Зенков стянул голубой берет, и утер им потное лицо. Победа…

Дорогу к океану БМД одолела за полчаса, и вынеслась на широчайший песчаный пляж. Пустынный, он тянулся от горизонта к горизонту, манил прилечь на горячий песок или разбежаться – и в воду.

Десантники, вопя, как мальчишки, сбежавшие с уроков, рванули к воде, скидывая форму на ходу, окунаясь в набегавшие валы.

Зенков чуть ли не первым ворвался в прозрачные волны, на удивление прохладные. Но и это – в радость. После духоты на солнцепеке, хотелось свежести, а не парной.

Отмахав саженками на закат, Жека ощутил, как смывается грязь и пот, усталость и смертное томление. А в море, утверждая мир и покой, синела громада флагмана 5-й оперативной эксадры – на палубу "Киева" как раз садился припоздавший «Як». Самолет опускался замедленно и плавно, он словно тонул в мареве воздуха, взбаламученного турбуленцией.

Зенков пожелал летуну счастливой посадки, и завернул к берегу.

Воскресенье, 6 ноября. Утро

Псков, улица Профсоюзная

Выйдя к «палатам», я повеселел – работа шла по всем стройотрядовским правилам, с полузабытым звонким девизом: «Даёшь!»

Бортовой «газон», набитый мусором, как раз съезжал с небольшого пригорка, заросшего неопрятной кудлатой травой, а синий «МАЗ» грузился потихоньку – студенты выскакивали с носилками и, поднатужившись, вываливали груз в кузов.

– Видал? – хмыкнул довольно Ромуальдыч. – А ты боялся!

– Нельзя начальству вот так вот, прямо, – попенял я ему. – Покорректней надо, как бы вскользь: «Испытывал определенные сомнения».

Вайткус рассмеялся, и хлопнул меня по плечу:

– Миша, даже не пробуй! Чиновника из тебя не выйдет все равно – натура не та! – вскинув руку, он повысил голос: – Етта… Привет труженикам!

– Деда! – завопила Ирма, неузнаваемая в робе и каске. – И ты здесь!

Чмокнув меня мимоходом, да и то в щечку, она порывисто обняла Ромуальдыча, воркуя:

– Деда… Деда…

А «деда» таял и плыл.

– Внученька моя, – журчал он, – любименькая!

– Здорово, шеф! – откуда ни возьмись, материализовался Данька Корнеев. Гордо сияя, он пожал мою руку.

– И ты здесь! – улыбнулся я. Покосился на девушку, стыдливо опустившую ресницы, и хмыкнул: – Всё с вами ясно…

– Ну, показывай, – бодро велел Вайткус, – чего вы тут натворили.

– Да тут работы еще – вагон и маленькая тележка, – оживленно болтал Данил, неосознанно тулясь поближе к Ирме. – Мы тут сблатовали второкуров, строителей и реставраторов…

– Целый автобус набрался! – воскликнула девушка.

– Ну! – радостно подтвердил Корнеев. – И мы из Ленинграда прямо сюда. Думали, волокита начнется с горисполкомом… Ага! Как родных встретили! Им уже позвонили из Москвы, так они тут просто изнывали от желания помочь и обеспечить… – он торжественно, обеими руками указал на стильную табличку, золотым по черному извещавшую: "Областной Центр НТТМ", и сделал жест, как будто забрасывал что-то в двери: – Заходьте!

Едва Даня исчез за распахнутой створкой, как Ирма затеребила меня:

– Так ты один сюда? А Рита где? Или она с тобой?

– Да куда ж без нее, – мягко заулыбался я. – Мы сюда на все ноябрьские. Жди, в обед заявится. Ее Корнилий в монастырь повез.

– В мужской? – прыснула «любименькая внучечка».

– А он тайно! Нарядит Ритульку иноком…

– Везет же…

Временная проводка и голые лампочки высвечивали убожество запустения, но можно было и по-другому взглянуть – как на ремонт и наведение порядка.

Невысокие шаткие леса загромоздили все пространство. Девчонки в спецовках аккуратно счищали со сводов «накипь» XX века, замазывали выбоины и сколы. Стрельчатые окна накрепко заделали рамами, по углам гудели вентиляторы, нагнетая теплый воздух, а двое сноровистых мужичков выкладывали огромную печь.

– Мы, когда с пола весь бетон скололи, – обернулся к нам Данька, – вот туточки нижний слой кирпичей вскрыли – печной под, или как он там называется… А Ирма реконструкцию забабахала!

Девушка глянула на «экскурсовода» с укоризной, и я тут же подхватил, для пущего педагогического эффекту:

– Вульгарный тип, м-м?

– Он исправится! – пообещала Ирма, грозно хмуря бровки.

– Уже! – преданно вытаращился Корнеев.

– Етта… – прогудел Ромуальдыч за витой колонной. – Ого! Вы что, весь подвал выгребли?

– Да! – мигом возгордился Данил. – Вон, второй «МАЗ» грузим! Столько культурного слоя накидали…

– Скорее, бескультурного! – подхватил высокий бородач в каске и чистеньком комбинезоне. – Михаил! – сунул он лопатообразную пятерню.

– Тоже, – улыбнулся я, пожимая мозолистую руку.

– Ой! – воскликнула Ирма. – Дайте я между вами стану!

Мы с тезкой с удовольствием дали, и по истертым каменным ступеням спустились в подвал. Здесь держался холод, но сырость не чувствовалась. Каменные своды сходились над головой, и у двух лампочек-соток не получалось осветить обширную площадь – в углах темнота сгущалась, пугая тайнами старого замка.

Двое студентов скребли лопатами, подбирая остатки «бескультурного слоя», а хрупкая, миниатюрная девушка ширкала метелкой, открывая взгляду неровные каменные плиты пола.

– Чистота – залог здоровья! – выдал я начальственную мудрость.

Девушка с метлой смутилась, но решилась-таки на ответ, словно отзыв выговаривая:

– Порядок прежде всего!

– Пустовато как-то, – заозирался Вайткус.

– Ну, звиняйте! – развел руки Данька. – Прикованных скелетов нема!

А меня всего будто теплом обдало, и закопошилось понимание, отчего именно здесь, в «родовом гнезде», так легко и просто давались ментальные штудии.

– Ромуальдыч… – вытолкнул я дрогнувшим голосом. – Скажи, чтобы все вышли. На минутку.

Глянув на меня, Вайткус кивнул, ничуть не дивясь причуде начальника Центрального штаба НТТМ.

– Ребята! Девчата! Вы… етто… наверх!

– А что будет? – страшно заинтересовалась «девушка с метлой».

– Узнаешь первая, Томочка!

Подвал опустел, лишь сверху наплывали молодые голоса, и я прошелся из угла в угол, сам плохо понимая, что же ищу. «Не та натура» ловила даже не знак, а след знака, некое указание предка. Минута истекла, и мне пришло в голову, что лучше всего не напрягать мозги, а «отпустить» их, позволив всё еще загадочному подсознанию «найти то, не знаю, что».

Тактика удалась. Меня потянуло к дальней стене. Я прикладывал руку к плотно уложенным глыбкам, нащупывая кончиками пальцев полустертые метки, и замер, ощутив за камнем пустоту.

– Ромуальдыч!

Вайткус ссыпался по лестнице, и я улыбнулся, перехватив его горящий взгляд. Верна истина, что мальчишки не взрослеют, стареют только.

– Зубило и молоток!

– Етта… Щас!

Выбить твердейший известковый раствор оказалось непросто, но неведомый каменщик заделал его лишь снаружи, для видимости нерушимой кладки.

Подчистив швы, я расшатал отесанный камень и вынул его, за ним второй. На меня пахнул воздух, застоявшийся за четыре века.

– Посвети! – мой голос сорвался на сиплый шепот.

Дрожащий луч фонарика отразился от бронзовых полос, оплетавший ларец с высокой резной крышкой.

Громко сопя, я потянул его, перехватился и опустил на пол.

– Да он не заперт! – вырвалось у меня.

Сундучок прятал в себе пухлые рукописные книги – желтоватый пергамент покрывали четкие строки, а миниатюры поражали нетленной яркостью красок. Сверху же лежала стопка исписанных листов из коричневатой бумаги, сшитая в подобие толстой тетради.

– Ох… – выдохнула Тамара, заглядывая мне через плечо, и тоненько запищала: – Ребята, ребята! Сюда! Тут клад! Тут культурные ценности! Скорее…

Я осторожно коснулся ладонью тетради, ухватывая зрением первые строчки, и будто расслышал смутный голос: «И понеже смотрения Божией милости всюду исполняшеся, пишу во еже слово мое доиде и до правнука правнуков…»