Через несколько минут Ивашко уже сидел в скромной келье и передал свежие новости пани Кисель и своей невесте. Решено было, что он отвезет их в Киев, где пани Кисель будет дожидаться своего мужа. Пану Адаму предлагали Киевское воеводство на место старого Тышкевича.

– Я боюсь только одного, – говорила пани, – ваш гетман слишком часто пирует с казаками и тогда, сказывают, с ним нет никакого сладу. Я и прежде не слишком-то любила его, а теперь, по рассказам, он совсем зазнался.

– Ничего, с ним можно ладить, только не надо перечить ему! – отвечал Ивашко.

– Я слышала, он скоро женится? – спросила Катря.

– Да, через месяц, а может быть, и раньше.

Разговорились о свадьбе Катри, рассчитывали сыграть ее тоже до поста. Катря после свадьбы решила остаться в семействе Киселя, так как ни за что не хотела расставаться с пани Кисель.

Мать-игуменья пожелала видеть жениха Катри, долго расспрашивала его, что делается на Украине, и советовала ему после свадьбы оставить боевую жизнь и уехать куда-нибудь подальше в спокойный уголок.

– Довольно тебе проливать кровь, – говорила она, – Бог посылает тебе такую хорошую жену не за тем, чтобы ты ее бросил на произвол судьбы; я ее полюбила, как дочь родную, и буду за вас молить Бога, чтобы вы были счастливы.

Ивашко низко поклонился доброй старушке и отвечал на ее увещания:

На все воля Божья, а гетмана я оставить не могу, он мне жизнь спас, я должен ему служить до самой смерти.

На другой день Ивашко с пани и панной приехали в Киев. Гетман встретил их милостиво и даже просил пани Кисель быть посаженной матерью. Приготовления к свадьбе гетмана заняли около двух недель и только в конце января гетман мог отправиться в Переяславль, где уже ждала его невеста.

С многочисленной свитой поехал гетман к пани Марине. Она ждала его в богатой атласной плахте, вся в жемчугах и драгоценных камнях, тоже окруженная свитой самых знатных казачек; между ними были и шляхтянки.

– Вот и привел Бог свидеться, – сказал Богдан, – отвешивая Марине низкий поклон. – Надеюсь, пани не жалеет, что спасла изгнанника?

– Пан гетман хорошо знает, что сердце мое всегда принадлежало ему, –кокетливо ответила Марина, подавая руку.

Она дружески поцеловала Катрю и немного свысока поздоровалась с пани Кисель.

– Пани воеводша думает жить в Киеве, пан воевода полагает, что поладит с казаками?

– Отчего же ему и не ладить? – отвечала пани.

– Оттого, что двум господам служить не можно, пани.

Пани Кисель ничего на это не ответила; но по нетерпеливому ее движению было видно, что она не слишком-то польщена приемом будущей гетманши.

Свадьбу назначили через несколько дней. На это торжество съехались почти все казацкие полковники, рассеявшиеся со своими загонами по Волыни. Приехал и Джеджалык из Турции вместе с турецким посланником Агою-Османом. Хмельницкий посылал его в Константинополь с предложением отдаться под покровительство Турции, если турки будут ему помогать.

– Что, как дела? – спросил Хмельницкий у Джеджалыка, уводя его в свою комнату.

– Я все исполнил, что приказал мне гетман, – скромно отвечал Джеджалык. – Крымскому хану уже дано приказание идти на помощь со своей ордой, да и паша Силистрийский обещает послать отряд.

– А что они возьмут за эту помощь? – спросил Богдан.

– Как приказал пан гетман, я обещал им часть Польши.

Хмельницкий угрюмо посмотрел на него.

– Я, кажется этого не приказывал, можно было бы предложить условия и повыгоднее, мы теперь в силе; нечего слишком-то кланяться туркам; не помогут они, поможет Москва.

– А пан гетман думает, что под московской властью казакам будет лучше? Я видел, как христиане живут в Турции, они гораздо счастливее панских хлопов или казаков.

– Я сам поставлю условия турецкому послу, – сказал Хмельницкий. –Пускай турки не запрещают нам ездить по Черному морю и Архипелагу и не берут пошлин, тогда и мы будем защищать их.

На другой день Хмельницкий торжественно принимал московского посла Унковского, только что прибывшего из Переяславля. На этом приеме присутствовали послы Молдавии и Валахии, Трансильвании и Турции. Унковский привез гетману богатые подарки: дорогие одежды, собольи меха и выразил ласковое пожелание всяких благ от лица его царского величества царя Алексея Михайловича.

Богдан с должным вниманием выслушал длинную речь посла и отвечал:

– Все это хорошо, только нам этого мало. Пока его царское величество дружит с Польшей и потакает панам, врагам нашим, мы не можем верить его пожеланиям.

– Его царское величество не может еще разорвать союза с Польшей, –уклончиво отвечал посол.

– А если не может, то и разговаривать нечего, – резко отвечал Хмельницкий.

Не поклонившись послу, он встал и ушел к себе.

– Не беспокойтесь, – уговаривал Выговский встревоженного посла, – на него иногда находит; к вечеру он забудет свой гнев и станет разговаривать с вами, как ни в чем не бывало.

Настал наконец день свадьбы гетмана. Ее отпраздновали согласно с казацкими обычаями шумно и весело. За день до свадьбы целая процессия казаков рука об руку с казачками отправились приглашать гостей. У каждого из них на руке висел венок из искусственных цветов за неимением живых. Во главе всех шел Ивашко с тростью в руке, говорил приветствие и от имени всего казачества приглашал на свадьбу гетмана. Марина согласно обычаю оделась в длинное суконное платье кофейного цвета, надела цветочный венок на распущенные по плечам волосы. Близких родственников у нее не оказалось, и в церковь вел ее Иван Выговский. Туда и обратно их сопровождала музыка, дудки и скрипки, дома подавалось домашнее пиво, а молодая обносила всех горилкой в золотых кубках.

Через несколько дней пронеслась весть, что едут польские послы. Хмельницкий давно уж поджидал их. Воевода Кисель ехал со своим племянником и несколькими панами в сопровождении многочисленной свиты в качестве комисара для заключения трактата. Польшу они проехали беспрепятственно, но границе Украины должны были остановиться и послали к гетману просить охраны.

– А что, видно, плохо пришлось панам? – с насмешкой спросил Хмельницкий посланного.

– Уж так-то плохо, ясновельможный пан гетман, – отвечал тот, – ни через одно русское село проехать нельзя, того и гляди, что на виселицу потащат. Нигде ничего не достать, за сноп сена и то плати шесть флоринтов. Да еще хорошо, если дадут, а то и так прогонят.

– Хорошо, я пошлю полковника Тышу с отрядом казаков, – отвечал Хмельницкий. – Пусть разгоняют чернь и охраняют панов. Если же придется панам в дороге попоститься, пусть не взыщут: на то и война.

Комисарам, несмотря на казацкую охрану, пришлось двигаться все-таки медленно; они ехали точно по пустыне. Где прежде были богатые села и имения знатных панов, теперь торчали обгорелые пни и валялись груды трупов. Толпы ожесточенных хлопов бродили по дорогам, мучили, вешали попавшихся в их руки панов. Тыша не рад был возложенному на него поручению: охранять королевских послов гораздо труднее, чем биться с поляками в открытом поле. Наконец, 9-го февраля комисары прибыли в Переяславль. Хмельницкому заранее дали знать, что они приближаются, и он торжественно встретил их за версту от города, окруженный толпой полковников и сотников; впереди развевалось красное запорожское знамя, а над головой гетмана склонялись бунчуки. Он хотел показать послам, что не нуждается в милости короля.

– Доброго здоровья, пан Кисель! – крикнул он воеводе еще издали. – Э, да как пан похудел в дороге, его и не узнать. Плохо, видно, пан полковник оберегал пана посла королевского, – обратился он к Тыше, – а я-то на него понадеялся.

Говоря это, Богдан слез с коня и, подошедши к саням, в которых сидел Кисель, обменялся с ним приветствиями.

– Не позволит ли мне пан посол сесть с ним рядом, я так рад дорогому гостю.

Сидевший с Киселем шляхтич тотчас выскочил из саней. Кисель хотел подвинуться влево, но Хмельницкий удержал его.