Савельева показывает нос из своего убежища к ужину. Видимо, выманивается на запах стейков, которые я жарю, попутно разогревая овощи.

— Ты готовишь? — приподнимает брови изумленно. Тут гадать долго не надо — поражена. Ох, сколького ты еще обо мне не знаешь, Ксюша.

— Как видишь, — отвечаю с улыбкой. — Составишь компанию за ужином?

— Да, есть очень хочется. Только брату позвоню, — демонстрирует телефон и отходит к окну в гостиной. Наблюдаю за ней и кошу одним взглядом на стейки.

Савельева расхаживает по комнате, старается говорить тихо, но в какой-то момент эмоции захлестывают ее так сильно, что она уже себя не сдерживает:

— Что значит выгнали? Нет, мы должны с ним поговорить и все решить, — настаивает она, а после замолкает. — Ах, это я во всем виновата? Не я устроила драку! — звенит голос, и я отключаю плиту, перекладываю стейки в форму и накрываю ее крышкой. Медленно двигаюсь навстречу Ксении — не нравится мне оборот, который принимает ее разговор с братом. — Боже, Артём, что ты несешь? Подожди-подожди, — перебивает брата, подхожу совсем близко и слышу его голос, но слов разобрать не могу. — Ты пьяный, да? Ответь! — Савельева трет пальцами переносицу. — Я сделаю вид, что не слышала всего бреда, что ты мне наговорил. А ты, когда проспишься и решишь извиниться, позвони, — она отключается первой. И вроде закончила на сильной ноте, вышла победительницей из разговора, но вижу, как сутулится и обхватывает плечи, поджимает дрожащие губы и шмыгает носом.

— Ксюш… — подхожу вплотную, она не отходит, только невидящим взглядом смотрит. А у меня сердце сжимается от ее разбитости. «Это она только с виду боевая», — мелькают в голове слова ее защитника и обидчика. Усмешка трогает губы, и я решаюсь на совершенно несвойственный мне шаг: прижимаю Савельеву к себе. Она не сопротивляется, утыкается лбом мне в ключицы и шумно дышит. Обнимаю крепче, поглаживаю по спине и собранным в косу волосам. Ксеня не сопротивляется, даже обмякает в моих руках, и я чувствую влагу на майке. — Тише… — баюкаю ее в объятиях.

— Прости, — тянет сипло. — Он столько всего наговорил, что я расстроилась, — она снова прячет лицо на моей груди.

— Все будет хорошо. Артём твой парень эмоциональный, так что еще осознает, что и кому наговорил, — успокаиваю, надеясь, что по обрывкам разговора понял все правильно. Ксюша стоит так еще пару минут, а после лениво выбирается. Неохотно ее отпускаю, она отступает, но голову не поднимает. — Ужинать будем?

— Да, через пару минут.

Со дня моего переезда к Евсееву все идет подозрительно хорошо. Мы с Мирославом прекрасно уживаемся, даже не сговариваясь, умудряемся не мешать друг другу по утрам и вечерам: я просыпаюсь раньше, чтобы комфортно принять душ, а будильник босса звенит как раз, когда я выхожу на кухню варить кофе. Вечером мы вместе возвращаемся в его квартиру и после ужина расходимся по комнатам, дважды Мирослав задерживается в гостиной и включает фильм, приглашает меня к просмотру, но я отказываюсь, трусливо сбегая, потому что Евсеева с каждым днем в моей жизни становится все больше.

Он то невзначай в присутствии партнеров отпустит шутку, которую понимаю одна я, то задержит взгляд дольше обычного, то вообще сократит дистанцию до невозможного минимума и что-то тихо скажет на ухо. Не знай я Евсеева, решила бы, что он ко мне подкатывает, но раз за три года ничего подобного (слава Богам) не случилось, то это все лишь… странное поведение босса. Да, именно оно. Зачем вообще Мирославу затевать отношения со мной, если нас связывает взаимовыгодный договор с ограниченным сроком действия? Проще ведь потом тихонько развестись и продолжить жить так, как будто ничего из этого не было: я забуду, как Евсеев прилетал за мной на Мальдивы и долго обнимал в тот субботний вечер, когда мы поругались с Тёмой. А он выбросит из памяти ту неуместную сцену на кухне в офисе, когда я поправляла его воротник, и как сам перебирал мои пальцы, пряча безымянный без кольца перед дедом.

Кусаю губы и смотрю на себя в зеркало, гадая, как докатилась до жизни, в которой мне нужно притворяться по уши влюбленной в начальника девушкой перед его родственниками. Нет, это сумасшествие, определенно. Я скоро проснусь, и в буднях снова Евсеев будет рвать и метать, а я так же тихо его ненавидеть, как делала это… Делала. Сейчас я испытываю глубокое уважение и, возможно, совсем чуть-чуть симпатию к Мирославу. Он сильный и уверенный в себе мужчина, немногословный и даже порой до жути раздражающий, но я совершенно точно сменяю в его отношении гнев на милость, потому что узнаю Евсеева как обычного человека, а не робота, готового трудиться круглые сутки.

Подкрашиваю ресницы тушью, когда на телефон приходит сообщение:

Артём: Точно нормально, что я еще здесь поживу?

Артём: Один.

Смеюсь. Мы помирились с ним во вторник, когда я заглянула домой, чтобы забрать кое-какие вещи и обнаружила его беззаботно дрыхнущим в компании девушки. Конечно, стоило бы устроить выволочку, включив режим строгой яжматери за беспорядок дома, но вместо этого я только поинтересовалась у пунцового от смущения брата, прикрывающегося одеялом, все ли в порядке. Он растерянно закивал под писк девчушки, с которой, по всей видимости, провел увлекательную ночь, и бросив «я позвоню и поговорим, ладно?» осторожно направил меня в сторону двери. Потом и правда позвонил, так что мы болтали половину вечера, осторожно обходя болезненную тему хоккея. Он говорил гораздо больше меня, я же только слушала, изредка поддакивая и принимая извинения. А еще согласилась приехать на семейный ужин в следующую пятницу. Надеюсь, семья будет в привычном составе, и Артём не решит представить ту барышню, с которой провел ночь, в качестве своей невесты.

Я: Ну, если один, то конечно да.

Я: Только коммуналку сам оплачивай. И квартиру мне не разнеси, я еще планирую в нее вернуться.

Заканчиваю со сборами как раз, когда в дверь стучит Мирослав. Быстро влезаю в платье, радуясь, что оно безо всяких замочков, которые любят заедать как раз в самом трудном для застегивания месте. Бросаю еще один взгляд в зеркало, удостоверяясь, что выгляжу прилично, и открываю дверь.

— Я готова, — улыбаюсь, но уголки губ тут же опускаются, когда вижу, как Евсеев на меня смотрит. До невозможности медленно скользит взглядом снизу вверх, задерживается на краю платья у колен, обводит бедра и грудь, поднимается выше, довольно хмыкает, замечая украшение, которое он же и купил, когда мы ехали к его родне в прошлый раз, останавливается на губах, которые как всегда накрашены нюдовой помадой, и наконец бесстыдно смотрит мне в глаза, будто любоваться мною — само собой разумеющееся явление. — А ты почему без пиджака? — хмурюсь, позволяя себе проделать то же самое, только вот спускаюсь от глаз к идеально выбритому подбородку, скольжу по широким крепким плечам, бегу за тремя расстегнутыми пуговицами рубашки и по застегнутым вниз, упираясь в ремень. Тяжело сглатываю, припоминая, как раздевала Евсеева неделю назад, пока он бормотал что-то несвязное про мои руки.

— Запонки, — помогает Мирослав, когда я не могу найти причину, по которой он все еще не оделся. — Памятные, но надевать очень неудобно. Поможешь?

— Да, — соглашаюсь и отхожу в сторону, пуская Евсеева в комнату. Он кладет две красивые запонки из белого золота в мою ладонь и подставляет одну руку. С ними действительно оказывается не так-то просто справиться, на это уходит добрых пять минут, которые Мирослав терпеливо выдерживает, даже ни разу не вздыхая утомленно.

— Я обычно трачу в три раза больше времени, — улыбается мне. Снова мы слишком близко, так что по коже бегут мурашки, которые очень кстати прячутся под длинными рукавами платья.

— Новичкам везет, — задираю нос от гордости, что смогла обойти самого Евсеева, которому всегда безупречно удается любое дело. — Это были первые запонки в моей жизни.

— Значит, мне досталась все же лучшая жена, — подмигивает Мирослав, вгоняя меня в краску. — Поехали?