Место, которое я хотел обязательно посетить (несмотря на наличие множества других достопримечательностей) — дом, где в 40-х годах 19 века жил Эдгар Алан По, величайших, на мой взгляд, американский писатель. В хостеле кто-то мне сказал, что дом этот не представляет особого интереса — но пропустить музей одного из моих самых любимых писателей было бы просто непростительно.

Ориентируясь по карте, я забрел в грязный и запущенный район, разительно отличающийся от центральной части Филадельфии. Маркет-стрит со всеми её историческими памятниками лежала всего в двух-трех километрах к югу, но городской пейзаж стал весьма далек от европейской атмосферы. Жилые дома и прохожие куда-то исчезли. Из зданий попадались, в основном, складские помещения и автостоянки. За забором виднелось старое промышленное здание с облупившейся краской на заводских трубах. Но, наконец, пройдя мимо кучи мусора и старых досок, разбросанных на улице, я вышел в более симпатичный район — с деревьями, домами и чуть большим количеством людей на улицах. Как раз здесь и находился дом Эдгара По.

Когда я вошел, одна семейная пара с ребенком уходила из музея. Этих людей я час назад видел в Зале Независимости. Глава семейства — пожилой и добродушный американец — по моей просьбе сфотографировал меня на фоне Колокола Свободы.

— О, вас и тут наверно нужно фотографировать, — с улыбкой сказал он, увидев меня.

Я заверил, что больше не побеспокою его по этому поводу. Когда он со своей семьей покинул музей, я остался его единственным посетителем. Очевидно, это место не пользовалось популярностью среди туристов. Хранительница музея проводила меня в кинозал и поставила короткий фильм, рассказывающий о жизни писателя и его вкладе в мировую литературу. В это время все-таки пришло еще несколько человек. Я посмотрел фильм в одиночестве и принялся рассматривать тамошние экспонаты.

Узнав, что я русский, хранительница музея оживилась и спросила:

— Вы читали «Преступление и наказание» Достоевского?

— Да.

— Тогда вы наверно помните персонажа Порфирия Петровича. Так вот, Достоевский читал рассказы Эдгара По, и, как считают исследователи, черты многих своих героев позаимствовал из его произведений. Порфирий Петрович — это Огюст Дюпен из рассказа «Убийство на улице Морг». Тот же опирающийся на логику и знание человеческой психологии детектив. А Раскольников во многом повторил черты главного героя рассказа «Черный кот» — по крайней мере, есть такое предположение. Тут у нас, кстати, есть подвал, который служил декорациями к этому рассказу.

Я по лестнице спустился в это подземелье. Жутковатое место: небольшое замкнутое помещение со стенами, выложенными из старого красного кирпича, кое-где уже обвалившегося. Именно в таком месте герой рассказа «Черный кот» — наверно, одного из самых жутких произведений писателя — убил свою жену и замуровал её труп в стене.

Эдгар По, живший в этом доме, — уникальный писатель, который внес огромный вклад в мировую литературу и стал основоположником сразу нескольких литературных жанров. Всего несколько рассказов о сыщике-любителе Огюсте Дюпене, написанных им, предопределили судьбу детективного жанра. Куприн писал, что "Конан-Дойль… умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Э.По — «Преступление на улице Морг». Фантастические произведения, которые все последующие писатели-фантасты считали образцом жанра, «страшные» новеллы, вроде вышеназванного «Черного кота», и несколько дико смешных рассказов — все это вышло из-под пера одного писателя. А его стихи сегодня изучаются в школах и университетах. Для американской поэзии поэма Эдгара По «Ворон» все равно, что для русской — «Я помню чудное мгновенье…»

Но то, как обошлись с домом этого писателя, меня неприятно удивило. В Америке музеев вообще-то чрезвычайно много, и очевидно иногда им дают возможность поэкспериментировать. Подходы к организации музеев, как известно, существуют разные: часто бывает, что они полностью воссоздают историческую обстановку какой-то эпохи — с мебелью, шторами на окнах и старинными хрустальными люстрами. Например, в «Зале Независимости» на столах лежали чуть ли не те же самые перья, которыми работали делегаты Континентальных конгрессов. Здесь же, в доме Эдгара По, руководство музея пошло другим путем: из всех комнат почему-то полностью убрали мебель и от исторической обстановки остались только вырезки из старых газет и разные безделушки, принадлежавшие писателю. Одна из таких безделушек — фигурка маленькой черной мыши — была, кажется, единственной вещью в большой пустой комнате на втором этаже. Наверно, поэтому среди туристов музей совсем не популярен — в этом городе, где все дышит историей, он кажется какой-то насмешкой над писателем — в его доме остались только пустые комнаты с голыми стенами, в которых смотреть-то особо не на что. И если бы не просмотренный фильм и две книжки Эдгара По на английском языке, купленные у выхода, я бы не выразил большой радости по поводу посещения этого места.

Я в Нью-Йорке. Столица мира, пуп земли, центр вселенной. Машины проезжают мимо по одной из двенадцати авеню Манхэттена, пестрая толпа движется по тротуару, небоскребы нависают надо мной со всех сторон. Город шумит и бурлит, готовый показать себя во всем многообразии людей, зданий, районов, улиц, музеев, парков.

Один день я провел у друзей своих родителей в городе Фэйр-Лоун (FairLawn), штат Нью-Джерси — одном из тех многочисленных пригородов, которые окружают главный город страны со всех сторон. А утром, 27 сентября, на автобусе отправился в Нью-Йорк и доехал на нем до автовокзала «Port Authority».

Как я уже писал, автостанции других городов — терминалы компании «Грейхаунд» — это простые одноэтажные здания без лишней роскоши и изысков. В Нью-Йорке же, как в центре страны, автовокзал достигает весьма внушительных размеров. «Port Authority» напоминает скорее крупный международный аэропорт — большое здание в несколько этажей, со множеством ресторанов и магазинов. Автобусы здесь прибывают и отбывают на многоуровневые стоянки. Количество ворот, от которых они отходят, достигает, наверно, нескольких сотен. Например, когда я ехал из Нью-Йорка в Нью-Джерси, автобус ждал меня у ворот номер 224.

Утром в будний день на эту станцию в Нью-Йорк на работу приезжают жители пригородов — эдакого ближнего Подньюйоркья. У кого-то нет собственной машины, кто-то считает, что так на работу добираться гораздо удобнее — так или иначе, тысячи людей приезжают на «Port Authority» и расходятся отсюда в разных направлениях.

Прямо за воротами начинается центр города — Манхэттен. В это время дня он производит пугающее впечатление — толпы людей, спешащих на работу, шумящие и сигналящие машины, грязные улицы, и занимающие полнеба небоскребы. Звуками утренний город напоминает работающий завод: ревут машины, вдалеке раздаются сирены полицейских машин, рабочие сверлят асфальт — все это смешивается в однообразный гул, который сопровождает тебя везде.

Схему нью-йоркских улиц, наверно, знают многие. С севера на юг город рассекают авеню — большие проспекты с широкими тротуарами и двусторонним многополосным движением. Перпендикулярно им, с запада на восток идут «стриты» — более узкие и гораздо менее красивые улицы. На них установлено одностороннее движением — обозначаемое в Америке простым указателем «one way» (одно направление). Такая схема не соблюдается лишь на окраинах и на юге Манхэттэна. Вдобавок к этому есть еще и Бродвей — главная улица Манхэттэна, которая по диагонали пересекает город и нарушает весь этот удобный и логичный порядок. Впрочем, именно благодаря Бродвею, который пересекает улицы не под прямым, а под острым углом, появилось несколько интересных зданий. Пройдя от автовокзала несколько кварталов на юг, я увидел небоскреб «Флэтайрон Билдинг» (Flatiron Building). Это стоящее на углу Бродвея и Пятой авеню здание имеет всего три стороны и напоминает формой трехгранную призму — слово «flatiron» переводится как «утюг». Только таким образом архитектору удалось вписать здание в перекресток.