А это были совершенно другие отношения.

Моя машина стояла у дома. Кого благодарить за заботу было понятно — Андрей.

Вот только сам он на звонки не отвечал. И только после пятого, когда я уже не знала, что думать, отметился лаконичным сообщением: «Освобожусь, перезвоню».

Посчитав, что это лучше, чем ничего, вошла внутрь. Сняла пальто, сапоги, сдвинула их в угол. Надела домашние туфельки и… замерла, осознавая, что не знаю, что делать дальше и как себя вести.

Внешне ничего не изменилось. Тот же флигель, та же гостиная. Неброский ковер на полу. Уютный диван, кресло у камина. Учебники стопкой на столе. И даже витал в воздухе едва ощутимый аромат духов, которыми я пользовалась. А вот внутренне…

Прежде чем разъехаться по домам, наведались в Академию. Отметились, приняли душ, сдали форму и рабочие сумки, переоделись.

Казалось, что последние сутки остались там, в прошлом. Переживаниями, усталостью, пониманием потерь. А впереди все, как оно было раньше: дом, друзья, учеба, подготовка к балу первокурсников.

Но я ошиблась. Как раньше уже не будет. А вот как?!

— Саш? — внутренняя дверь открылась неожиданно, но очень вовремя. Еще бы мгновение, и я, натянув обувь и пальто, выскочила из флигеля.

Куда? Зачем?

Я этого не знала. Но оставаться одной, несмотря на дикую, не столько физическую, сколько психологическую усталость, и желание добраться до постели, вряд ли смогла.

— Юль… — попытавшись улыбнуться, вздохнула я.

Отец рассказывал, что возвращаться к мирной жизни тяжело. Что война долго не отпускает, держа острым чувством грани и кажущейся простотой. Когда лишь ты, жизнь, смерть и рулетка с ее «повезет — не повезет».

Я его не понимала. До этого мгновения.

— Ты чай будешь? — глядя на меня с не меньшей растерянностью, чем я сама, спросила вдруг Юля.

— Чай? — нахмурилась я.

Такое непритязательное слово…

Практически всех студентов-целителей развозили автобусами. Сначала до Академии, потом по домам. И все в сопровождении охраны.

Еще один страх, который будет преследовать. Практически пустые улицы, вой сирен и…

Люди были. Шли торопливо, словно пытались быстрее пересечь открытое место. Сутулились.

— Соглашайся, Саша, — поддержал Юлю Сергей.

Появился он неожиданно. Или…

Воспоминаниями меня буквально захлестнуло, так что внимание было рассеянным.

— Да, только переоденусь, — попыталась я вновь улыбнуться.

Жизнь продолжалась. А то, что изменились ее условия…

Моего личного опыта для таких выводов не хватало, но если верить отцу и его соратникам, то изменение условий жизни происходило не так уж и редко. И, чаще всего, внезапно.

— Мы тебя ждем, — уже увереннее произнесла Юля и лишь теперь вошла в гостиную. Добравшись до дивана, села на край. Потом сдвинулась, устраиваясь удобнее.

Вроде и мелочь, но как хорошо отражала еще один постулат, для которого сегодня было самое место. Люди они такие… привыкают ко всему. Чтобы убедиться, достаточно вспомнить сортировки. Первую и последнюю.

И хотя в этом случае можно говорить об уверенности, которую мы обретали, но…

Первая сортировка с нашей стороны была подвигом. Последняя — работой. Разница — очевидна.

Поднималась я наверх медленно — боролась с сомнениями. Идти — не идти? А может лучше все-таки отказаться от чаепития и завалиться в постель? А если не усну, вновь и вновь переживая события последних суток? А если только задремлю и позвонит Андрей? А вдруг…

До спальни я так и не добралась. Села на верхней ступеньке, прислонилась к перилам. Изнутри рвался вой, но я прикусила губу, не позволяя себе окончательно расклеиться. Но слезы текли, холодя кожу.

Когда мы покидали госпиталь, в списке погибших было триста сорок восемь человек.

Кто-то сказал, что цифра не менялась с двух часов ночи.

В это очень хотелось верить, но…

К трестам сорока восьми требовалось добавить тех, кто в эти сутки не смог получить своевременную помощь.

Еще одна статистика, в ответе за которую те твари, что все устроили.

— Саш… — Юля, словно ощутив мое состояние, взбежала по лестнице, присела рядом. Обняла, отобрав меня у перил, прижав к себе.

Вздохнув, шмыгнула носом.

Быть сильной тяжело. Даже в том случае, когда тебя воспитывают отнюдь не как кисейную барышню.

— Видела Игоря, — неожиданно произнесла я.

— Он звонил, — как-то подозрительно спокойно отозвалась Юля. — Предупредил что Антон с Сашкой в оцеплении. Чтобы не беспокоилась.

На этот раз я улыбнулась без всякой натуги. Хоть и относилась не ко мне, но забота парней была приятна.

— Он сказал, что никому меня не отдаст, — продолжая чувствовать, как по телу растекается расслабляющее тепло, поделилась я с Юлей откровениями Игоря.

— Правда?! — отстранившись, посмотрела она на меня едва ли ни с восторгом. — Игореха?!

— Да, — смущенно кивнула я. — Это было так…

— … романтично… — довольно закончила она за меня.

Внутри дернуло — обстановку в тот момент трудно было назвать романтичной, но говорить об этом Юле я не стала.

Впрочем, отец упоминал и об этом. Жизнь она сильнее смерти. Но понимаешь ты это, когда подступаешь к самому краю. Вот тогда и взвешивается все, становясь либо важным, либо — нет.

Для Игоря наши отношения оказались важными. Для меня — тоже. А все остальное…

— Охрану приставил Андрей? — лишь теперь сообразила я, с чем связано присутствие Сергея.

Направленный на меня взгляд Юли стал задумчивым. Но ответ не заставил себя ждать:

— Они с напарником в доме и двое в машине.

Машину я не заметила. И это было плохо. Не потому плохо, что я чего-то опасалась. Просто настолько ушла в себя, что перестала следить за происходящим вокруг.

И хотя в данный момент это ничего не значило…

Значило! И приставленная крестным охрана это подтверждала.

— Объявили трехдневный траур, — поднявшись, протянула мне Юля руку. Помогла встать, хоть я и не сильно-то нуждалась в помощи. — И комендантский час. После двадцати двух только по специальным пропускам.

С точки зрения последних событий это было логично. Но все равно давило, возвращая к мысли, что эта — новая жизнь, будет уже другой. И неважно, что рано или поздно в парках и на детских площадках вновь зазвучит смех. Страх останется, всплывая каждый раз, когда поблизости взвоет сирена.

— А что с учебой? — остановилась я, уже сделав шаг к двери.

Когда этот же вопрос задала в Академии, ответа так и не услышала. Дежурные, как и мы, сутки на ногах.

Юля оказалась осведомленной. Но не настолько, насколько мне бы хотелось:

— До особого распоряжения все учебные заведения закрыты. А когда оно будет, это особое распоряжение… — пожала она плечами.

Кивнув, открыла дверь в спальню.

И опять ударило контрастом того, что видела, и что сидело внутри. Аккуратно заправленная постель. Книга на прикроватной тумбочке. Сдвинутое в стороны полотно штор. Ветка черемухи, заглядывавшая в стекло…

— Мама обещала заглянуть к обеду. — Юля встала у меня за спиной.

Штрихи мирной жизни!

Я резко развернулась, посмотрела в глаза подруге.

Произнести то, что осознала в этот момент, было невозможно, но Юля поняла меня и без слов. Побледнев, отступила на шаг. На мгновение опустила голову, но тут же вновь ее подняла, принимая связавшее нас озарение.

То, свидетелем чему мы были, называлось не чрезвычайной ситуацией. И даже не терактом. Это была война. И мы, вольно или невольно, но уже стали ее участниками.

Стас перехватил на лестнице. О случайности речь не шла. Воодушевление на физиономии у Стрельникова обманываться не позволяло.

Андрей собирался сначала заглянуть в столовую — последний раз перехватывал на бегу прошлым вечером, но после такого вступления решил изменить планам, кивнув в сторону ведущего к его кабинету коридора. Пожрать он всегда успеет, а вот узнать новости, о которых Стас предпочел не докладывать по магофону, вряд ли. Уж больно быстро те устаревают, лишая возможности реагировать своевременно.