— Иран, — сказал второй. — Народ бунтует. Шаха вот-вот свергнут. Возник вопрос, кто займет его место. Человек, которого ты убил в горах (и его жену, и чуть было не убил его сына, подумал Дрю), притворялся, что приехал во Францию, чтобы провести здесь отпуск. На самом деле он прибыл, чтобы представлять американские нефтяные интересы и вести деловые переговоры с будущим правителем Ирана. Ты знаешь, конечно, о ком я говорю.

Дрю удивленно покачал головой.

— Откуда мне это знать?

— Хватит. Конечно, ты знаешь его. Поскольку продался ему. Мусульманский фанатик в изгнании. Аятолла Хомейни. Он живет здесь, в Париже. Ион хуже, чем шах. По крайней мере шах настроен проамерикански. Аятолла против Америки. Что же нам оставалось делать? Позволить, чтобы Иран — и вся эта нефть — достались кому-то другому?

Первый прервал его.

— Ты должен был убить этого американского представителя, а затем Аятоллу. Взорвать их обоих. И документально подтвердить это кинокадрами. Мы хотели, чтобы все выглядело так, будто оба взрыва произведены одними и теми же людьми. Фотографии должны были разослать крупнейшим газетам одновременно с хвастливым заявлением Народного Движения Ирана.

— Я никогда не слышал о таком, — сказал Дрю.

— Конечно, не слышал. Потому что его не существует. Мы его придумали. Но какая разница? В заявлении говорилось бы, что Аятолла и представитель американских нефтяных компаний были уничтожены, так как хотели заключить сделку о замене шаха на подобное же репрессивное правительство. И когда возмущение в Иране достигло бы своего апогея, власть в свои руки должен был взять ближайший к Аятолле популярный деятель. Но он сделал бы то, что следовало бы сделать Аятолле. Он сотрудничал бы с западными нефтяными компаниями.

Отец Станислав кивнул.

— А поскольку были убиты американцы, никто не заподозрил бы, что здесь замешана Америка. Это вполне могло сработать.

— Если бы…

— Если бы не вы.

— Конечно, из-за меня возник кризис с американскими заложниками в Иране, вторжение Советов в Афганистан, победа Рейгана над Картером…

— Это могло бы сработать! — воскликнул первый, с лицом, искаженным злобой. — Но проблема была в одном. Все зависело от графика. Сорок восемь часов от одного взрыва до другого, но ты не выдержал расписания! Мы точно знали, что за эти два дня ты сможешь осуществить оба взрыва — и американца, и Аятоллы. Мы изучили их маршруты. Мы определили места, где их было легче всего поразить!

Дрю пытался отвести от себя обвинения.

— Вы должны были предусмотреть возможность непредвиденного. Если так важен был временной расклад, почему было не дать второе задание другому оперативнику?

— Потому, тупой ублюдок, что это должен был сделать один человек! Из-за камеры! Оба взрыва необходимо было зафиксировать на одной и той же пленке. Фотографии и негативы, отосланные в прессу, должны были располагаться в определенной последовательности, чтобы показать Ирану, что именно тот, кто убил американца, убил и Аятоллу. Иранцы должны были поверить, что за оба убийства ответственна одна из собственных групп.

— Что толку упрекать меня? Вот вам камера. Осуществите вторую часть плана.

Первый вздохнул и посмотрел на своего товарища.

— Ты слышишь, что он говорит? Он думает, что так просто все это сделать снова! Мы не можем это повторить! Слишком поздно! Аятолла окружил себя охраной, к нему теперь не подступиться. Сейчас не подойдешь так близко, чтобы воспользоваться кинокамерой. Теперь первое убийство оказалось бесполезным. И ты виноват в этом! Дрю услышал, как мальчик плачет от горя.

— На втором взрыве, вернее на том, который вы не осуществили, — сказал человек с аристократическими манерами, — вы хорошо заработали, не так ли? Сколько Аятолла заплатил вам, чтобы вы затерялись в горах? Вы направились сначала к нему, не правда ли?

— Это неправда.

— Я сказал, хватит. — Первый подошел к софе сзади, рывком отвел голову Дрю назад и снова приставил нож к его горлу. Третий продолжал.

— Будьте разумны. Мы хотим, чтобы ваши объяснения звучали правдоподобно. Если потом, когда я вам дам амитал, вы повторите то же самое, мы будем знать, что вы не лжете. И если ваши мотивы покажутся нам достойными сочувствия, мы будем считать ваше поведение честной ошибкой. Мы освободим вас. Конечно, больше мы никогда не воспользуемся вашими услугами. Но я думаю, что вы сами этого не захотите.

Дрю не мог говорить. Человек, стоящий сзади, понял это и отвел руку. Дрю кашлянул и сделал глотательное движение. Ему не хотелось больше ничего придумывать.

— Хорошо. — Он помассировал горло. — Я говорил неправду.

— Ну что ж, так-то лучше. Наконец мы куда-то движемся, — сказал третий.

— Но я никого не предавал. Это не то, что вы думаете. Что-то — я не знаю, как еще выразить это, — случилось со мной в горах.

— Что? — Первый снова подошел сзади к софе. Дрю рассказал им все. Он верно предвидел их реакцию: они смотрели на него как на сумасшедшего.

— Да, больше вас нанимать нельзя. Конечно, что-то случилось с вами. Вы потеряли голову.

— Есть только один путь выяснить правду, — сказал третий и показал на полный шприц. — Как я уже просил вас, снимите, пожалуйста, пальто и закатайте рукав.

Дрю смотрел на шприц, чувствуя, как мороз пробегает по коже. Они принесли сюда слишком много ампул. У допрашивающих его людей было достаточно амитала, чтобы убить его, как только они проверят его рассказ. Его как бы приглашали участвовать в собственном убийстве.

— Под амиталом я скажу то же самое, — настаивал он. — Потому что это правда. — Встав, он снял пальто.

И тут же резко швырнул его в лицо человеку с ножом. Ему нужен был пистолет. Сделав стремительный выпад вперед, он, вывернув запястье у второго, выхватил пистолет и направил ствол с глушителем ему в лицо и нажал на курок. Раздался глухой звук, будто ударили кулаком по подушке. Пуля вошла в правый глаз, разбрызгав вокруг кровь и мозги.

Человек с ножом отбросил пальто с лица. Дрю швырнул в него оседающий труп. Когда они падали, он бросился к третьему, вырвал из его изящной руки шприц и воткнул в его шею сбоку. Когда он выжал поршень до отказа, из шеи полилась кровь: человек упал как подкошенный.

Дрю бросился к торшеру, схватив его, как посох, и начал бить им по ногам первого человека, сбросившего наконец пальто и труп. Лампа погасла. Комната, где они дрались, освещалась мерцающим светом камина.

Дрю ударил цоколем лампочки по плечу, затем, изменив направление атаки, стукнул колбой по руке, державшей нож. Он отскочил назад и, используя приемы борьбы, которым обучался в Колорадо, нанес удар одним концом штатива по промежности, а другим выбил из руки нож.

Подхватив с пола нож, он всадил его снизу в подбородок врага: нож прошел через язык, небо и достиг мозга.

Дрю продолжал держать нож, чувствуя, как поток теплой крови течет по лезвию и по его руке, сжимающей рукоятку. Какое-то мгновение он удерживал человека в вертикальном положении, пока того не охватила предсмертная дрожь, и хмуро глядел в его умирающие глаза.

Затем отпустил. Тот упал на спину: голова резко ударилась о кирпичи перед камином.

Дрю ухватил его за ботинки и оттащил от огня, не в силах переносить запаха горящих волос. Он содрогнулся, глядя на тела и кровь вокруг. В комнате стоял густой запах мочи и экскрементов.

Хотя Дрю был почти лишен обоняния, он ощутил резкий порыв к рвоте. Не от страха, от отвращения. Смерть. Слишком много смерти. Слишком много смертей за все эти долгие годы.

— А потом? — спросила Арлен. Пока он говорил, она держала его руку в своей, пытаясь хоть как-то успокоить.

— Я оставил пистолет в этом доме. Не было времени подобрать его, хотя времени хватило, чтобы взять кинокамеру. Уверен, что психиатра заинтересовал бы такой выбор. Правда, у меня был пистолет в тайнике в Париже, где хранились также деньги и паспорт на другое имя. Я взял напрокат машину и направился в Испанию. Конечно, при подъезде к границе я избавился от оружия на случай проверки при ее пересечении.