В пути все развеселились, я же была грустна. Отсутствие свекрови не возместило мне разлуки с мужем. Но, проехав несколько льё, я почувствовала, что печаль моя рассеивается.

Мы приехали в Венецию прекрасным февральским утром и остановились в резиденции посла его высочества, великолепно принявшего нас.

В тот же вечер было решено отправиться в масках на площадь Святого Марка.

— Милые дамы, — сказал нам принц, — мы прибыли сюда, чтобы развлечься, и будем веселиться от души. Что касается меня, то я собираюсь задирать всех и призываю вас делать то же самое. Сударь, — добавил он, обратившись к послу Франции, поспешившему приехать, чтобы приветствовать принцессу, — предложите свою руку госпоже герцогине Савойской. Я хочу, чтобы все знали, насколько я высоко чту родственные связи с его величеством Людовиком Четырнадцатым и насколько стремлюсь упрочить этот союз.

Господин д'Аво был искусным дипломатом; его не обманули комплименты герцога: за ними он угадал тайные замыслы или, по меньшей мере, заподозрил их; с тех пор между ними началась борьба.

Мы поплыли в гондоле к площади Святого Марка, где очень скоро толпа людей, одетых в черные и разноцветные костюмы, ошеломила нас, не привыкших к такому оживлению.

Его высочество пришли приветствовать от имени дожа и Светлейшей республики; таким образом, о его прибытии стало известно, и агенты инквизиции уже окружили нас.

Виктор Амедей долгое время оставался рядом с герцогиней и послом; затем он начал приставать к некоторым маскам, но ничего из этого не получилось. Ему весьма достойно отвечали, как будто знали, кто он такой. Герцога это стало раздражать; кроме того, его выводил из себя граф д'Аво, не спускавший с него глаз. Сделав вид, что ему весело и он развлекается, Виктор Амедей взял меня за руку и отвел чуть подальше.

— Сударыня, — сказал он мне, — будучи француженкой, не сумеете ли вы переключить взгляды господина д'Аво с меня на что-то другое? Я приехал в Венецию вовсе не для того, чтобы не иметь возможности побеседовать хотя бы с одной дамой; ничуть не пренебрегая герцогиней, я все же горю желанием узнать, так ли остроумны патрицианки, как о них говорят.

— Кто смеет мешать вам, ваша светлость? Насколько мне известно, граф д'Аво не ваш духовник?

— Нет, но во Франции теперь очень щепетильны в таких делах, и если он воспримет шутку как неверность, прославленный дядюшка моей жены сможет упрекнуть меня в этом. Все сказанное должно остаться между нами, госпожа ди Верруа, я прошу вас о дружеской услуге.,.

Глаза графа д'Аво изучали меня, точнее, пытались прочесть мои мысли. Мне казалось, что я непроницаема, а доверие государя переполняло меня гордостью.

Мы провели на улице всю ночь; Виктор Амедей все сильнее распалялся, приставал к коломбинам и арлекинам, попадавшимся по пути, и позволял себе некоторые вольности.

Перед наступлением утра явился посланец дожа и сообщил, что в Герцогском дворце накрыт стол для его высочества, поскольку по местному обычаю Республика берет на себя все расходы по приему коронованных гостей.

— Но я еще не встречался с дожем, — сказал принц г-ну д'Аво.

— Ваше высочество его и не увидит. Вам станут подавать в комнате, где, возможно, будут находиться один из проведиторов, или Messere Grande note 10, и несколько патрициев; прием будет по-королевски пышным, вам предложат самые изысканные кушанья, самые свежие овощи и фрукты из всех стран и в неограниченном количестве; такое можно встретить только в Венеции, но надоедать вам не будут. Здесь все делается тихо и в тайне: вам будет казаться, что вы одни, но два десятка глаз будут следить за вами, а два десятка ушей слушать каждое произнесенное вами слово. Что касается дожа, то вы увидите его во время церемонии, предусматривающей такие правила этикета и такие сложности, каких вы не встретите даже при дворе моего повелителя короля Франции. Вы находитесь здесь инкогнито, в качестве путешественника. Поэтому вас будут принимать, как здесь говорят, по обычному чину. Но с какой помпой встречали бы вас, явись вы в Венецию с короной на голове и в окружении гвардейцев!

— Неужели эти благородные купцы так богаты?

— Они благороднее принцев, оборотливее евреев, у них больше сокровищ, чем в самой Индии! Нужно пожить в Венеции, чтобы понять ее.

— К несчастью, у меня на это нет времени, — с сожалением ответил принц.

Господин д'Аво многозначительно посмотрел на герцога, давая понять, что вовсе не верит в его сожаления.

Наконец мы вошли в великолепный и необыкновенный Дворец дожей, поднялись по лестнице Гигантов, прошли мимо пастей львов, куда бросают доносы для Совета Десяти (от одной мысли о них по телу пробегает дрожь). Я до сих пор не могу избавиться от ощущения страха при воспоминании об этом ужасном городе, где все известно, где, даже закрывшись в своей комнате, никто не решается думать по-своему. Не могу без дрожи вспоминать и о наглухо закрытых черных гондолах, перевозящих неизвестно что и плывущих неизвестно куда. Мне слышатся жалобные крики перевозчиков на каждом канале, когда пути их пересекаются, вижу сыщиков, которые приходят и вдруг арестовывают вас прямо на балу, в разгар праздника от имени его высочества дожа и Светлейшей республик и, а также темницы, о которых до сих пор почти ничего не известно, кроме одного: в них попадают, но из них никогда не выходят — это смерть. Несмотря на все очарование этого края, я бы не хотела там жить.

Мне незачем приводить полный отчет о нашем путешествии в Венецию, о приеме, оказанном дожем и догарессой их королевским высочествам. Это отняло бы слишком много времени и вышло бы за рамки моего повествования. Только два факта достойны упоминания, и я перехожу к ним.

Первый — чисто политического свойства, однако сегодня я могу об этом рассказать: последствий можно уже не опасаться. Герцог Савойский провел в Венеции несколько встреч с представителями Аугсбургской лиги, с которой он сумел вступить в контакт, несмотря на двойную слежку — со стороны и дожа, и посла Франции. Маска и карнавал послужили герцогу великолепным прикрытием.

Лишь намного позже я узнала, какую роль невольно играли герцогиня и я в этой комедии. Однажды вечером мы отвлекали д'Аво, пока герцог в маске и костюме лакея шел следом за нами в сопровождении двух посланцев Лиги, переодетых таким же образом; более двух часов мы кружили с этим эскортом около театров и кукольных балаганов на площади Святого Марка. В это время князь делла Чистерна, точно такого же роста, как герцог, закутавшись в его плащ, заигрывал на наших глазах с масками. Он не разговаривал с нами и делал вид, что не имеет отношения к нашей компании, — чтобы поразвлечься от души, как объявил он нам, уходя.

Мы обманулись так же, как посол. Но позднее он узнал правду, и вы увидите, каковы были последствия этого открытия.

Другой факт был более странным и непонятным. Я расскажу о нем прежде всего по этим причинам, а также потому, что характер герцога Савойского предстал тут совсем в новом свете: таким он никому не был известен.

Этот человек глубокого ума, тонкий политик и храбрый воин оказался доверчивым, как ребенок, и подверженным самым смешным суевериям. Он ничего не делал в пятницу, если только его не принуждали; никогда не ступал с левой ноги, бледнел, заметив крупинку соли на столе, верил в колдовство и колдунов. И но многих жизненных обстоятельствах он оказывался под их влиянием.

Историю такого рода я и собираюсь вам рассказать. Она сохранилась в моей памяти вопреки моему желанию, и до сих пор я не могу изгнать ее из моих мыслей. Это и в самом деле странная параллель.

Я уже говорила, что принц стал уделять мне некоторое внимание; во время путешествия, казалось, его занимали другие мысли, и в первые две недели особое отношение ко мне никак не проявлялось.

Однажды вечером мы катались в открытой гондоле вместе с догарессой, а после этого собирались сесть за стол; неожиданно пришел герцог, которого мы не видели с утра.