку За рученьку биленьку Повив и в комирочку…

Ивашко Довгун в это время был занят своими делами. Он устраивал Катрю с Олешкой в их новом помещении и целыми днями пропадал на острове.

– Кажись, совсем свихнулся хлопец, – махнул на него рукой Богдан.

Как-то вечером Ивашко вернулся домой сильно возбужденный и на вопрос Хмельницкого отрывисто проговорил:

– С Никитой Кустарем поссорился!

– С каким Никитой? – переспросил Богдан.

– Да тоже с запорожцем, мы с ним давно не в ладах. Еще мальчишками дрались, когда верхние курени выходили на нижние. Он мне всюду и во всем старается шкоду учинить: то потраву устроит, то землю оттянет; все я ему прощал, а уж на этот раз не спущу, хотя бы до самого кошевого дойти пришлось, уж быть Никитке битым.