Прислушиваясь к сбивчивому голоску Альбины и аханью слушательниц, я глядел на огонь, и не заметил, как мою шею оплели гладкие Ритины ручки.

– Здорово, правда? – шепнула она, губами щекоча ухо.

– Здорово. После обеда попробуем все вместе. Так расщепление на сознание и подсознание должно легче пройти…

– Занудка мой! – нежно вымолвила Рита, и чмокнула меня в орган слуха.

Понедельник, 16 января. Ночь

Москва, улица Малая Бронная

…Не кошмар, нет. Просто тяжелый сон, давящий на психику. Игорь Максимович видел себя стоящим на раскаленных камнях, слабо рдеющих под ногами. Отвесные скалы, черные и гладкие, как полированная крышка рояля, замыкали горизонт, вздымаясь к темному беззвездному небу – багровые тучи неслись в вышине, подгоняемые чудовищной силы ветром.

Внезапно тяжелый, отравленный ядовитыми парами воздух всколыхнулся от хтонического, непередаваемо низкого зыка: «Покорись!»

Шатнувшись, Котов взмахнул руками в жесте отражения зла – и проснулся.

Тишина уняла страх. Профырчала за окном ранняя машина, разгоняя фарами застоявшийся мрак. Из гостиной доплывало мерное щелканье маятника.

Глубоко дыша, унимая заполошное сердце, Игорь Максимович глядел в потолок, скрытый ночной чернотой. Тоска разрасталась в душе, раня холодом.

– Всё, как предсказано… – шевельнулись губы, складываясь в жалкую улыбочку.

Он сел и опустил ноги на коврик. Знакомое касание отозвалось внутри эхом успокоения.

«Что уж тут поделаешь…», – понурился Котов.

Застегнув пижаму, он сунул ноги в мягкие войлочные тапки, и спустился в гостиную. Прошелся, касаясь рукою корешков старых книг. Провел кончиками пальцев по скользкой, уже остывшей каминной полке, и прошаркал в кабинет, став печальным и смиренным.

«Первым делом – привести в порядок бумаги, – думал Игорь Максимович, будто вчуже. – Ох, суеты сколько, а беготни…»

Он медленно опустился в кресло, и уставился в окно.

За стеклом – зыбкая тьма, но края крыш уже даются взгляду – на востоке копится предрассветная серизна. Еще совсем немножко сдвинется, подвернется земной шар – и затеплится заря, нежное предвестье утра…

– Некогда тут красотами любоваться! – грубо скомкав лирику, Котов достал пухлую папку, и буркнул: – Делом займись!

Среда, 18 января. Утро

Сейшельские острова, Виктория

«Сторожевой» вышел на рейд первым. Еще два БПК – «Маршал Ворошилов» и «Ташкент» – маячили на горизонте, отходя к острову Санта-Анна, а танкер «Борис Бутома» должен был подойти к вечеру. Он сейчас где-то там, на севере, за пронзительно-синим разливом вод.

Старший матрос Гирин усмехнулся: в этой распахнутой дали, где накаты прибоя мешаются с шелестом пальм, грубые флотские будни кажутся совершенно неуместными. У танкера сейчас заправка – кормят мазутом изголодавшийся ТАВКР «Минск». Американский «Энтерпрайз» уже неделю засылает в пустыни Аравии «Интрудеры» да «Эф-четвертые», напрягая иракских ракетчиков. Вот наши и подселили к ним авианесущего соседа – пускай портит нервы амерам.

А здесь бы бригантине поднять паруса…

БПК взял влево, направляясь к Санта-Анне. Местный президент Франс Альбер Рене, взявший курс на социализм, вдумчиво оглядел карту Республики Сейшельских Островов, и ткнул пальцем в зеленую кляксу острова. Располагайтесь, дескать, товарищи советские моряки, здесь и быть вашей базе!

Ну, база – не база, а для ПМТО[4] место подходящее. Оттуда до Виктории, столицы РСО, хоть и меньше трех миль, а всё равно – фиг что разглядишь. Да и чем там любоваться, в «поселке городского типа»?

Нет, заулыбался Иван, все равно здорово! Дома морозы сейчас, снега навалом, а он тут в синей «тропичке»! Приставив ко лбу ладонь козырьком, старший матрос прищурился – в мутноватой дымке завис крошечный белый лайнер, вылетая из аэропорта Пуант-Ларю. Добралась-таки цивилизация, всю романтику под корень, как траву тяпкой…

Зато вода какая прозрачная! Всё видать, каждую рыбешку – морская живность словно в чистом воздухе парит. Красота!

Санта-Анна очаровала Гирина – белоснежным коралловым песком, вычурными гранитными скалами, глянцевой зеленью тропического леса. Там даже настоящие баобабы росли! И здоровенные сейшельские пальмы. Орехи дереву под стать – тяжелые, как полпакета цемента. Несъедобные, но до того срамные на вид – даже боцмана в краску вогнали. «Прям, как у девки, – брюзжал он, – ежели салазки загнуть!»

Нагулявшись, Иван заступил на вахту. Отстоял, как положено, а вот передохнуть ему не дали – Кузьмич, старший инженер БЧ-7, собрал всех «эртээсников», а сам серьезный и даже малость торжественный.

– Знаю, что многие из вас устали, – заговорил он, пряча волнение, – но дело, как говорится, форс-мажор. Наш посол только что связался по СПС[5] – у них там, в Виктории, полным ходом переворот! Рейсом «Свази эйр», под видом регбистов, прилетели полсотни белых наемников из ЮАР. Таможенники попросили багаж на проверку, а в спортивных сумках не мячи, а автоматы! И пошла заваруха… «Беляки» захватили аэропорт, и ждут подкрепления – еще двести черномазых «солдат удачи» из Момбасы вышли на сторожевике «Бонавентура». А у сейшельцев в армии всего четыреста бойцов! Плюс военно-морской флот – старый тральщик «Топаз»! Короче, ребята, надо помочь. Кто пойдет добровольцем?

– Все пойдут! – уверенно прогудел Баныкин.

Иван пробился поближе, и твердо заявил:

– Меня запишите! Старший матрос Гирин, радиометрист БИП[6].

Кузьмич торопливо зачиркал ручкой, склоняясь к обычной тетрадке по две копейки:

– Оружие выдаст старшина Пахомов. Сбор на палубе через пять минут!

«Пахом» вручил новенький АКМ и подсумок с «лимонками». Иван быстро покинул очередь добровольцев, но на палубу не пошел, жадно слушая всеведущего замполита Якушева, азартно жестикулировавшего перед насуплено кивавшим Фроловым.

– Главный у них – Майк Хоар, «Бешеный Майк». Этот гад засветился еще в Конго. Остальные головорезы той же породы – Роберт Симс, Джулио Манетта, Пит Даффи, Кен Дэлгиш… Типичные «дикие гуси»! Им платят золотыми рэндами, и они стреляют, по ком прикажут. На местных надежды нет, кроме, разве что полусотни корейцев из КНДР, но они тут как бы президентская гвардия, их задача – беречь Рене…

Гулкий коридор донес старшинский бас: «Строиться!», и Гирин поспешил на палубу. К борту «Стерегущего» как раз швартовался патрульный кораблик «Топаз». Его бесшабашная и жизнерадостная чернокожая команда, вся в белом, сияла и блестела зубами, как будто и нет никаких заговорщиков.

Сухой, длинный как жердь офицер, представившийся лейтенантом Колонелем, замахал, завертел руками, лопоча о пересадке. Понимая с пятого на десятое, каплей Фролов приказал занимать надувные катерки «Зодиак», которых бравые флотяги Сейшел привели на буксире.

Больше шести человек в лодке не помещалось, и какие-то минуты спустя флотилия «Зодиаков», излюбленных моторок диверсантов, понеслась к берегам острова Маэ.

Рулил Баныкин, у мощной подвесной «Ямахи», пенившей воду винтом, сидел «Фрол», не отрывая глаз от бинокля, а к Гирину присоседился Якушев. Против обыкновения, замполит был молчалив и собран.

Маэ разрастался потихоньку, выпрастывая горушки и стеля долины, одинаково залитых изумрудной пеной зарослей. На склонах уже угадывались квадратики плантаций и деревушки – будто кто сахар-рафинад рассыпал по траве.

«Зодиак» скакал по волнам, одолевая пролив, и условий, чтобы спокойно всё обдумать, не было. Вот и держался холодок в душе.

Гирин был военным человеком, моряком…

«Заклепкой ты был, винтиком, – криво усмехнулся Иван. – Дали команду – исполнил. Когда сопровождали того французского летуна, ты же не его самого видел, чтобы так вот – глаза в глаза, там была всего лишь отметка на экране…»