– Старость горька, – подумал он. Его собственное дерево дало ему только горькие плоды.

Если бы его сыновья Иоиль и Авия были такими же праведными, как их отец, не было бы всего этого. Вся горечь его мыслей проступила в углубившихся морщинах. Его лицо застыло в маске – морщинистая кожа, седая борода и пучок растрепанных волос на макушке, которые из-за ветра обрели независимость и силу.

Но скорбь не могла властвовать над Великим пророком – последним из судей израильских, несущих на землю божественное слово, единственную божественную сущность. Он выпрямился, чтобы еще раз окинуть взором весь окружающий пейзаж, избегая лишь южного направления, где возвышались города филистимлян. Самуил же смотрел на земли, которые пообещал охранять.

Один день дождя мог напоить хлебные поля. Так будет, без сомнения, до конца времен, слезы старцев будут поить молодость.

Когда он спустился, небесный свод снова стал голубым. Сердце Самуила наполнилось каким-то невыразимым чувством. Дерево! Дерево! Но душевный покой покидал сердце Самуила.

Женщина наклонилась, чтобы бросить ветки дуба в очаг. Дерево было еще зеленым, и к тому же недавние дожди замочили его так, что от него исходил плотный синеватый дымок. Прежде чем выйти через отверстие в крыше, дым сгущался, иногда скрывая женщину от взглядов ее гостя. Расположившись на ковре, постеленном на земле, он беспокойно следил за ней, ожидая, когда она наконец устроится, чтобы заняться таинством, которое он ей поручил. Это был Ахия, один из ближайших помощников Саула, пришедший спросить у Милки ля Скалдиен, вифлеемской волшебницы, предсказать ближайшее будущее своего царя. В качестве платы он принес пару домашних птиц; кости, разбросанные повсюду, пугали его. Волшебница наконец уселась на низкий табурет и повернула к Ахии увядшее лицо с темными кругами под глазами, в которых отражался огонь, сверкавший адскими отблесками.

– Ты пришел, потому что боишься, – сказала она низким, сиплым голосом. – Твой страх и есть вопрос. Тебе лучше уйти с твоей птицей, так как господин твоего господина запретил нашу практику, и я боюсь, что ты бросишь меня в тюрьму, чтобы отплатить мне за то, что я тебе скажу.

Он испуганно покачал головой.

– Я не сделаю ничего такого, – запротестовал он.

– Тогда давай начнем. Ты знаешь уже все, что ты хочешь знать, и ты хочешь, чтобы я подтвердила твои догадки.

– Я ничего не знаю, – пробормотал он.

– У тебя есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, и ты ничего не знаешь? – опровергла она его слова. – Неужели ты не видишь, что господин твоего господина решил его погубить?

– У Саула нет другого господина, кроме Яхве, – произнес Ахия пересохшим от волнения голосом. – У тебя нет воды?

Она встала, взяла с подоконника сосуд и подала ему.

– Пей, – сказала она саркастическим тоном, – это вода. Но скоро тебе придется пить кровь.

Он чуть было не подавился и поставил сосуд на место.

– Самуил! – закричала Милка, склонившись над гостем. – Самуил заставит вас пить кровь. Самуил – настоящий господин твоего господина! Ты не замечал этого? Против воли он выбрал Саула царем. Он не хотел царя и достаточно много говорил об этом. У иудеев есть только один царь – Яхве. Но кто является представителем Бога на земле? Саул отнял у него свою корону. И Самуил никогда не простит ему этого!

– Женщина, ты богохульствуешь! – закричал Ахия.

Она смотрела на него минуту-другую, и было невозможно понять, какое чувство она испытывала к нему: жалость или презрение.

– Теперь иди, возвращайся ко двору рабов. Поскольку твой господин – раб, Самуил наводит на него ужас, он раб Самуила, он его собака! Он трепещет перед ним, и каждый раз, когда желает освободиться от его влияния, Самуил угрожает ему самой страшной местью – божьей немилостью.

Ахия простонал и закрыл глаза рукой.

– Ты знаешь все, человек, ты знаешь, что твой царь отважен, как лев, и что он, его сыновья и солдаты отважны. Ты знаешь это, поскольку был там, где они разгромили филистимлян. Но ты думаешь, Самуил будет благодарен? Нет, он утверждает, что они были только инструментами в руках Бога. В то время, когда они были вынуждены рисковать своими жизнями, он прогуливался по улицам, чтобы совершать правосудие, поскольку он судья, избранный Всевышним. Неужели ты думаешь, что ваш Бог слепец? Ты думаешь, что он простил бы Саула? Но преследование Самуила безгранично.

– Женщина, ты богохульствуешь, Самуил – святой человек, он Великий пророк и это он выбрал Саула, – запротестовал Ахия.

– Он действительно выбрал царя, – закричала Милка, – потому что Саул красив, а также потому, что Иоиль и Авия не только безобразны, но еще и развращены. Ты не знаешь, что они берут взятки, эти сыновья Великого пророка? Они хотели быть судьями, но они продажны. Ты не знаешь, что именно их развращенность заставила израильский народ просить Самуила о царе? Они мечтали о царе, который положил бы конец их взяточничеству. А Самуил хотел царя, который занял бы место его сыновей и был набожным, покорным, который заменил бы ему сыновей.

Ахия задыхался.

– Ты, женщина, – ведьма, – прошептал он.

– И кого же ты пришел увидеть – солдат, если не колдунью? К кому пришел за советом? К девственнице в цветах, которая доставит тебе наслаждение?

– Я пришел увидеть будущее, я тебе заплатил.

– Будущее в прошлом, солдат. Твой царь повержен, поскольку он оказался слишком слаб. Настоящий царь израильский – это мстительный старик и гордый дурак с амбициями по имени Самуил. Все подсчитано, взвешено, записано. Еще один раз Саул попытается освободиться от проклинающего его Самуила.

– Открой мне будущее – это все, о чем я тебя прошу, – повторил он тише.

Он закрыл глаза, и она долго смотрела на него. Затем она встала, взяла один из горшочков, стоящих в ряд на полке этажерки, поставила его перед собой и достала из него пригоршню порошка, который сразу же бросила в огонь.

– Смотри! – приказала она.

Ахия открыл глаза. Языки пламени невероятно извивались. Они окрашивались синим цветом, потом красным и посвистывали. Он уселся так, чтобы можно было вскочить и убежать в любой момент.

– Смотри, это кровь.

– Когда?

– Кто может сосчитать время? Детский крик вырвался из уст солдата.

– А что потом? – жалобно спросил он.

– Придет другой царь.

– Кто?

– Если его будет выбирать Самуил, он будет тоже красив.

Солдат медленно сполз по стене.

– А твоего царя обвинят в безбожии, – добавила она с грустью.

– Что же делать? – вздохнул он, ожидая немедленного ответа.

– Ты требуешь изменить людей?

Он с трудом поднялся и протянул ей птиц.

– Возьми их, у меня нет больше сил носить их.

Она пожала плечами.

– Человек, это старческое бессилие пришло на смену юности без всякого перехода, – сказала она, вставая.

Она отодвинула щеколду и открыла дверь. Спустилась ночь. Из трубы тянулся дымок. Солдат вышел, тяжело ступая.

– Ты можешь вернуться завтра и съесть их, – зло пошутила она.

Он не услышал ее или не хотел услышать. Эта ночь сама поглотила его без остатка.

В полдень на улице раздавался гул голосов, и улицы Иерихона еще сверкали от последнего ливня. Это было недалеко от алтаря Галгала, к которому Саул пришел принести жертву Богу, чтобы отблагодарить за свою победу над амаликитянами, к памятнику, воздвигнутому на горе Кармель. То же место, где он неделю назад захватил их царя Агага, заключенного теперь в тюрьму. Причиной волнения был недавно прибывший Великий пророк иудеев Самуил. В Иерихоне совсем немного знали о нем. Кроме людей Саула, нескольких израильских торговцев, население состояло в основном из жителей пустынь: аравийцев, иудеев, сирийцев и других приверженцев Бога, проживающих там в течение веков. Это невежество питало и распространяло слухи. Великий пророк – колдун? Маг – утверждали одни, богоизбранный – говорили другие. Царь наверняка, но какой страны? Нет, это сам Бог. Некоторые уверяли, что видели его, сопровождаемого большим эскортом, и невероятно приукрашивали свои рассказы. Он отправлялся, говорили они, к царю Израиля. Это единственное предположение, имевшее под собой почву. Ротозеи торопились к месту, где раскинулся шатер Саула и расположилась немногочисленная армия, чтобы побольше узнать. Стража, представлявшая сложность момента и зараженная мрачным настроением царского окружения, соблюдала осторожность по отношению к Великому пророку и держала толпу на расстоянии.