— Ты встревожен, господин?

— Я должен идти с Гекатой. Я обещал. А кроме того — она столько для меня сделала...

— Разумеется, должен. — Ариадна уже улыбалась. — Ты ведь уходил и раньше. Я скучаю по тебе — но это терпимо, пока я знаю, что ты возвратишься. — Она протянула через стол руку и коснулась его ладони. — Когда-нибудь я вернусь на Олимп, обещаю тебе, но сейчас я нужна Ей в Кноссе. И там я с распростертыми объятиями буду ждать твоего возвращения.

— Если только твой рогатый сводный братец прежде тебя не убьет. Обещай мне держаться от него подальше, пока я не могу быстро примчаться на помощь. Обещаешь?

Улыбка исчезла с губ Ариадны: ей вспомнился Минотавр — такой, каким она видела его в последний раз. Она содрогнулась. Но обещать Дионису того, о чем он просил, она не могла.

— Он не трогал меня, — попыталась она убедить своего встревоженного «бога».

— Я слышал твой крик.

— Он отбросил меня, и я упала. Но это было случайно. Он не хотел причинять мне боль.

— Но твой разум был черно-красным от страха. Я никогда не ощущал в тебе такого ужаса.

— Это из-за того, что он натворил. Там был кошмар. Кош-мар, которого я не смогу описать. Минотавр убил служителя... там кругом была кровь. А он даже не понимал, что это ужасно.

Беднягу всегда учили, что он бог, который может все, — и в то же время во всем отказывали. Не знаю, чего хотела от него Пасифая — должно быть, как и раньше, чтобы он выучил царские ответы для обряда в честь Матери, но на сей раз она, очевидно, зашла слишком далеко, и он кинулся на нее. Думаю, слуга Исидор попытался отогнать его факелом — однажды я это видела, — но на этот раз он был слишком зол и не испугался огня.

Ариадну трясло; Дионис вскочил, обогнул стол и подхватил ее на руки.

— Ты больше ничего не можешь сделать для быкоглавого, — сказал он. — А если он убьет тебя, любовь моя, я тоже умру.

Ариадна слабо улыбнулась ему в плечо.

— Приятно слышать, но от утраты любви не умирают, Дионис.

— Я умру, — тихо произнес он. — Ты превратила мое существование в жизнь. Если я потеряю это — теперь, когда знаю, что такое возможно, — я потеряю все, на что опираюсь в этом мире, а он и так не очень-то держит меня. Прежняя Ариадна была для меня якорем, ты же добавила к этому любовь и дружбу. Будь осторожна, моя Ариадна, ибо я умру от утраты любви.

«Как странно, — подумала Ариадна, — вот он говорит о любви, говорит, что умрет, утратив мою любовь, держит меня на руках, успокаивает, ласкает — но даже не пытается соединить наши тела в естественном воплощении любви». Но подумав о новой попытке соблазнить его, она вспомнила Афродиту в критском наряде и ее ужасающий смех. Он должен будет в конце концов возлечь с ней — или потому, что не сможет больше сопротивляться самому себе, или после того, как они все обсудят и он поймет, что и после слияния она останется его Другом, его любящей Ариадной.

— Мне незачем ждать зла от Минотавра. — Она вернулась к прежнему разговору.

— Быкоглавый напал на свою мать, — возразил Дионис.

— У него никогда не было причин любить Пасифаю. И наоборот, у него море причин ненавидеть ее. С ней у него связываются одни неприятности. Он любит меня, Дионис.

— Тогда откуда вся та кровь на твоем платье, на руках? Она сглотнула комок.

— Я тебе уже говорила, господин, — это не моя кровь. Минотавр не просто убил Исидора, он пожирал его тело. Он сказал, что он — Бог-Бык, а боги едят то, что приносят им в жертву, и Исидор стал для него жертвой. Еще он сказал, что ему нравится человечина. Но даже когда я пыталась оттащить его от трупа, он не тронул меня. Он сказал... — она коротко, истерически хихикнула, — ...сказал, что если мне это не нравится, я должна уйти. А потом подхватил достаточно осторожно и выставил за дверь. Эти пятна от его рук. Он попросил прощения, сказал, что любит меня и никогда не тронет.

— Ты меня немного успокоила, — признался Дионис, но вид у него был по-прежнему встревоженный. — И все же если можно будет не ходить к нему, не ходи. Мне неизвестно, сколько еще он будет тебя узнавать.

— Сколько еще он будет меня узнавать? — чуть слышно выдохнула Ариадна.

— Геката думает, что заклинание, которое сплел Посейдон, чтобы связать бычью голову с человеческим телом и дать этому телу силу расти, было с изъяном. Она считает — он вырастет по крайней мере до размеров настоящего быка, но чем крупней будет его тело, тем меньше он будет человеком и больше — зверем.

— Я боялась, что это так. — Слезы наполнили глаза Ариадны. — И он сам это знает. — Слезы пролились. — Он говорил мне, что больше не помнит того, что помнил всегда. — Слова потонули во всхлипах. Воспоминания нахлынули на нее — незамутненные красотами Олимпа. — Я этого не вынесу. Он всего лишь ребенок, а теперь его все бросят. Он так одинок. Ему страшно — в этом чудовищном теле.

Дионис прижал ее к себе. Немного погодя он спросил:

— Так мне сказать Гекате, что я не смогу с ней пойти — и объяснить почему?

Ариадна приникла к нему и поцеловала мокрыми от слез губами.

— Нет. — Она вздохнула. — Он все еще узнаёт меня и вряд ли забудет за те дни, что тебя не будет. Я чувствую... — она вспомнила пустой, заброшенный храм и почувствовала нежелание называть Мать, несмотря на ощущение присутствия Богини, — ...что мне надо еще кое-что сделать. — Цветок ее, охваченный холодом — хотя серебристая дымка не переставала истекать из него, — дрогнул и чуть потеплел. Девушка снова вздохнула. — Будь терпелив, господин мой. Время моих забот о Минотавре близится к концу. Бедный Минотавр. Бедное создание. Бедный, покинутый мальчуган.

Она снова расплакалась, вспоминая свое ощущение, что Минотавр — всего лишь сбитый с толку ребенок, не ведающий, что он творит, и не понимающий, что плохого в том, что он, уступив желанию, для которого не мог подобрать даже имени, разорвал и вот сейчас ест такое сладкое и сочное мясо. Ну и что, что оно человечье?..

— Ты будешь счастливее здесь, когда освободишься, — пробормотал Дионис, гладя ее по голове. Потом он поднялся, подхватил Ариадну — и снова она ощутила холод и головокружение, но страшно ей не было: ведь ее держал Дионис. Когда Ариадна открыла глаза — он уже нес ее в спальню. Он расстегнул ей сандалии, уложил, накрыв одеялом, потом поманил стул, который скользнул над полом и замер у ложа; Дионис сел на него и взял Ариадну за руку.

Образ ребенка, затерянного в огромном теле и зверином черепе Минотавра, забрызганного кровью и с кусками плоти, свисающими меж клыков, исчез — Ариадна пыталась разрешить собственную загадку. Теперь Дионис не ускользал от нее. Он не противился ее поцелуям, отнес ее в спальню и, не смущаясь, уложил в постель. Что же изменилось? Ее печаль? Его неизбежный и скорый уход? Забыл ли он воплощение своих страхов, явленное Афродитой? Могла ли забыть об этом она?.. Ариадна слишком умаялась, чтобы решать что-то прямо сейчас; теплая обволакивающая тьма окутала девушку — она заснула.

Когда Ариадна проснулась — Диониса не было, но она не встревожилась: ей помнились мгновения перед тем, как она заснула, терпеливо сидящий рядом Дионис, переплетенные пальцы их рук... Стул рядом с постелью подтверждал, что это был не сон. И потому внезапно навалившееся ощущение утраты удивило Ариадну. Она привыкла жить своей жизнью, у Диониса же была своя — совершенно иная. Четыре дня на Олимпе вряд ли могли это изменить.

Потом она поняла. Присутствие Диониса защищало ее и укрывало — ото всех. Даже Минос и Пасифая не осмеливались вторгаться в ее жизнь, пока Дионис был с ней. Теперь же Ариадна на несколько десятидневий останется без его защиты. И как раз тогда, когда Минотавр пересек последнюю черту... он убивает людей... и — ест...

Не сегодня, сказала она себе. И коснулась разума Хайне, чтобы сказать жрице, что она снова дома, — и узнать, что напрасно надеялась на хотя бы однодневную передышку.

Хайне осыпала ее приветствиями и омыла потоком радости и облегчения. Федра являлась в святилище каждый день — и донимала жриц, настаивая, чтобы они тотчас отправили Ариадне послание и потребовали ее возвращения.