— Ваше…

— Отставить! Без титулования! Времени нет!

— Тут неподалеку стройка есть, там…

— Дельно! Действуй!

Тут ко мне командир Преображенцев явился, честь отдал… Я на него прикрикнул, чтоб без титула и только по делу.

— Михаил Николаевич! Может, мои начнут завалы разбирать? Сейчас еще набегут, а нам бы…

— Голыми руками? Николай Андреевич (откуда я знаю… ага, гвардия все-таки, должен их знать по имени-отчеству), увольте! Пошлите самых крепких десяток парней — тут стройка рядом, вот, Егорка укажет, весь инструмент и рабочих всех сюда! Веревки! Этих, что с самоваром — не трогать! Всех, кого вытащите — отпаивать горячим чаем, если в сознании. Я должен точно знать, кто это сделал. Тут жандармы есть?

— Не могу знать, только прибыл.

— Вон они, а вы молодцы, раньше голубых мундиров прибыли! Сейчас в оцепление жандармские станут, будете формировать рабочие бригады с инструментами, стараться быстро работать, не путаясь друг другу под руками…

Умчался. Но тут меня уже окружили еще военные. Эти из Генштаба или Адмиралтейства? Б… генералы одни. А кто спасательными работами заниматься будет? Полковникам да каперангам всяким приказывать завалы ручками своими разбирать?

— Ротмистр Коновалов, ваше императорское высочество! Ставим оцепление!

АЛЕКСАНДР! В голове как набатом! Мы должны были собираться в столовой, как мне сообщил брат, Мария Александровна хотела сообщить нам свою последнюю волю. Завещание. СТОЛОВАЯ! Где был эпицентр взрыва?

— Извините, что? — удивленно переспрашивает жандарм. Это, получается, я последнюю фразу вслух выговорил? Надо контролировать себя. Лучше надо себя контролировать…

— Ротмистр… Первые команды направить… знаете, где была столовая? Не важно… вот — на этот угол сюда… Ищите семью императора. Молите Бога, чтобы его императорское величество не добежал к столовой.

После этого, поддерживаемый несколькими полковниками, следую к скамейке, которую уже подняли, на которую мою тушку и усадили. Такое у меня скамеечное руководство получилось. Была у меня небольшая надежда, что император мог остаться в живых: его покои находились достаточно далеко от столовой, судя по всему, эпицентр взрыва был именно под нею. Значит, Халтурин! Его динамит сработал!

А тут, смотрю, прибыли пожарные команды. С облегчением смотрю, что тут пятерка пароконных бочечных бригад прибыли. Вот только всем им тут делать нечего: я заметил два-три дымящихся точки, удивительно! Каков сильный взрыв был, судя по всему, а пожаров-то кот наплакал. Ох! Как тут нечисто все с этим взрывом! Усачи с блестящими шлемами быстро стали накачивать воду, так что дымки погасили весьма оперативно. Нашлись у них и топоры, и несколько багров, так что стало веселее, а тут и рабочие с инструментом прибежали, теперь их расставить по местам правильно, чтобы не толпились! А… вот, есть кому командовать, молодца, вижу, человек с опытом… записать потом всех отличившихся и наградить…

А теперь по поводу первичной идентификации личности. Мой персонаж — Михаил Николаевич Романов. Великий князь, младший брат императора Александра Николаевича, сын Николая Первого, прозванного революционерами Николаем Палкиным или Николаем Кровавым.

Но мою дальнейшую персональную ориентацию прервали появившиеся весьма солидные люди: Иосиф Васильевич Лутковский, гражданский губернатор Санкт-Петербурга, временный генерал-губернатор Санкт-Петербурга легендарный генерал Йосиф Владимирович Гурко (он был и командующим гвардейскими частями), градоначальник Санкт-Петербурга Александр Елпифидорович Зуров, председатель комитета министров Петр Александрович Валуев.

В этом кругу и организовалось что-то вроде полевого штаба по устранению последствий взрыва в Зимнем дворце.

Валуев

Долиберальничались! О страшном взрыве я не мог не услышать! Во многих зданиях Санкт-Петербурга вынесло окна, осколки стекла засыпали мостовые. Мой экипаж подъезжал к Бирже, чтобы потом по мосту переехать к Зимнему. У меня был запас времени, государь просил прибыть в Зимний к двум часам пополудни, однако, меня попросил поторопиться флигель-адъютант императора, фон… Эм… Эх… ах, как мне эти немецкие фамилии осточертели! Фон Энден! Вот! Он говорил, что государь оставил мне записку, с которой необходимо ознакомится ДО нашей встречи. Ну что же… а потом вот это взрыв… Мой экипаж был прикрыт от взрыва зданием Биржи, посему и не пострадал. Я же говорил государю, что в борьбе с революционерами необходима твердость. Даже не так — жестокость! Жаль, в свое время Мезенцев был убран с пути… Петр Александрович трусом себя не считал, но он был из породы очень осторожных политиков, поэтому, скорее всего, и дожил до достаточно почтенных лет, да еще будучи на столь головоломных должностях. Но себе-то председатель комитета министров мог признаться: он был трусом. Слишком осторожничал, предпочитал, чтобы грязные и жестокие решения принимались другими. Так, в самом начале сего года государь намекнул ему, что хочет поручить борьбу с революционным движением Лорис-Меликову, человеку, известному весьма «аккуратным» подходом к господам террористам. Петр Алексеевич считал, что Микаэл Тариэлович на такую работу не годиться. Но промолчал, смалодушничал, не перечил государю… Вот и долиберальничались! И он, и государь, и его ближние! От взрыва мост показался поврежденным, но объезд — это потерять сколько времени! Впрочем, время и тут было потеряно… правда, не так уж и много. Пока кучер и адъютант обследовали мост, по которому никто еще не решался ехать, пока экипаж весьма осторожно перебрался к дворцовой площади!

Тут я увидел на скамье Михаила Николаевича, младшего брата государя. Он был ранен: повязка на голове, рука на перевязи, серьезно пострадал. При этом сам великий князь оставался деятельным, сосредоточенным, хотя состояние его здоровья внушало мне серьезные опасения. Несмотря на это, Михаил Николаевич сохранял ясность ума и руководил спасением тех, кого можно было спасти. Его указания были четкими и по-военному краткими. Прибывшие по его указанию медики старались оказать помощь тем, кого обнаружили на площади с травмами и ранениями, при этом имена и фамилии, как и адреса не только пострадавших, но и свидетелей тщательно записывались. Прибывшие гвардейцы, а позже жандармы оцепили место трагедии. К удивлению, я не увидел около великого князя никого из руководителей жандармов, что меня весьма удивило, прибывший позже всех начальник штаба отдельного корпуса жандармов, генерал-майор Свиты Его Императорского Величества Петр Александрович Черевин сообщил, что начальник Третьего отделения Никита Конрадович Шмит и шеф жандармов Александр Романович Дрентельн были вызваны к государю заранее, должны были встретиться с государем ДО собрания Романовых в Зимнем дворце.

Каждый из нас, присутствовавших при этом страшном событии делал то, что положено ему, и что было в его силах. Меня опять поражала стойкость Его Императорского Высочества Михаила Николаевича, впрочем, как настоящий боевой генерал он не мог поступать по-другому, но силы его были на исходе… Когда из руин достали тело его августейшего брата, обезображенного, но узнаваемого, к сожалению, покойного, а случилось это уже без четверти в полночь… Михаил Николаевич потерял сознание и был доставлен домой, в Новомихайловский дворец. Это избавило его от тяжести созерцания разорванных и обезображенных тел множества из членов императорской фамилии. Я выдержал это испытание стойко, но утром понял, что потерял способность спать совершенно… И только усилиями своего врача сумел забыться на несколько коротких утренних часов.

Глава одиннадцатая

Заметая следы

Санкт-Петербург

13 февраля 1880 года

Убегать надо так, чтобы не оставалось следов

(В.Гюго)

Сергей Мезенцев

За Нарвской заставой столичного города жила голытьба. Называть жилищем те трущобы, что разрослись тут подобно грибам в дождливую погоду, было бы огромным преувеличением. Кривые улочки, покосившиеся домишки, вросшие в землю с самого рождения, все они еще и топились по-черному. Облезлый одноглазый серый кот прошмыгнул через улочку, отправляясь по своим, очень важным, кошачьим делам. Из всех развлечений — недорогие трактиры самого низкого пошиба, из духовной пищи — вечно пьяный батюшка самого бедного столичного прихода, да церква святой Екатерины Александрийской, что называют Екатерингофской еще, сорок лет назад ее возвели, вот и валит в нее народ, а в кого тут надеться, коли не в Бога? Так что голытьба, что жила неподалече от Петергофской дороги к этому светочу духовному завсегда припадала, вот только глуха была святая Екатерина к их просьбам, видать, далече ей из Александрии за нашим народцем приглядывать.