Вечером мы собрались в номере гостиницы – я с Ритой, Ромуальдыч и Корнилий. Люстру погасили для пущей атмосферности, лишь тяжелая настольная лампа заливала светом столешницу. Старец склонился над рукописью, близоруко щурясь, и шевелил губами.

– Непонятное что? – заерзал Вайткус.

Корнилий медленно покачал головой.

– Нет, писал человек грамотный, и почерк каллиграфический, буковка к буковке… – он пристально глянул на меня. – Это вовсе не записная книжка целителя, как вы предполагали, Миша. Ваш предок не делится секретами… Вернее, делится, но…

– Что-то вы мямлите, батюшка, – сощурился Ромуальдыч.

– Я не священник, – бледно улыбнулся Корнилий. – Просто… Миша, это даже не дневник. Это письмо. И оно адресовано вам.

– Да не может быть… – затянула Рита, и смолкла, с легким испугом взглядывая на меня.

Я же в этот момент чувствовал знобящий холодок – и немного смешную гордость за предка. Смог-таки! Достучался, дозвался!

– А доказательства? – Вайткус навалился грудью на стол.

– Да вот же! – Корнилий поводил пальцем по строчкам с завитыми хвостиками, и перевел: – «Пишу к тебе, Михаил Петров сын, роду нашего продолжатель и за Гариных, будущих и былых, заступник. Народишься ты на свет… так… тут от сотворения мира… м-м… ну да, в лето тысяча девятьсот пятьдесят восьмое… м-м… пишу о том не из гордыни, а доверия твоего для. Аще… м-м… если Силы соберу поболе, то прозреваю грядущие лета. Молю бога, чтобы не ошибиться мне, но должен ты облечься давеча Силой великою. Помни – то весь род твой делится ею с тобой. Я, Онфим, Радомир из Новугорода, Рогволт Меченосец, Халег Степняк и прочий люд. Все мы с тобой, правнук правнуков моих. А Сила пригодится, бо могущественные вороги грозят тебе…»

Корнилий читал, запинаясь порой, в глазах у Риты разгоралась тревога, а я успокоительно улыбался ей, не притворяясь нисколько.

Олександр, Онфим, Радомир… Они давно умерли, ибо смертны, как все. Но, пока мои предки живы – там, в своих родных временах, – они вечны.

Парадокс? Пускай! Но он греет пуще всякого огня.

Среда, 9 ноября. Ближе к вечеру

Москва, улица Малая Бронная

Солнце село где-то за Химками, но сумерки пока не налились той чудной прозрачной синью, что заволакивает видимый мир, пряча скучную суетность и выставляя напоказ ежевечернее волшебство.

За окнами квартиры Игоря Максимовича скорбно качалась голая ветка, словно отмахиваясь от студеного ветра, а по эту сторону стекол разливалось живое тепло.

– Колоссально! – заволновался Котов, вчитавшись в перевод первых страниц послания Олександра. – Просто ши-кар-но! Вы только представьте себе, Миша, эту великую очередь ваших пращуров, что помогают вам из глуби времен!

Усмехнувшись, я покачал головой.

– Эмоционально – понимаю, Игорь Максимович, но, как начинающий физик…

– Мишенька! – ласково выговорил наставник. – О чем вы? Светила физики имели наглость замахнуться на пространство и время, но даже простейшей гравитации объяснить не смогли! Не зря же квантовая механика и теория относительности никак не сойдутся. Да нам еще десятки лет копить и копить факты, дожидаясь очередного гения, что сможет выстроить их в непротиворечивую версию! Помните, мы говорили о человеческом мозге? Вот же он! – он шлепнул себя по голове. – У каждого из думающих людей, и даже у дураков! А толку? Ученые закопались в синапсы, постсинаптические мембраны, нейромедиаторы, но никто не приблизился ни на ноготок к пониманию элементарного! Как человек мыслит? Что такое душа? Спросишь, а в ответ безмолвие… А физика… Беда в том, Миша, что физика пространства и физика времени отсутствуют напрочь. У меня, например, не пропадает сильное подозрение, что так называемый эффект Казимира связан вовсе не с вакуумом, который пустота и ничто, а с пространством. Возможно, лишь с одним из пространств, сопредельных нашему. Спрашивается, кто может доказать, что я неправ? Или прав? Да никто! А уж время…

– Козырев, вроде, что-то такое исследовал, – припомнил я, – но его ассиметричная механика никого особо не вдохновила.

– Не удивительно, – пожал плечами наставник. – Ученые тоже люди, а человеку свойственно упрощать. Надо довести сложную сущность до убогого примитива, чтобы постичь ее. И никого особо не тревожит мелкий фактик: упрощение искажает суть. Свели пространство к объему, к трем измерениям, и довольны! Но ведь ширина или длина – всего лишь математические абстракции, и они не способны, скажем, искривляться, как реальное пространство. А время… Ха! А что нам время? Измыслили четвертое измерение – и всего делов! Но мы-то с вами живем в реальном, физичном мире… Бесконечном и вечном, и все еще непознанном. Пускай все эти титаны и светила расстраиваются, что никак не выпишут формулу всего, а лично меня радует истинное положение, когда Вселенная таит еще неисчислимое множество загадок! – встав, он подошел к камину, и склонился, чиркнув спичкой. Наструганные лучины быстро загорелись, подпаливая бересту, облизывая торопливыми языками сухие поленца, и вот затрещал, загудел огонь, разбрасывая по стенам и полу дрожащие отсветы. Котов облокотился о каминную доску из малахита, заняв академическую позу, и повел свободной рукой: – Ваше перемещение из будущего, Миша, лишь подтверждает чудовищную сложность физического времени. Время, время… Оно приберегло для будущих исследователей поразительные тайны, вроде… м-м… темпоральной относительности.

– Это как? – озадачился я, протягивая ладони к завиткам пламени.

– А вот смотрите! – старик легким пируэтом вернулся к дивану, и упал на жесткое сиденье. – Вы жили-были в две тыщи восемнадцатом, и прошлого для вас не существовало. Теперь у вас иное настоящее – одна тыща семьдесят седьмой год. А письмо свое целитель Олександр написал в тыща пятьсот семьдесят седьмом, ровно четыреста лет назад. Останки его давно истлели, но у меня нет ни малейших сомнений, что, перенесись вы на четыре века назад, увидите предка живым и здоровым! Вот и подумайте, что мешает Олександру из того временного промежутка передать вам малую толику Силы? Я понятия не имею, как это происходит, но ведь и сам не раз предвидел будущее, а разве это не передача сознания, если так можно выразиться? То есть, информации? Миша, подумайте, как можно узнать что-то о завтрашнем дне, не имея возможности проникнуть в грядущее хотя бы мыслью? Нет, я не имею в виду всех этих Нострадамусов и самозваных пророков! Вы-то, в отличие от шарлатанов, не гадаете, не выдумываете, а видите. Э-э… Что-то мы с вами заболтались, Миша! Ну-ка, давайте-ка повторим наши экзерсисы по брейнсёрфингу.

– Я готов.

– Всегда готов… – пробормотал Игорь Максимович. – Кстати, юный пионэр… То бишь, комсомолец. Вы в партию-то вступили?

– А как же! Подал заявление в партком МГУ, получил рекомендации от товарищей Суслова и Брежнева, – я картинно поднял палец, изображая благоговейное почтение. – На партсобрании меня приняли, и выдали билет кандидата в члены КПСС. И тут же партийное поручение взвалили – углублять и расширять научно-техническое творчество молодежи от Москвы до самых до окраин.

– Мне нравится ваша ирония, Миша, – усмехнулся наставник. – Особенно в свете того, что я знаю о вас. Вы свое партийное поручение уже года два выполняете, и у вас это очень неплохо получается… Так, ладно. Серфим!

Я закрыл глаза, отрешаясь от мира за трепещущими веками.

– Чтобы найти нужного вам человека, не стоит бездумно шарить по всей ноосфере, – негромким монотонным голосом сопровождал мои штудии Котов. – Ищите эгрегоры, в которые погружена та или иная особь…

Звуки отдалились, затихая и тая, а меня вдруг будто качнуло на холодной, недоброй волне. Краешек моего сознания затянуло в мир безрадостный и зловещий – багровый закат полыхал над плоскими вершинами гор, окрашивая раскидистые листья пальм в радикальный черный цвет. Неподалеку текла река, отливая темной ртутью, и покачивала пирогу с лодочным мотором…