В том, что Джеймс чувствовал себя как в Кёнисберге, так и иных городах королевства вполне комфортно была и толика вины Государя Николая Павловича. На протяжении десятилетий слово Императора Всероссийского подкреплённое мощью победоносной армии, полки коей промаршировали по всей Европе, входили в Берлин и Париж, было решающим, особенно в австрийских и прусских спорах. И до конца своих дней, король Фридрих-Вильгельм IV не мог ему простить, что дважды, в 1849 и 1850 годах, его августейший свояк поддержал позицию Австрии. Естественно, что об этих прискорбных обстоятельствах были осведомлены и Британцы, кои не преминули сим воспользоваться.
А посему, чрезвычайный и полномочный посланник при дворе Санкт-Петербурга сэр Гамильтон Сеймур, покинув после начала войны пределы России, заехал в Пруссию, дабы попытаться втянуть её в состав антирусской коалиции. Это предложение не вызвало резкого отторжения у Фридриха-Вильгельма IV, хотя после долгих колебаний, он отказался, это было вызвано не родственной приязнью к своему августейшему свояку, а тривиальным страхом. На все уговоры, посулы и угрозы, следовал ответ: «Я не хочу, чтобы, вместо сражений на Дунае, происходили сражения в Восточной Пруссии».
В итоге он вступил на набережную Санкт-Петербурга лишь в конце 1857 года. Официально, он был из незнатной дворянской семьи, сумевшей создать неплохое состояние благодаря не фамильным поместьям, а занятием коммерцией. Но теперь, сравнительно молодой мужчина, совсем недавно достигший возраста Христа, имел возможность вести безбедное существование, отдаваясь путешествиям и занятиям спортом. Дополнительную свободу действиям обеспечивало отсутствие оков Гименея. Статус нестарого холостяка с недурственной внешностью, общительным характером коей опирался на солидный капитал и дворянское происхождения, позволял находить себе друзей среди самых различных слоев столичного общества, включая, естественно, и иноземцев. Любимое детище Великого Петра — Санкт-Петербург с момента его создания стал активно прирастать выходцами из иных держав. Шли годы, менялись императоры и императрицы, а число иностранцев в столице продолжало расти. Больше всех было выходцев из Германии. Трудолюбивые немцы лучше остальных строили свой дом на новой родине и очень часто находили себе жён или мужей из числа русских фамилий. Булочники, аптекари и, естественно — врачи, вот далеко неполный перечень профессий, среди которых чаще всего звучали имена Август, Беккер, Клаус, Курт, Мюллер, Пауль, Петер, Рихтер и прочая, и прочая, и прочая. Доходило до курьёзов, когда в Мариинской больнице с момента её основания и на протяжении полувека работали почти исключительно лица с немецкими фамилиями, а в скорбных листах (историях болезни) записи велись опять-таки именно на немецком языке. А в целом, обилие иноземцев напоминало библейскую легенду о вавилонском столпотворении, ибо наличествовали представители не только европейских народов, но и индийцы, персияне, бухарцы и даже, как было особо отмечено в описании Санкт-Петербурга и уездных городов одноименной губернии, изданной в 1839 году, числился даже один выходец из Поднебесной Империи.
Особое место занимала британская община, численность коей уступала иным, достигнув к середине XIX века примерно две с половиной тысячи человек. Но её влияние на жизнь Санкт-Петербурга была весьма значительной. Дело в том, что моряков, корабельных мастеров, математиков, врачей, водолазов, устроителей фонтанов и иных представителей полезных профессий, после заключения в 1735 году нового торгового договора изрядно потеснили купцы и иные коммерсанты. А если учесть, что под личиною почтенного британского негоцианта, как это было с Даниэлем Дефо, очень часто скрывается пират и шпион, то иные объяснения не нужны. В результате к середине ХIX века, среди прихожан Англиканской церкви, находящейся на Галерной улице, подавляющую часть составляли именно купцы. При этом в отличии от других диаспор, англичане вели себя как «государство в государстве» или как «гарнизон, находящейся на территории, кою следует превратить в колонию». Пренебрежение ко всему местному, русскому вызывало удивление и непонимание даже у немцев. Так, в книге за авторством Генриха Шторха, коей был специалистом в сфере экономических наук и, начиная с 1801 года состоял личным чтецом у вдовствующей Императрице Марии Фёдоровне, были такие слова: «Обстановка здесь, пища, хозяйство, все английское, вплоть до огня в очаге. Даже уголь англичане привозят из дома — а ведь дров здесь предостаточно». Правда, по прошедшею более пятидесяти лет нравы несколько смягчились и многочисленные печи, и камины отапливались русскими дровами, но в остальном дети Джона Булля оставались верны себе. Считалось хорошим тоном держать в семьях не только английских слуг, учителей, гувернеров, но даже парикмахеров, конюхов и мастеров-наездников. Своих детей отдавали учиться исключительно в университеты в Великобритании. И более того, одна из семей, главу которого денежные дела заставляли постоянно проживать в России, постоянно, раз в четыре года возвращалась на землю Туманного Альбиона, дабы искоренить у дочерей даже легкий намёк на акцент варварских московитов. За пределами же Английской Набережной, среди столичной аристократии было престижно пользоваться услугами английских врачей и нанимать на работу английских же конюхов. То есть британская община представляла собой подобие гигантского спрута, распустившего свои щупальца по всему пространству Северной Пальмиры от самых низов и до Сенатской площади и Зимнего Дворца включительно. Британские санкт-петербуржцы знали были способны узнавать многое и делать немалое. А посему за тайным агентом Джеймсом Найки через непродолжительное время на адаптацию и вживание в российскую столицу уже стояла настоящая сила. На Английской набережной в одном из домов он арендовал целый этаж, что вполне соответствовало его статусу. Один из первых визитов, Джеймс нанёс естественно, в Англиканскую церковь Иисуса Христа. Весьма предусмотрительно он накануне встретился с церковно-блюстителем (церковный староста) дабы обеспечить себе постоянное место на одной из скамей, кои тот распределяет между фамилиями прихода на целый год. На следующий день, в воскресенье, примерно в 10.45 он уже сидел лавке, вырезанной из морённого дуба осматриваясь в новом для него помещении, но периодически обращая свой взор на кафедру, за которой пастор должен был начать службу. Ровно в одиннадцать часов священник занял своё место и громко, прекрасным, звучным голосом начал утреннее богослужение вот этими словами из Книги пророка Иезекииля: «Егда обратится беззаконник от беззакония своего, еже сотворил и сотворит суд и правду, той душу соделает живу…». Далее богослужение шло по установленному порядку. Отзвучали псалмы, а далее пришло время песнопениям в честь Королевы Виктории. в коих превозносились её «нежная сил и божественный свет, дарованные Всевышним». И всё это завершалось хвалой Богу за то, что он даровал Британии сию великую монархиню.
Отдав должное заботам о душах своих прихожан, пастор перешел к быть может менее возвышенным, но необходимым вопросам, а именно к сбору подаяния. Ответственный за сей процесс диакон, вооружился «приличным блюдом» и ждал оговоренного сигнала, коим были стихи из Священного Писания: «ставь же Закхей рече ко Господу: се пол имения моего, Господи дал нищим…». Джеймс знал, что сие богоугодное дело завершает службу, а потому следовало озаботиться организацией встречи с пастором. Дождавшись, когда диакон приблизился к нему он достал из кармана заранее заготовленную банкноту достоинством в пять фунтов выпущенную банком Англии в 1855 году с чуть отрезанными правыми уголками и положил её на поднос среди россыпи в основном российских государственных кредитных билетов среди коих, преобладал зеленый цвет с редким вкраплением синего и красного. (1 руб. — желтый, 3 руб. — зеленые, 5 руб. — синие, 10 руб. — красные, 25 руб. — фиолетовые, 50 руб. — серые и 100 руб. — коричневые). Это был знак для святого отца, что прибыл человек, находящейся на службе ея Величества королевы Виктории. Такой способ связи был оговорен еще в Лондоне и великолепно сработал. Когда прихожане потянулись на выход, а Джеймс проявляя галантность отошел в сторону, пропуская вперёд несколько семейных пар с многочисленными чадами, к нему подошел уже знакомый церковно-блюститель и предложил следовать за ним. Спустившись на первый этаж, где проживали церковнослужители они остановились перед квартирой принадлежащей пастору.
