Вариант с использованным токсином относился к той категории, когда нигде и ничего. По крайней мере, это утверждали эксперты уже второй лаборатории. И не просто лаборатории — главной императорской, в которую стекались данные со всей Империи.

— А ведь они его должны были испытывать, — словно вместе с ним пройдясь по цепочке рассуждений, недовольно произнес Стас.

Внешне Андрей никак не отреагировал — напрямую событие этого утра их мало касалось, но внутри дернулся.

Что-то происходило в последнее время в недрах служб, ответственных за порядок в Империи. И ведь не сказать, что совсем уж разгильдяйство — среди тех, с кем приходилось контактировать, все были серьезными профессионалами, но вот к тем, кто работал на местах, вопросов становилось все больше.

Андрей хотел сказать, что пора заряжать аналитиков, но промолчал. О существующей, на его взгляд, проблеме князю он доложит, а дальше…

Перед клубом стояли свои задачи. И от качества и своевременности их выполнения тоже зависели чьи-то жизни.

— Триста двадцать один…

Кулаки сжались сами собой. Трагедия такого масштаба…

Информацию о контакте Марины Волынской, княжеской внучки и студентки Московского Императорского университета, с завлекалой из «Валите в свою провинцию» заинтересованным лицам передали еще в понедельник. И если за терактом стояли именно эти твари…

— Тебе не кажется, что подозрения с Ушаковых мы сняли слишком рано? — сбил вдруг с мысли Стрельников.

Андрей сначала не понял, о чем сказал Стас, потом, оценив услышанное с разных сторон, нахмурился.

О наркотиках он помнил. И о производстве, и о каналах сбыта.

И об Артемии Зубове, чей заводик привлек их внимание тем, что прекрасно вписывался в схему, тоже не забывал.

А вот Ушаков, как и сказал Стрельников, ушел на второй план. Стоило признать, что по объективным причинам — и повторная комиссия ничего криминального на фармпроизводстве не обнаружила, но…

История с ночными клубами, принадлежавшими роду Ушаковых, в покое не оставляла. Уж больно свободно чувствовали себя там не только распространители дури, но и те самые завлекалы.

— Триста двадцать три…

Андрей не пропустил, как медленно выдохнул Стрельников, успокаивая всколыхнувшуюся ярость.

Счетчик щелкал…

Обвиняя то ли в халатности, то ли в саботаже, то ли в предательстве.

А, может, и во всем сразу, что выглядело вполне логично. Один махнул рукой, другой закрыл глаза. А третий…

Третьего хотелось сразу пристрелить. Чтобы неповадно было.

Город практически вымер. Вокзалы, аэропорты, автобусные станции… Красная угроза! На дорогах только спецтехника. Подняты все службы. И гражданские, и военные. Патрули в пределах визуальной видимости.

Такого не было даже в период военных конфликтов!

Впрочем, подобных терактов история Империи тоже не фиксировала. И это заставляло вновь и вновь задумываться о том, кто и что делал не так.

Или — не делал, что, в принципе, было одним и тем же.

— Трубецкой…

Хлопонин выглянул в окно — машина князя как раз разворачивалась, направляясь в этот же сектор, бросил взгляд на часы.

Пятьдесят минут после полудня…

Первый раз с князем пересеклись около половины десятого — император требовал дать ему хоть что-то, способное пролить свет на происходящее.

Трубецкой был не единственным, кому предстояло объясняться перед главой Империи. И даже не в первой десятке тех, кто нес ответственность за гибель студентов — в Тайной коллегии князь отвечал за угрозы со стороны родовитых дворян, имевших свои взгляды на то, кто должен управлять государством. Но!

Трубецкой, это — Трубецкой! Ему до всего было дело.

Первыми к ним заглянули два бойца из охраны князя. Один дернул дверь, тут же наведя короткоствол, обещая изрешетить любого, кто дернется. Второй тоже не поскупился на аргументы, но убедившись, что внутри кроме самого Хлопонина и оператора никого не было, расслабился и отступил.

Был еще и третий — Андрей «чувствовал» его присутствие, но это уже рядом с кабиной водителя.

Позеры!

Красовались перед парнями Владимира, что скрытно контролировали периметр.

— Его превосходительство просит вас выйти. — Второй, продолжая держать ствол горизонтально, сделал шаг в сторону.

— Ну, если просят… — поймав себя на том, что его клинит на первом, втором и третьем, «пробурчал» Андрей. Выбрался из машины.

Трубецкой тоже покинул салон автомобиля. Кивнув ему на пустующую террасу, пристроенную к кафешке, направился в ту сторону.

Андрей догнал, когда князь успел устроиться за крайним столиком.

— Все настолько хреново? — оценив закаменевшее лицо Трубецкого, сел он напротив.

И ведь знал…

Тяжелое свинцовое небо. Нудный, выматывающий дождь. И никого… Словно вымерло.

И только тишины, соответствующей вот этому… вымерло, не было. Воющие на все лады сирены. Шум винтов вертолетов. И не только тех, что вывозили тяжелых пострадавших, но и военных, барражировавших над Москвой.

Оператор несколько раз передавал картинку с площади перед университетом. Несмотря на запрет…

Никакой запрет не мог остановить людей, желавших узнать, что случилось с их знакомыми и близкими.

Недостаток информации, вполне оправданный страх и пусть еще не горе — списки погибших пока не были опубликованы, но уже его предчувствие, сбивали их в монолит.

И это было жутко. Потому что толпа безумна в своей сути. И стоит только ее качнуть…

Думать о возможных жертвах еще и с этой стороны не хотелось.

Но думалось.

— Сам как считаешь?! — зло буркнул Трубецкой. Потом мотнул головой и продолжил спокойнее: — Спасибо за Илью.

Хлопонин отреагировал не сразу — готов был ко всему, кроме этого спасибо. Потом кивнул.

Когда младшего Воронцова «сплавили» в общежитие университета, Андрей напрягся. Не по причине — не было причин, просто внутрях дернулось, намекая, что в некоторых случаях лучше пере-, чем недо-.

Чуйку можно было, конечно, и послать — некоторым отпрыскам княжеских родов не помешало бы оказаться поближе к пусть и не совсем простому, но все-таки люду, однако Хлопонин предчувствиям предпочитал верить.

Как оказалось, не ошибся и на этот раз. Барышня, которую попросил присмотреть за молодым человеком, сработала на все сто, правильно посчитав, что легче всего присматривать, когда поднадзорный находится в шаговой доступности. Или — постельной, что было всего лишь частным случаем указанного варианта.

И хотя…

Рассуждать о морали, когда шла речь о жизни и смерти, точно не стоило.

— Сашка на сортировке, — неожиданно даже для самого себя произнес Хлопонин.

И ведь ни время и ни место…

— Мой в оцеплении, — взгляд Трубецкого стал понимающим.

Всего лишь мгновение…

Лишь согласиться, что ничто человеческое им не чуждо.

— Значит так, Андрей, — «скинув» оцепенение, неожиданно резко подобрался Трубецкой, — с собственными рефлексиями разберемся потом. А пока…

Он был прав, князь Трубецкой, тайный советник Тайной коллегии. С рефлексиями они могли разобраться и потом. Сейчас было время для тварей, посягнувших на чужие жизни.

По два часа на отдых и сортировку, чередуясь с другими группами. Свернулись уже в восьмом часу вечера.

Впрочем, самой тяжелой была та — первая, дальше стало пусть и не легче, но психологически проще. Всего лишь с десяток красных в той стадии, когда нужна экстренная помощь, но об угрозе жизни речь все-таки не идет, только о вреде здоровью.

Затем четыре часа принудительного сна — «укладывала» сама Людмила Викторовна, детской магемой, которой успокаивали малышей, и нас перебросили в мобильный госпиталь, развернутый на стадионе.

Тяжело ли там было? Очень! Но это если не сравнивать с сортировкой. Вот где ужас, о котором я вряд ли когда-нибудь забуду.

— Не спи…

Я вскинулась, оглянулась на неслышно подошедшего ко мне Кира.

— Не сплю… — буркнула устало.