Рита похолодела – белая «Шкода» газанула, прокатываясь скорее, но и грузовик не собирался тормозить! Бампер, словно носорожий рог, с грохотом ударил в бой легковушки, протащил ее до самого обрыва, и сбросил вниз.

Девушка вскрикнула, а «Татра» спокойно развернулась.

– Ой, ужас какой! – запричитала Лидия Васильевна.

– Да он как будто специально врезался! – вознегодовал Петр Семенович.

– Да не как будто, а специально, – пожал плечами Иржи, притормаживая и съезжая на обочину, где курился дымком из выхлопной трубы старенький фургончик. – Выходим, пан директор! – сказал он обычным голосом. – Пересадка!

– Да что за ерунда! – вспылил Мишин папа.

– Выходим, – лязгнул Корда, неторопливо вынимая пистолет.

Петр Семенович шарахнулся к дверце от направленного дула, и нашарил ручку. Дверь отворилась, напуская в салон морозного воздуха, пахнущего снегом. За ветровым стеклом было видно, как из фургона «Фольксваген» неторопливо выходят трое, одетые, как охотники. Тот, что выбрался первым, широко расставил ноги, картинно поигрывая ружьем.

– Что происходит? – нервно, тонким голоском вскрикнула Лидия Васильевна.

– Преступление, – выцедила Рита, не сводя глаз с Иржи.

– Слэчно[9] верно молвит, – спокойно вытолкнул чех, и повел пистолетом: – Выходите и садитесь в фургон. Только без фокусов. Красная кровь на белом снегу – то так мэрзко… – и рявкнул: – Поспэштэ йдэме!

Гарины поплелись к «Фольксвагену». Перемена в их жизни была столь внезапна и невероятна, что сознание не справлялось, признавая действительность вымыслом.

Глава семейства шагал, хмур и зол, Лидия Васильевна прикрывала рот ладонью, чтобы не видно было, как дрожат губы, а побледневшая Настя сжимала кулачки.

Громко щелкнул затвор винтовки, и Риту передернуло.

«Это всё взаправду!» – поразилась она простенькой истине.

– Шнелле, шнелле! – прикрикнул «охотник», распахивая заднюю дверцу фургона, и загнал пленников в будку, жавшую со всех сторон.

«Миша, Мишечка!» – отчаянно воззвала девушка, но психодинамический сигнал рассеялся в двух шагах…

Суббота, 28 января. Утро

Москва, улица Малая Бронная

Углядев издали милицейскую машину, я замедлил поступь. Прогулялся мимо дома Игоря Максимовича по другой стороне улицы, дисциплинированно дошагал до перехода… А тут и люди в стальной форме покинули подъезд. Желтая «Волга» с синей полосой зафырчала, да и отъехала.

«Ну, и отлично», – мелькнуло в голове.

В парадное я даже не заглядывал. Дверь в квартиру опечатана – что мне, на бумажную полоску с печатью любоваться? Да и к чему светиться зря?

В общем-то, я редко встречал соседей Котова. Над ним жила вдова какого-то генерала, дама надменная и нелюдимая. Зато создавалось полное впечатление, что по квартире она ходила на цыпочках – ни стука, ни скрипа. Благодать.

Свернув под арку, отделанной рустовым камнем, я вышел во дворик и направился к неприметной двери черного хода. Надо полагать, до революции ею пользовались кухарки да молочницы, шмыгая в людскую. С тех пор половину дверей заложили кирпичом, но мой наставник и генеральша не поддались общему поветрию.

Прислушавшись к гулкому беззвучию, я вошел в осиротевшую квартиру. Клацнул замок, и воздух снова застыл над жилплощадью.

«Как одинока тишина…» – пришло мне на ум.

В коридоре витал смолистый аромат дров, расходившийся из чулана, а из кухни слабо, на грани восприятия, попахивало кофе.

«Будто по-прежнему всё…»

Я заглянул в «трапезную», и коротко вздохнул – на столе стояла белая кружка Игоря Максимовича. Он ее так и не помыл.

Зашипела вода, звонко брызгая в дефицитную мойку из нержавейки, мутнея под моими пальцами. Я оттер кофейные потёки, словно совершая некий тайный ритуал, и сунул кружку в позванивавшую решетчатую посудницу, к фаянсовым товаркам, звякнувшими глазурованными боками.

– Что ж вы так, товарищ наставник?.. – тускло выговорил я.

Просто зло берет… Ну, хоть бы предупредил, что ли! Только не потом, когда всё поздно, а заранее, чтоб спина к спине у мачты! Вдвоем!

«А-а! Только и остается губы кривить…»

Может, Котов просто взял, да и покорился судьбе? Он же верил в предопределенность! Или не решился противоречить «божьему замыслу»?

Ни один смертный не волен переиграть «всесильный рок» – не ведают люди, что им суждено. Но мы-то с наставником ведали! И вполне могли бы «спрямить» свои мировые линии. Вот только Котов не посмел, а я – иной.

Нет, шарахаться, лишь бы обмануть фатум, мне и в голову не приходило. Просто, зная, какой именно жребий выпадет в будущем, я поневоле прикидывал варианты. Вот взять, хотя бы, историю с президентом Северного Йемена. Хороший же дядька! Что же, позволить саудовцам устроить покушение на Аль-Хамди? Да ни за что! Однако в той версии грядущей жизни, что открылась мне, я должен был прилежно соблюсти договоренности с Политбюро, то есть, не проявлять рискованных инициатив, действуя строго по утвержденным правилам – сообщить, кому надо, и пускай КГБ делает укорот саудитам. А я взял, да и подключил к этом уделу Алона с его головорезами! Еще и Маринке послал весточку по электронке…

В итоге – блицкриг в Хиджазе. Ершов наверняка советовался с Ивановым или Андроповым, но все же решение принималось в Багдаде, а не в Москве. А я всё точно рассчитал – ну не мог Аль-Бакр удержаться, не уступить искусу! Оттяпать Эль-Хасу, пока заплывших жиром армейцев короля метелят войска Иордании и Йемена! Да саудовцы и одного фронта не удержат, а уж против двух… Падут! И пали.

А «туман войны» застил мое личное будущее…

Я не знаю теперь, чего мне ждать завтра, через год или сто лет спустя. Долгожительство, конечно, впечатляет, и оно стало одной из причин того, почему я подтягиваю девчонок к своему делу – и к своему уровню. Разумеется, они пока не в курсе о «продленной» молодости – опасаюсь чрезмерного ажиотажа. Хотя, если подумать, я в этом случае – заинтересованное лицо. Рита и в шестьдесят будет выглядеть на тридцать – разве плохо?..

«Туман войны»… Мне сразу пришли на ум корявые стишки времен восьмого класса, сочиненные в момент депрессии:

В том варианте жизни, что я вычитал из «Книги судеб», хватало всякого – и чествований, и утрат, и чинов, и званий. Мне даже шили фрак по случаю званого обеда у королевы Елизаветы!

Пошьют ли теперь, знать не знаю, ведать не ведаю, но точно могу сказать – никакая банда метагомов мне не угрожала в напророченном житии. Аидже с подельниками – следствие моего поступка, не учтенного в прошлой «фатум-версии». Какого? Аравийской войны? Или «переформатирования» Ротшильда? Да и так ясно….

Дэвид Рокфеллер наверняка был в курсе секретных договоренностей президента Форда. Генри Киссинджер – его агент влияния, и он всё, как есть, докладывал боссу. И насчет объекта «Миха», и о визите Первого Джентльмена в НИИ «Прогноз»…

А старина Дэйви сразу смекнул, что к «Великой шахматной доске» подсаживается новый игрок, и оперативно принял меры – неспортивные, но действенные.

Вопрос: где же прячутся «экстрасенсы-экстраскунсы» с повадками бандосов? Затаились они не зря – надо и раны зализать, и восстановить убыль Силы. Котов, хоть и любит… любил жаловаться на дряхлость, был «вооружен и очень опасен».

Вчера с утра я сразу двинул к месту преступления – хотел уловить ментальные следы убийц. Как нос собаки чует запах, я «унюхал» таявшую эманацию Силы. Самый мощный «отпечаток» оставил Аидже. Справа от него топтался филиппинец – этого наставник вырубил. Жаль, что не убил… А слева от главаря скучал тибетец.

Теперь я их не упущу, да толку от моей решимости! Я как тот пес в стерильной комнате, где ничем не пахнет. Сутки на ногах, а результат – ноль целых, ноль-ноль…