– Я нахожу, пан Калиновский, что нашего войска недостаточно для такого натиска. Я предлагаю отступить; я не имею права жертвовать войском…

– Пан коронный гетман! – умолял Калиновский, – прошу послушать моего совета, забудем на этот раз личности!

– Как? – закричал Потоцкий, весь вспыхнув, – пан польный гетман забывается, какие тут личности? У меня с ним не может быть личностей, я могу ему только приказывать…

Несколько панов поддержали было мнение Калиновского – Паны командиры забыли, – крикнул Потоцкий, – что я здесь начальник! Их дело слушать и исполнять то, что приказано.

Все знали, что упрямству Потоцкого нет границ, и никто не решился больше возражать.

Еще до рассвета установили возы двойным четырехугольником в восемь рядов и наложили на них пожитки. В середине четырехугольника поместили артиллерию и конницу. Пехоту поставили на флангах; левым командовал Калиновский, правым – Потоцкий. Прежде, чем тронуться в путь, Потоцкий позвал Микиту.

– Слушай, казак, – сказал он ему, – ты поведешь нас по самому безопасному пути и за это получишь в награду столько червонцев, сколько сам пожелаешь, да еще угодье в придачу. Только берегись: если ты окажешься плохим проводником, я велю отсечь тебе голову.

– Слушаю, ясновельможный пане, – с низким поклоном отвечал Микита.

Глаза его хитро блестели под опущенными ресницами.

Потоцкий перед отъездом выпил порядочную дозу горилки и сел в карету, откуда не мог видеть, что делается вокруг. А верстах в десяти от обоза за ними по пятам следовали татары и казаки. Солнце пекло невыносимо. Вся степь накалилась, паны едва двигались в своих тяжелых латах… Вдруг сзади них пронесся знакомый татарский крик "Алла", и тучи татарских стрел ударили в обоз. Затем раздался сильный залп, и татары с казаками, как вихрь, набросились на задние ряды, отрезали несколько возов от обоза, не взирая на польские выстрелы, и вместе с добычей отступили назад. Несколько раз повторялся такой же набег, и каждый раз казаки с татарами что-нибудь увозили с собой.

Наконец вдали показалось село Гроховцы. Отряд драгун, двигавшийся на одном из флангов польского войска, единственный русский отряд, остававшийся еще у Потоцкого, последовал примеру своих братьев. Быстрым движением драгуны повернули назад, присоединились к казакам и дружно напали вместе с ними на польский обоз.

В это время Галаган делал свое дело: он свернул на тропинку и повел войско в лес. Калиновский был близорук; он не сразу разобрал, в чем дело. Но когда по пути стали попадаться срубленные деревья, он выскочил из кареты.

– Где проводник? – прокричал польный гетман.

Несколько жолнеров бросилось вперед, навстречу им уже бежала стража, окружавшая Микиту.

– Засада, пан гетман! – кричали они. – А впереди крутой спуск.

– Да где же, наконец, проводник? – снова крикнул Калиновский.

– Его отбили казаки! – закричали жолнеры.

Калиновский бросился к карете Потоцкого; тот сладко спал, покачиваясь на мягких подушках.

– Да проснись же, наконец, и опомнись! – волновался польный гетман, бесцеремонно вытаскивая коронного. Потоцкий никак не мог прийти в себя.

– Что такое? Как смеют меня беспокоить? – отбивался он, протирая глаза.

Калиновский быстро в сильных выражениях передал, в чем дело, и у Потоцкого сразу выскочил хмель из головы.

– Назад! – командовал он, очевидно еще не сообразив, что назади такая же опасность, как и впереди.

– Вперед, – крикнул Калиновский, – за мной!

Обоз в недоумении остановился, не зная, кого слушать. Правый фланг пехоты повернул было назад, между тем как левый по приказу своего командира двинулся за ним вперед. Произошел полный беспорядок, командиры левого фланга ссорились с командирами правого, догоняли друг друга, ворочали назад, а казаки подступали к обозу все ближе и ближе. Корецкий, находившийся в четырехугольнике со своими двумя тысячами жолнеров, несколько минут молча посматривал на всю эту суматоху и, по-видимому, что-то соображал. Дорога шла верстах в трех от леса, его быстрая конница могла проскакать это расстояние в несколько минут. Весь татарский табор был в тылу обоза, следовательно, если немного взять в сторону, можно миновать и татар, и казаков. Конечно, будет погоня; но все-таки хотя часть отряда будет спасена.

– Храбрые воины! – крикнул он своим жолнерам, – нечего теперь и думать о спасении обоза, пробьем себе дорогу, слушайтесь только меня, теперь я ваш гетман. Гей, кто за мной?

– Пан Корецкий нас погубит! – крикнул Калиновский, слышавший слова пана.

– Ни с места! – кричал ему Потоцкий.

– Поздно теперь давать приказания, – ответил Корецкий. – За мной! –обратился он к жолнерам.

Две тысячи воинов мигом опрокинули возы, прорвали четырехугольник и ускакали, преследуемые татарами. Казаки, между тем, не дремали. Передовые тотчас же объявили своим товарищам о пробитой бреши, и не успели поляки поднять опрокинутые возы, как уже сотни казаков одни за другими ворвались в середину обоза. Сабли казаков засвистели над головами оторопевших жолнеров, приклады казацких самопалов разбивали черепа, кровь полилась ручьями.

– Вправо! – командовал Потоцкий, думая обойти лес.

– Влево! – кричал Калиновский.

Все смешалось; кони, люди, возы двигались, перегоняли друг друга, давили один другого. Достигнувшие спуска летели в овраг, где казаки вырыли глубокий ров. Задние теснили передних, а с другой стороны оврага, с возвышенности громили их пушки. Те, кто больше доверяли Калиновскому, с правого фланга спешили на левый, не заботясь о том, что делается с остальными.

Казаки и татары дружно гнали беглецов к спуску, а из-за срубленных деревьев выскакивали кучки корсунцев. Потоцкий со своей пехотой застрял в болоте. Карета стала, лошади не шли дальше, казаки окружили коронного гетмана, и он сдался безо всякого сопротивления; сопровождавшие пана Потоцкого последовали его примеру.

Не так легко было справиться с Калиновским. Выйдя из кареты, он вскочил на первого попавшегося коня, увлекая за собой наиболее храбрых. За каждым деревом, за каждым кустом наталкивались они на казаков, но храбро отбивались от них. Калиновский горячился, кричал, старался собрать метавшихся между деревьями всадников и пехоту, побросавшую ружья, но скоро конь его пал, пронзенный татарскими стрелами и казацкими пиками. Скакавшие за ним шляхтичи и жолнеры почти все полегли и сдались казакам, а Калиновский все еще рвался вперед с саблей наголо, несмотря на рану, полученную в локоть.

– Экий неугомонный! – говорили казаки, окружившие его. – Сдавайся, пане, живого или мертвого, а все возьмем тебя.

– Не хочется пану татарской юшки попробовать, – сострил другой.

Кто-то нанес гетману еще две раны в шею.

– Возьмите меня мертвого, изменники! – кричал он, размахивая саблей и нанося удары направо и налево. Но понемногу силы его оставили, раненая рука повисла, и волей-неволей он очутился в руках казаков. Раны его присыпали порохом, перевязали тряпицами и повели к остальным пленникам. Всю ночь до рассвета длилось преследование. Откуда-то взялись спрятавшиеся хлопы; с косами, с топорами повылезли они из ущелий, повыбрались из ям и оврагов и помогали казакам добивать панов.

Корецкий потерял почти половину своих жолнеров, но благополучно добрался до Киева, там он пробыл только несколько дней и поторопился уехать в свое имение.

На другой день Хмельницкий пошел осматривать пленников и увидев Потоцкого, сказал ему: – Мы поменялись ролями с паном гетманом. Он собирался взять меня в плен, но вместо того сам сделался моим пленником.

– Презренный хлоп! – гордо отвечал Потоцкий, подняв глаза. – Не тебе с твоей разбойничьей шайкой удалось полонить меня, этой победой ты обязан храброму татарскому воинству. Чем ты заплатишь ему?

– Тобою, тобою, пан гетман, – с насмешкой отвечал Хмельницкий, – и храбрым польским рыцарством. Все вы пойдете в татарскую неволю.

– Эх, Потоцкий, Потоцкий! – смеялись казаки. – Разум-то у тебя жиноцкий (женский), не годился ты гетмановати, за се треба було тебя пану Хмельницкому отдати.