Она подошла к окну и раздвинула занавеску. На улице темным-темно. Под слабым светом уличного фонаря едва белел угол противоположного дома. Шумел дождь, и Назан, поёживаясь, села в кресло.

— Вот что, милая! — раздался за её спиной голос Хаджер-ханым. — Раз ты начала приводить себя в порядок, так нельзя оставаться в этом старом тряпье.

— Что же мне надеть? — беспомощно развела руками Назан.

— Опять я должна ломать себе голову! Надень синее бархатное платье, и всё. Да ещё принеси в комнату мангал — здесь очень холодно. Возьми у меня углей.

— Всё, всё сейчас же сделаю…

Назан схватила медный мангал, который она каждый день натирала лимоном до блеска, хотя обычно он стоял у кровати без употребления, и понесла его в комнату свекрови. Здесь действительно было много теплее, чем в спальне. Возвратясь назад с мангалом, полным горящих углей, она сбросила выцветшее ситцевое тряпьё и, как велела свекровь, нарядилась в синее бархатное платье. «Что поделаешь? — думала Назан, глядя на мерцавшие угли. — Видно, так уж заведено… А вдруг мужу всё это не понравится? — засомневалась она и тяжело опустилась в кресло. — Как говорится: захочешь подморгнуть, а чего доброго, и глаза лишишься.

Постепенно тепло, исходившее от мангала, одолело царивший в комнате холод. Стало уютней, и Назан вспомнила об амулете. Свекровь уже, наверно, легла. Но её нечего бояться, даже если она и войдёт… Ведь теперь ей всё известно. Она сама говорит, что женщина, которая хочет удержать мужа, не должна поступаться ничем!

Назан поднялась с кресла, сняла с вешалки пиджак мужа… Но тут её охватил смертельный страх. А вдруг он случайно нащупает амулет и спросит: «Кто зашил сюда эту дрянь?»

Назан вся дрожала и была готова отказаться от своей затеи. Но её точил червь сомнения. Разве любая женщина на её месте не поступила бы точно так же?

Вытащив из-за пазухи амулет, она повертела в руках пиджак и решила, что самым подходящим местом будет подкладное плечо, ближе к вороту. Слегка подпоров подкладку маленьким перочинным ножом, она вложила талисман, аккуратно расправила складки и зашила. «Вот и всё! Мазхар ни о чём не догадается. Да и забот у него столько…»

Пробило одиннадцать. Ещё удар — половина двенадцатого. Веки у неё отяжелели, голова склонилась на плечо. «Видно, муж не придёт домой и сегодня», — подумала она и задремала.

После полуночи, когда Мазхар и Жале выходили из бара, дождь стих. Небо усыпали яркие звёзды. Было очень заманчиво пройтись по умытым, опустевшим улицам.

— Восхитительная погода, не правда ли?

— Да, очень хорошо.

— А знаешь ли ты, чего мне сейчас хочется?

— Чего же?

— Гулять с тобой рука об руку, гулять до самого утра…

Жале засмеялась:

— И мне тоже. Но здесь это невозможно. Сохрани своё желание до Стамбула. Когда поедем туда…

— А ведь поедем, правда?

— Почему бы и нет? Разве это такая несбыточная мечта?

— Конечно! Но… Пройдёмся, Жале.

— Ты совсем голову потерял! — воскликнула Жале, озираясь вокруг. Поздние посетители бара, выходя на улицу, пялили на них глаза.

За ними вышел хозяин бара.

— Вы кого-нибудь ждёте?

— Да нет же! Я ей говорю, погода хорошая, пройдёмся, а она боится.

— Пошли! — решительно сказал хозяин бара и взял их под руки.

Сделав несколько шагов, он кликнул извозчика:

— Эй, араб!

Дремавший под своей высокой остроконечной папахой извозчик встрепенулся:

— Что прикажете, бей-эфенди?

— Поезжай за нами!

— Слушаюсь, бей-эфенди!

Он натянул вожжи, и фаэтон медленно покатил за ними.

Дорога становилась всё хуже. Приходилось перепрыгивать через большие лужи.

— Дальше не пойдём, Мазхар-бей! Это не прогулка, а сущее наказание, — сказал хозяин бара. — Давайте лучше отложим её, пока не подсохнет…

— Отложить, так отложить, — согласился Мазхар и крикнул: — Подъезжай, красавец!

Извозчик выпрямился на козлах и придержал лошадей. Все уселись в фаэтон.

Вскоре подъехали к пансиону. Жале вышла, пожала своим спутникам руки и, пожелав доброй ночи, скрылась за калиткой.

Теперь хозяин бара смог наконец заговорить о том, что его так волновало. Он сказал Мазхару напрямик, что его связь с Жале уже стала известна всем. Быть может, Мазхар-бей собирается взять её из бара?

— Вполне возможно, — проговорил терпеливо слушавший Мазхар.

«Значит, надо ожидать, что Жале скоро упорхнёт из моего заведения? — подумал хозяин бара. — О, этой девице нелегко найти замену! Как назло вскоре заканчивается срок её контракта. А теперь, когда за её спиной стоит известный адвокат Мазхар-бей, Жале как пить дать откажется его продлить».

— Все говорят, что вы хотите жениться на ней. Но я не могу этому поверить…

— Почему же? — бросил Мазхар, начиная раздражаться.

— Значит, слухи, которые ходят о вас…

— Вполне возможно!

Хозяин бара умолк. Он уже более не сомневался, что намерения адвоката не сулят ему ничего хорошего. Этот молодой человек просто грабит его, забирая из бара самую красивую девицу! Придётся поехать в Стамбул и подыскать там что-нибудь в этом роде. И он должен нести такие убытки, чёрт подери! Уж если такой известный адвокат решил развестись с женой и жениться на другой, так неужели в городе мало девушек из порядочных, знатных семей?

Его размышления прервал голос Мазхара:

— Я хотел спросить о подруге Жале Несрин.

— Что именно вас интересует?

— Да вот она уговаривает Жале отказаться от меня… Ей-то какое дело до этого?

— О, у Несрин очень доброе сердце, — заметил хозяин бара, уловив, что волнует адвоката. — У неё чахотка. Она перенесла много горя. Её муж увлёкся легкомысленной танцовщицей и бросил Несрин…

— Что ж, всё бывает… Каждая овца висит на своей ноге. Судьба!

Хозяин бара покосился на Мазхара.

— Несрин очень чувствительна. Сколько раз она говорила мне со слезами на глазах, что Жале совсем свела с ума своего адвоката, вас то есть, а у него ведь, говорит, есть ребёнок…

— Я не желаю, чтобы кто-то совал нос в мои дела, — раздражённо сказал Мазхар. — Да и ты, я смотрю, не на моей стороне. Но твои чувства как-то можно оправдать. Я знаю — Жале приносит тебе хороший доход.

— Нет-нет! Я вовсе не о том беспокоюсь.

— О чём же?

— Ведь у меня к вам отношение особое, а она, как-никак, девица из бара…

— Больше всего меня бесит, когда её называют «девицей из бара». Это говорится нарочно, чтобы унизить Жале.

— Верно, — согласился хозяин бара, — но удивляться не приходится. Люди не могут смотреть на это по-другому. Так будет всегда!

— Ну, нет! Многое пришлось нам уже пережить. Мы избавились от феодалов, аристократии. Одна эпоха сменилась другой. И впредь всё будет изменяться. Наверно, не сегодня-завтра мы наденем европейские шляпы. Вполне возможно, что будет даже принят специальный закон о культуре одежды для турок. Темп жизни ускорится, и мы станем походить на людей, живущих на Западе. А понятие «Запад» — это не только внешний вид. Приобщиться к западной культуре — значит перестроить все наши институты на западный манер, перестроить всё в наших головах, изменить весь образ мыслей, все наши суждения и представления…

— Я всё это понимаю, но вот со шляпами никак не могу смириться, — прервал Мазхар-бея хозяин бара. — Мы, турки, и вдруг наденем шляпы, которые ещё вчера называли ночными горшками. Чушь какая-то!

Мазхар рассмеялся:

— А как было с шароварами? Где они? От них осталось только воспоминание… Простые люди не придают таким мелочам большого значения. Как власти решат, с тем они и согласятся. Людям нужен хлеб — это прежде всего. А что на голову надеть, это уж дело десятое… К тому же все эти фески да папахи… Разве это наш национальный головной убор? Нет, это всё не наше. Просто те, кто стоял во главе государства, решили ввести такие головные уборы. А когда решался вопрос о запрещении носить фески, то поверь мне, недовольство проявляла лишь небольшая группа учёных-педантов, а не народ. Народ, как ягнёнок. Но учёные давно уже встали на сторону нового режима. Вот почему…