— В прошлом октябре исполнилось десять лет.

Она вздохнула.

— Как время летит...

Да. И чем старше мы становимся, тем быстрее оно убегает. Жизнь больше не кажется бесконечной, как в юности. Года через четыре-пять мое тело уже не сможет так быстро исцеляться от последствий падений, и настанет время уходить из спорта. А я не был готов принять неизбежное. Я страстно любил свое дело и не хотел расставаться с ним. Я был уверен, что после этого любая другая жизнь покажется невыносимо тоскливой и пресной.

Принцесса некоторое время молчала. Она думала о Каскаде и Котопакси.

— Этот пистолет... Приспособление для безболезненного умерщвления животных... — осторожно сказала она. — Мне не хотелось спрашивать у Робина... Как он выглядит?

— Робин говорит, такие пистолеты сейчас вышли из употребления, сказал я, — но я один раз видел такой. Мне показывал ветеринар моего деда.

Очень тяжелый пистолет с необыкновенно толстым дулом. Ударник — металлический стержень, который ходит внутри ствола, когда спускают курок, вылетает и тут же втягивается в ствол, потому что он сидит на пружине. — Я поразмыслил. — Сам ударник немного толще карандаша и выходит наружу примерно дюйма на четыре.

— Такой маленький? — удивилась принцесса. — А я почему-то думала, что он должен быть гораздо больше... И я до сих пор не знала, что это делается спереди...

Она внезапно осеклась и некоторое время сосредоточенно созерцала пейзаж за окном. Она без разговоров согласилась на то, чтобы нанять сторожа с собакой, и приказала Уайкему не скупиться. Принцесса прекрасно понимала, что другим лошадям грозит то же самое.

— А я так ждала Большого национального, — сказала она. — Так надеялась...

— Знаю. Я тоже.

— Ничего, вы все равно будете участвовать. На чьей-нибудь еще лошади.

— Это не то.

Она похлопала меня по руке — почти машинально.

— Так бессмысленно! — горячо сказала она. — Так глупо! Муж никогда не станет торговать оружием ради того, чтобы спасти моих лошадей. Никогда!

Я даже просить не стану. Бедные мои лошадки...

Некоторое время она боролась со слезами. Несколько раз всхлипнула, сглотнула, но в конце концов ей удалось справиться с собой. Когда мы приехали на Итон-сквер, она пригласила меня в гостиную выпить стаканчик виски, «чтобы поднять настроение».

Однако нам пришлось пересмотреть свои планы. Гостиная была не пуста.

В креслах сидели двое, которые встали, когда вошла принцесса: принц Литси и Даниэль.

— Дорогая тетушка! — сказал принц. Он поклонился принцессе, поцеловал ей руку, потом в обе щеки. — Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила принцесса слабым голосом и поцеловала Даниэль. — А я думала, что вы вернетесь только поздно вечером.

— Погода была ужасная, — ответил принц, пожимая руку мне. — Дождь.

Туман. Холодно. Вчера вечером мы решили, что с нас довольно, и утром, еще до завтрака, уехали.

Я поцеловал Даниэль в шелковистую щеку. Мне хотелось большего. Она коротко взглянула мне в глаза и сказала, что Даусон сообщил им, что я сейчас живу в особняке. Мне было плевать на Даусона. Я не виделся с ней три недели. Однако при принцессе эмоции приходилось сдерживать. И я помимо своей воли вежливо поинтересовался, как ей понравились лекции. — Лекции были классные!

Принцесса предложила нам троим выпить по рюмочке, пока она сходит наверх, к мужу.

— Разлейте, пожалуйста, — сказала она племяннику. — А вы, Кит, расскажите им, пожалуйста, обо всем, что произошло, хорошо? Видите ли, мои дорогие... такие ужасные новости...

Она сделала неопределенный жест и удалилась, по-прежнему прямая и стройная.

— Кит? — обратился ко мне принц.

— Сэр...

Мы стояли лицом к лицу, как бы оценивая друг друга. Он был старше на десять лет и повидал куда больше моего. Принц Литси был крупным мужчиной, с большой головой, полными губами, решительным профилем и умными светлыми глазами. Светло-каштановые волосы, на лбу отчетливо начинающие редеть, крепкая шея, выступающая из кремовой рубашки с открытым воротом. Да, память меня не обманула. Он действительно смотрелся впечатляюще. В последний раз мы виделись где-то год назад.

Ну, а принц видел перед собой человека с курчавыми каштановыми волосами, светло-карими глазами и очень худого — жокей не может себе позволить набирать лишний вес. Возможно, он видел перед собой чудака, у которого он, принц Литси, отбил невесту, соблазнив ее радостями духа, доступными лишь посвященным. Но, если так, надо отдать ему должное: на его лице не отражалось ни триумфа, ни насмешки.

— Давайте выпьем, — сказала вдруг Даниэль. Она присела в кресло. Литси...

Он еще несколько мгновений смотрел на меня, потом отошел к бару и занялся бутылками. Я подумал, что разговаривать нам с ним доводилось только на ипподромах, и все наши разговоры ограничивались светской болтовней. А на самом деле мы друг друга почти не знали.

Литси, не спрашивая, налил Даниэль белого вина, а нам с ним — шотландского виски.

— Устроит? — спросил он, протягивая мне стакан.

— Да, сэр.

— Зовите меня просто Литси, — беспечно разрешил он. — Все эти церемонии... Среди своих я их опускаю. С тетей Касилией все иначе, но ведь я-то никогда не видел былых времен. Монархии больше нет. Королем я никогда не стану. Я живу в современном мире. Так что давайте по имени. Идет?

— Да, если вы так хотите, — сказал я.

Он кивнул и пригубил виски.

— Однако тетю Касилию вы зовете «принцессой», — заметил он.

— Она сама об этом попросила.

— Ну и ладно, — он махнул рукой, показывая, что пора сменить тему.

— Расскажите же, что у нас стряслось.

Я посмотрел на Даниэль. На ней были черные брюки, белая рубашка и голубой свитер. Губы, как обычно, накрашены розовой помадой, пушистые темные волосы перехвачены голубой косынкой. Все такое родное и до боли знакомое!

Мне отчаянно хотелось обнять ее, прижать к себе, ощутить тепло ее тела...

Но она сидела в кресле, и кресло было рассчитано на одного. Мы лишь пару раз мельком встретились глазами. Она сосредоточилась на своем бокале. «Я ее теряю! — подумал я. — Я этого не вынесу...»

— Кит! — окликнул меня принц, садясь в кресло. Я глубоко вздохнул, перевел взгляд на принца, тоже сел и принялся рассказывать обо всем по порядку, начиная с того, как Анри Нантерр ввалился в дом в пятницу вечером, и кончая убитыми лошадьми, которых нашли сегодня утром.

Литси слушал меня с нарастающим беспокойством, Даниэль — с неприкрытым негодованием.

— Ужас какой! — сказала она. — Бедная тетя Касилия!

Она нахмурилась.

— Нет, конечно, поддаваться угрозам — это плохо, но что дядя Ролан имеет против оружия? Все его делают, и ничего...

— Во Франции, — объяснил Литси, — человек, обладающий положением Ролана, никогда не станет торговать оружием. Это не пользуется уважением.

— Но он же не во Франции живет! — возразила Даниэль.

— Он живет в своем собственном мире, — сказал Литси. Он взглянул на меня. — Вот вы. Кит, понимаете, почему он не может торговать оружием?

— Понимаю, — ответил я.

Литси кивнул. Даниэль посмотрела на меня, на него и вздохнула.

— Видимо, это европейское мышление. В Америке торговля оружием не считается чем-то зазорным.

Я подумал, что, возможно, и в Америке на это смотрят куда более косо, чем она думает. Судя по выражению лица Литси, он думал так же.

— Скажите, а четыреста семейств потомков первопоселенцев позволят себе торговать оружием? — спросил он. Но, если Литси ожидал отрицательного ответа, он ошибся.

— Наверно, да, — сказала Даниэль. — В смысле, а что такого?

— Ну, как бы то ни было, а для Ролана это невозможно, — заключил Литси.

Конец дискуссии положил громкий женский голос, раздавшийся на лестнице. Голос приближался.

— А где все? Тут, что ли? — и в дверях гостиной показалась решительная дама. — Даусон говорит, что «бамбуковая» комната занята. Чушь какая! В «бамбуковой» комнате всегда живу я! Я сказала Даусону, чтобы он убрал оттуда вещи того, кто ее занял.