Воцарилось долгое молчание, потом Анхус повернулся к Давиду:

– Ты мне долго служил, мне не в чем тебя упрекнуть. Возвращайся в Секелаг. Другие цари не хотят, чтобы ты сражался вместе с ними. Да благословят тебя мои боги и твой бог. А сейчас уходи, чтобы не ставить меня в затруднительное положение.

Давид понимающе кивнул. Нельзя вечно играть на двух досках. Они крепко обнялись. Давид позвал Эзера, и солдаты Давида повернули назад, раскалывая ряды филистимлян. Тысяча людей, которым только что объяснили, что не нуждаются в таких братьях по оружию. Они потеряли своего единственного защитника. Сознавать это было достаточно горько.

Но это было не последнее испытание, ожидавшее их сегодня. Когда к концу дня они наконец увидели Секелаг, то остановились от потрясения: за крепостными стенами чернели только руины. Вблизи все выглядело еще страшней. Они разрывали развалины домов в поисках своих близких или их трупов и не находили ничего, кроме еще теплой золы и стариков с перерезанными глотками.

– В то время как царь искал себе невесту и вел переговоры с нашими врагами, наш город разрушили! – кричали некоторые.

Возмущенные крики усиливались. Эзер тщетно пытался их успокоить.

– Его две жены тоже исчезли, – напомнил он. – Он тоже жертва, как и вы.

Авиафар разрывал руины храма; он один нашел решение; разбойники не добрались до спрятанного ефода; и сейчас он держал в его руке, завернутый в белую ткань.

Град проклятий наполнил воздух. Но никто не мог сказать, против кого. Можно было назвать двадцать возможных виновников этого разбоя: все, кого преследовал и побеждал Давид, могли вернуться и отомстить. Увели ли с собой грабители все население Секелага, женщин и детей, или они обрекли их на смерть в пустыне?

– Достань ефод, – сказал Давид Авиафару. – Нужно спросить у Господа, должен ли я преследовать разбойников? Одержу ли над ними победу?

Авиафар качнул головой, развернул ткань и вынул статуэтку из потемневшей бронзы размером с ладонь.

– Господи, мы умоляем тебя выслушать нас, – начал он, держа фигурку перед собой. – Мы умоляем тебя направить нас. Озари нас своим светом! Научи твоих слуг, что они должны делать, чтобы добиться справедливости и наказать вероломство!

Он закрыл глаза и углубился в себя, окруженный всеми этими мужчинами с перекошенными от гнева и страдания лицами. Через минуту он вздрогнул и поднял руки, все еще держа ефод перед собой. Потом он захрипел.

– Месть! – Он прикрыл глаза. – Их надо преследовать! Мы их победим! Мы освободим пленных! Господь с нами!

И глубоко вздохнул, словно неведомая сила отпустила его.

Люди пришли в волнение.

– Но кого мы будем преследовать? – спросил солдат.

– Господь нам это скажет! – крикнул Авиафар.

– Верьте! – крикнул Иоав, старший из трех племянников Давида, который присоединился к нему недавно и проявил много рвения за последние недели, несмотря на свой юный возраст. Давид возвел его в ранг третьего генерала после Эзера и Амона.

Давид решил сейчас же ехать в том направлении, где в полях остались следы, которые вели к реке Безор, а оттуда в пустыню. Но две сотни человек отказались ехать с ними, убитые горем.

– Мы поедем за призраками? – вздыхали они.

Но остальные, жаждавшие мести, отправились в путь.

Они ехали уже добрый час, когда Амон увидел в пустыне человека, машущего руками. Двое солдат поехали узнать что случилось. Они принесли незнакомца к Давиду на руках: человек был так слаб, что не мог идти. Эзер воспользовался этим, чтобы объявить привал. Мертвенно бледный, тяжело дышащий мальчик, казалось, был уже в агонии. Но когда ему дали напиться, съесть немного инжира и сушеного винограда, он постепенно пришел в себя. Давид расспросил его. Мальчик сказал, что он раб-египтянин амаликитянина, который его бросил без еды три дня назад, потому что он заболел.

– Сколько людей с твоим хозяином? – спросил Давид.

– Две тысячи.

– И что они делали?

– То, что делают обычно, – грабят. Они свирепствовали у керенитов в иудейской пустыне, потом у кенизитов[7] этой пустыни. В тот день, когда они меня бросили, мы возвращались из Секелага, который разграбили и сожгли.

Итак, это были амаликитяне, и они пришли в Секелаг почти сразу же после отъезда Давида и его отрядов.

– Ты можешь отвести нас к ним? – спросил Давид. Молодой египтянин ответил своим новым хозяевам готовностью помочь. Иоав посадил его в седло рядом с собой.

Давид отправил четырех всадников в соседние города и деревни, добро и стада которых он защищал от разбойников.

– В каждом городе, в каждой деревне вы должны сказать: «Давид, который так отважно защищал вас от разбойников, сейчас сражается с ними. Ему нужны люди». Поднимите столько отрядов, сколько сможете, присоединяйтесь к нам до первых проблесков зари на берегу реки Безор. Мы все будем ждать там. Спешите! Когда настанет ночь, будет поздно.

Отряд отправился в дорогу. Был прекрасный, спокойный, почти безветренный день. В песках пустыни воздух был удивительно чист.

Солнце клонилось к закату, когда египтянин крикнул и показал пальцем:

– Вот там! Дым! Это, должно быть, они!

Давид отдал приказ остановиться и поехал в разведку вместе с Амоном и египтянином.

Прячась за камни, они почти вплотную подошли к тому месту, откуда поднимался дым. Обширный лагерь освещал свет заходящего солнца. Было зажжено около тридцати костров, и дым от них почти вертикально поднимался в небо. Разбойники пировали. У них были стада и пища, украденная в Секелаге и других городах и селениях.

– Это они! – крикнул египтянин. – Я узнаю палатку моего хозяина, та, над которой поднимается конский хвост, окрашенный в красный с черным концом!

Амаликитян приблизительно должно быть две тысячи, как говорил египтянин. Нельзя было сосчитать все палатки, но примерно несколько сотен. Слишком много, значит, там находятся и пленные, Авигея, Ахиноам…

Давид скрипнул зубами. Сбоку стояли почти пятьдесят верблюдов, лошадей и мулов. Трое солдат Давида изучили месторасположение, потом вернулись, определив место, где река была менее глубокой.

– Мы останемся здесь на ночь, – сказал Давид. – До зари мы не сможем напасть, чтобы по неосторожности не убить пленных. Пусть никто не разжигает костров. Враги не должны даже предполагать, что мы здесь. Внезапность – главный козырь в нашей битве.

Они проспали лишь несколько часов. Еще не забрезжил свет, когда звук шагов и несколько легких свистков возвестили о возвращении гонцов.

– Где Давид?

– Я здесь.

– Это мы, Ереми, Хоат, Пашхури, Юбаль.

– Вы смогли поднять людей?

– Да, три сотни.

– У них есть оружие?

– Не у всех.

– Какое оружие?

– Копья, пращи, кинжалы. Но мы привели двадцать восемь верховых животных, мулов и ослов.

– Хорошо. Эзер соберет их. Объясните им, где амаликитяне и что им нужно делать. Потом возвращайтесь ко мне.

С первым лучом солнца они бросились в атаку. Давид и Эзер возглавляли отряды с мечами в руках. Они образовали своего рода вершину треугольника, который расширялся, чтобы потом расколоть лагерь противника на две части. Часовые, которые заснули к концу ночи, подняли тревогу, когда Давид и Эзер уже достигли первых палаток и вспороли их ударом меча. Амаликитяне спали, объевшись мясом и охмелев от вина; Амон схватил одного, самого молодого, и в схватке приставил кинжал к его телу, требуя сказать, где находятся пленники. Тот указал на третий ряд палаток и вскоре испустил дух.

Амаликитяне пытались сопротивляться, но там, где только что они видели трех человек, вскоре их было шестеро. Они таращили глаза от неожиданности. Давид устремился к третьему ряду палаток и, разорвав, как предыдущие, обнаружил там двух амаликитян с поднятыми мечами. Пехотинцы, которые следовали за ним, бросили в них копья. Здесь были пленные женщины, но не было ни Авигеи, ни Ахиноам. Однако эти женщины, узнав Давида, показали ему, где находились его жены. Он бросился туда. Амаликитяне-охранники набросились на него, но вышла женщина; это была Ахиноам, она бросила кинжал в спину одного, а с оставшимися двумя Давид легко управился. В этот момент вышла Авигея с кинжалом в руке, только Бог знал, где она его нашла, но она была полна решимости воспользоваться им.