— Господин мой, — прошептала она. — Я вижу твоих приверженцев, но они нас не слышат и не видят — так?

— Так.

Ариадна снова умоляюще сложила руки под грудью.

— Тогда они не узнают, чем мы здесь занимались. О господин, рассердит ли тебя просьба показаться им обнаженным рядом со мной?

Он взглянул на нее, полуприкрыв глаза.

— Ах ты маленькая плутовка! Что ж, если это удовлетворит их и успокоит мою жрицу — я согласен. Пусть себе чернь верит в то, что ей хочется.

Его рука поднялась к тяжелой золотой фибуле, что скрепляла на плече тунику, и расстегнула ее. Одеяние соскользнуло, открыв широкую грудь — не голую, как у критян, а украшенную перевернутым треугольником золотистых завитков, что начинались чуть повыше сосков бога и курчавились между ними. Вершина треугольника спускалась ниже ребер, откуда вниз, к пупку, тянулась узкая полоска светлых волос. Ариадна начала было распускать шнуровку своего корсажа, но пальцы ее замерли: она смотрела, как Дионис расстегивает пояс. Бог подхватил скользнувшую вниз тунику и зашвырнул ее в изножие алтаря.

Когда он вновь повернулся к ней, она все еще не сводила с него глаз, и тогда он спросил:

— Ты боишься? Я сказал, что не трону тебя.

— Ты прекрасен, — отвечала она. — Я не боюсь. Я твоя жрица. Ты мой бог. Ты не причинишь мне зла.

Ариадна не знала, что прочел он на ее лице, но выглядел он довольным, ведь она сказала правду. Как видно, именно это и нужно было сказать богу, потому что он, улыбаясь, приблизился к ней.

— Позволь помочь тебе, — предложил он.

— Разве уместно богу прислуживать своей служительнице? — тревожно спросила она.

Он лишь рассмеялся — и она покорно опустила руки и позволила ему распустить шнуровку корсажа, а потом — завязки на поясе и юбке. Тяжелое одеяние упало кучей, и она переступила через нее, вывернулась из корсажа и бесцеремонно швырнула его поверх всего остального. Ей и в голову не пришло, когда она взяла бога за руку и повлекла его к алтарю, вспомнить о своих страхах — она ни чуточки теперь не боялась.

— Ляжем? — спросила она.

— Почему бы и нет? — Он ухмыльнулся и добавил: — Ты сверху. Я раздавлю тебя, как виноградинку, если лягу поверх.

Она покачала головой.

— Нет. Над теми, кто позволяет женам быть сверху, смеются по углам, а бог должен взрыхлить землю. — Дионис хотел было возмутиться — и тогда она обвила руками его шею и чмокнула в щеку. — Ты не причинишь мне вреда. Обопрешься на руки, и мы встанем сразу же, как ты развеешь тьму.

Он кивнул, соглашаясь, и Ариадна улеглась на холодный камень. Дионис встал на колени подле нее, потом устроился поверх, и ей подумалось — как бы она испугалась, если бы он просто овладел ею. Теперь же тот краткий миг, когда она ощутила его тело, наполнил ее теплой радостью, и она удержала бы его, если бы не боялась прогневить. Она обхватила его — на миг, когда внезапный шум оглушил ее, — но тут же разжала руки, сообразив, что Дионис убрал завесу не только тьмы, но и молчания. Он сразу поднялся, а толпа внизу ревела в восторге и упоении. Дионис протянул руку и помог Ариадне встать.

Бог обнял ее за плечи и повернулся к толпе и жрицам, все еще жавшимся на коленях у края возвышения.

— Се — Моя Избранница, Моя Жрица, — возвестил он. — Да будет она почитаема среди вас, да будет слово ее — Моим словом, и да подчинятся ему в тот миг, когда сойдет оно с губ ее.

— Так будет! — выкрикнул Минос, прижав кулак ко лбу.

Позади него чей-то сильный голос затянул благодарственный гимн. Ариадне приятно было видеть довольного отца, а смущенное выражение лица брата позабавило ее. Мать выглядела ошеломленной и бросала взгляды по сторонам, словно пытаясь оценить искренность почитателей бога. Скорее всего так оно и есть, решила Ариадна. Все видели, как Дионис возник из воздуха, видели и завесу тьмы, что опустил он меж собой и ими. От двух чудес так запросто не отмахнешься. Хватило бы и одного — Его появления! Едва не лопаясь от радости, она вложила свою ладонь в его руку и слегка пожала. Дионис взглянул на нее.

Гимн смолк, и бог поднял руку.

— Я принимаю ваше поклонение и очень доволен своей жрицей. А теперь — удалитесь, дабы я мог побеседовать с нею наедине.

Обе жрицы, с трудом встав, засеменили вдоль края помоста к двери слева от фрески. И тут из первых рядов донесся протестующий вскрик. Ариадна взглянула туда — и глаза ее широко раскрылись: Пасифая оставила Миноса, протянула руки к Дионису и улыбалась самой соблазняющей из своих улыбок.

— Господин бог наш, — промурлыкала она, — я...

— Прочь, — оборвал ее Дионис. — Оставьте меня с Моей Жрицей.

— Но я могла бы...

Дионис поднял руку. Внезапно Ариадна вновь узрела те серебристые нити — и они доносили до нее странное чувство. Напряжение? Тяжесть, в которой не было веса?.. Ариадна вспомнила, что чувствовала уже нечто подобное — такую же Силу, — когда Дионис опустил завесу тьмы. Еще она ощутила опасность: Дионис готов был избавиться от докучного — для него — насекомого. Она поспешно глотнула воздуха, чтобы молить о милосердии, — но Минос уже подошел к царице и теперь грубо подталкивал жену к воротам в ограде храма.

Ариадна видела, что уходит Пасифая неохотно. Она упиралась и все время оглядывалась — взгляд ее метался между Ариадной и Дионисом. Ариадну зазнобило и она теснее прижалась к Дионису. Этот взгляд не сулил ей ничего хорошего.

Ее трясло, когда Пасифая, все еще оглядываясь, вышла наконец — последней! — из пределов святилища. Дионис шевельнул пальцем — и врата захлопнулись.

— Тебе надо одеться, — сказал Дионис.

Ариадна удивленно взглянула на него: ее трясло из-за матери, а не от холода, но теперь, после его слов, она ощутила прохладу раннего утра. Послушно, хотя и с неохотой, девушка оторвалась от Дионисова бока, завернулась в юбку и натянула корсаж. Потом опустилась на колени и воздела руки.

— Я готова повиноваться твоим велениям, мой бог Дионис. Он поднял тунику, застегнул фибулу на плече, одеваясь.

Затянув пояс, он обернулся, глянул на Ариадну — и расхохотался.

— Когда все пали передо мной ниц, ты стояла и смотрела так, будто учуяла тухлую рыбу. А теперь ты — на коленях и готова исполнить любой приказ.

Ариадна усмехнулась. Все это звучало не слишком уважительно, но то была всего лишь насмешка: Дионис дразнил ее. Что-что, а этот тон узнавать Ариадна умела — ее брат Андрогей был великим насмешником.

— Это все потому, что ты показался мне очень добрым, когда улыбнулся из чаши, а когда появился, то был холодным и гордым. А я не хотела быть жрицей холодного и гордого бога. Ты меня разочаровал — но все равно я не выглядела как унюхавшая тухлую рыбу. Во-первых, ты пахнешь чудесно, остро и сладко, так пахнут на солнце лилии; а во-вторых... — она взглянула на него сквозь длинные черные ресницы, — я боялась просто-напросто рухнуть на пол. Не каждый день бог является к своему алтарю.

— Может, и так, но не становись предо мной на колени. Мне нечего приказать тебе, я просто немного недоволен.

Ариадна тут же вскочила, но головы не подняла.

— Господин бог мой, — прошептала она, — мне очень, очень жаль, что ты не счел меня достойной принести жертву и удовлетворить тебя. — Она вскинула взгляд, и руки ее молитвенно сжались. — Молю, не отвергай меня. Обещаю, что вырасту быстро, как только смогу, и на самом деле стану твоей жрицей. Позволь служить тебе. Я... я люблю тебя.

Дионис, который совсем уж было отмахнулся от ее мольбы, вдруг замер потрясенный. Потом чуть нахмурился и покачал головой.

— Ты не поняла меня, — проговорил он. — Я не собирался пенять тебе на твою молодость. Это больше не имеет значения. Ты мне вполне подходишь. Но разве обязательно устраивать все эти обряды так рано? — Голос его звучал теперь жалобно. — Когда ты Призвала меня, солнце едва взошло, Я еще был в постели, и прежде, чем отправиться сюда, не успел ни умыться, ни причесаться, ни позавтракать.