Мир пошатнулся.

Или это Зар не удержал равновесия и судорожно вцепился в резной край столешницы.

Шен мертв?

Что за невозможный бред!

— Что?! Ты ошибся! Такого не может быть! — крикнул Зар слуге и тот побледнел еще больше, стал совсем мраморным, как его господин.

— Минувшей ночью Шен Ри скончался в своей постели, — произнес донеситель бескровными губами. — Домашний лекарь установил, что причиной смерти стал неизвестный ему яд.

— О великие боги… — Зар смотрел перед собой, смотрел на стол, заваленный бумагами, и как ни силился, не мог до конца осознать произошедшее. Этого просто не могло быть. Яд? Какой еще яд? Зачем? Кому помешал мальчик-калека, не имеющий ни права наследования, ни тайн, ни власти?

Одним движением почти неживой руки Зар отпустил слугу и долгое время сидел в кабинете один. Боль сжимала его сердце совершенно реальными холодными когтями. И дышать было очень трудно.

И заплакать он не мог.

Хотя ему очень хотелось.

Дорогу до дома Ри Зар не запомнил. Реальность снова возникла для него только у ворот особняка, куда он домчался на неоседланном жеребце из дворцовой конюшни. Краем глаза увидел за собой удивленных стражей — тем тоже пришлось галопом нестись через весь город следом за господином.

Ворота были открыты.

Почти сразу Зар наткнулся на прабабку Шена — та вышла встретить родовитого гостя, едва только слуги сообщили ей о всаднике у парадного входа.

Молча отвесила поклон. По ее стиснутым губам Зар прочитал даже больше, чем могли бы сказать слова.

И сам ничего не стал говорить. И так понятно…

Едва замечая путь, прошел за слугами в какую-то большую комнату — одну из парадных в доме. Там на невысоком деревянном ложе для усопших крепко спал Шен Ри, и белый лик его был таким же безмятежным и светлым, как при жизни. Казалось, маленький безногий танцор просто отдыхает… вот сейчас распахнет глаза, улыбнется и скажет что-нибудь тихо.

Он всегда говорил тихо, будто боялся нарушить тишину мира. Того мира, который был виден только ему самому.

Зар опустился на циновку подле деревянного ложа и, не задумываясь о приличиях, подхватил невесомое тело — прижал к себе, словно крепкие объятия могли вдохнуть жизнь обратно.

— Шен… — Зар не заметил, как побелели костяшки его пальцев, стиснувших снежно-белую рубаху в которую был облачен его друг. — Шен… Ну почему?! Почему?! — горячие слезы наконец обожгли его глаза, прочертили щеки кровавыми разрезами. И тогда Зар уткнулся в эту белую рубашку, спрятал невидимую кровь на груди у неподвижно спящего Шена. И забылся на несколько долгих минут — на целую вечность. Последнюю вечность, отмеренную им двоим.

Словно бы наяву увидел маленького темноглазого мальчика, стоящего перед ним посреди храмовой спальни для учеников. Увидел его в заснеженном саду — с каплями влаги на плечах и безграничным счастьем танца в сердце. А потом — на сцене… в белом платье, расшитом жемчужинами… летящего высоко над всеми.

Последний полет.

Прерванный полет.

Зар бережно положил друга обратно на его жесткое ложе и в последний раз подивился, каким живым выглядит Шен. Даже его кожа не была ледяной, как это положено мертвым.

Гневно попытался отогнал глупую непрошенную надежду. Надежду ребенка на то, что смерть можно отменить.

И вместо того, чтобы выразить родичам Шена свое сожаление, снова вскочил на коня и так ударил его пятками в бока, что жеребец встал на дыбы, а потом стрелой вылетел прочь со двора дома Ри.

Зар спешил.

Он вдруг вспомнил тот пугающий трактат о проклятиях и ядах, что листал в библиотеке храма, будучи ребенком, а потом в ту ночь, когда узнал о беде Хекки. Что-то свербело в глубине его памяти, что-то очень важное…

Храм встретил его страшно обгоревшими стенами, ввалившимся крышами и почерневшими деревьями в саду. Зар с трудом узнавал привычные с детства очертания великой обители Небесной Богини. Он никогда не любил храм, но теперь невольно ощутил глубокое сострадание в сердце.

Библиотека уцелела. И никто не посмел остановить Продолжателя, когда тот вошел в хранилище мудрости.

Вот только здесь слишком многое изменилось с прошлого раза! Зар в ужасе смотрел на перепутанные фолианты, свитки и коробки с табличками. Вероятно, во время пожара хранители библиотеки спешно вынесли все прочь, а потом не успели вновь расставить книги по своим местам…

В бессильном гневе, он схватился за прядь волос, спадающую из пучка на его голове.

Боль отрезвила и вернула разум.

— Я найду… — пробормотал Зар. — Я должен!

Он велел позвать всех хранителей библиотеки и объяснил им, что ищет. Те удивленно повиновались — немедленно начали разбирать завалы книг на полу. Перебирали их одну за другой, отыскивая все возможные коробки нужного размера, складывая их в одном углу. А Зар метался по всей безразмерной зале и пытался даже не разумом, а сердцем отыскать один единственный деревянный футляр, хранивший вековую тайну самых редких и коварных ядов.

Они искали весь день.

И всю ночь.

А под утро, когда ноги больше не держали Зара, а глаза его почти уже ничего не видели, один из хранителей наконец извлек из-под груды старых фолиантов тот самый ящик…

Зар схватился за него так, будто в том ящике была спрятана сама жизнь.

— Это здесь, да, нет… чуть дальше… — он перебирал тонкие ветхие таблички трясущимися руками, пока не наткнулся на нужную.

Память не обманула его.

Вот оно — описание диковинного яда, даже не столько яда, сколько проклятья.

Зар до боли в глазах вчитывался в древние строки, продирался через витиеватые обороты старинного слога, искал, искал…

— Вот! Великие боги! — он с грохотом поставил коробку на пол и встал, намереваясь немедленно вернуться к Шену. Но не смог… Голова закружилась так сильно, что пришлось сесть обратно и некоторое время ловить свое дыхание, которое ускользало, утекало и никак не желало наполнить легкие воздухом.

Рядом возник один из его стражей.

— Господин, простите за дерзость… Но вы дурно выглядите. Очень дурно. Позвольте нам взять повозку и отвезти вас во дворец.

— Нет! — он отбросил услужливую руку, вместо того, чтобы опереться на нее. А зря… ноги и впрямь не держали. — В дом Ри! Немедленно! У нас нет времени на дворец!

Вдохнул еще раз и отыскал в себе силы встать.

Но взобраться на коня уже не смог. Стоял, позорно вцепившись в темную гриву гнедого, и едва не плакал от бессилия. Еще никогда Зар не был так слаб, никогда земля не уходила у него из-под ног. Он не понимал, что с ним, но это было неважно…

— Давайте повозку, — с трудом выдохнул он стражам.

И позволил, наконец, своему измученному телу растянуться на мягком полу экипажа…

Наверное, он уснул бы по дороге, но мыслей в голове было слишком много.

Этот яд! Какое красивое у него название… 'Далекий путь'… Кто же выдумал такое? Зачем? Кому понадобилось высылать душу отравленного в иной мир и вселять ее в неживую игрушку, куклу? И значит, Шен уже где-то там? В ином краю, куда нельзя дотянуться ни руками, ни сердцем… Но можно сохранить его тело — такое живое, тело, которое не тронет тлен, если только его не предать огню или воде. Сохранить, чтобы найти противоядие, найти для бессмертной души путь обратно!

Зар так хотел поскорей снова оказаться рядом с другом! Убедиться, что никому и в голову не придет совершать прощальный обряд…

Успеть!

Когда он выбрался из повозки, то сразу понял — поздно.

Парадный двор особняка Ри был полон людей со скорбными лицами. И родичи Шена — глупые, безмозглые родичи! — были там…

И этот проклятый маленький сосуд из дорогой глины Зар узнал… Узнал, хотя последний раз видел такой почти два десятка лет назад.

Урна с прахом.

Все кончено.

Он осел прямо на землю. Стражи подскочили к нему, уже не слушая никаких слов, подхватили и втолкнули в обратно в повозку. Свистнул хлыст, оглушительно загремели копыта лошадей по брусчатке двора Ри, потом стало тише… Еще тише…