ЕИВ Михаил II
Кого мне напоминает господин Победоносцев? Да, точно, это он! Он более всего напоминает такого человека, как Суслов, который член Политбюро ЦК КПСС. Чем? Пожалуй, что всем! И даже внешне есть какое-то неуловимое сходство: оба несколько худощавы, подчеркнуто аскетичны в одежде, скупы в эмоциях, тонкие, поджатые в гримасе непроизвольного интеллектуального превосходства губы, высокие лбы. Вот только с шевелюрой у Константина Петровича намного хуже нежели у Михаила Андреевича, да лицо последнего попроще, более пролетарское, что ли, Победоносцев же по-аристократически утончен. А в остальном, главное, в характерах своих и влиянии на судьбы государства схожесть просматривается. Оба пытались «законсервировать» ситуацию, были подвержены букве законов или цитат классиков, оба тормозили движение государства и ненавидели любые преобразования, особенно либерального толка. А скольких людей они раздавили своим упрямством, не умением прислушиваться к мнению собеседника, нежеланием отойти от догм, которые трактовались ими как единственно верные убеждения? И что мне с ним делать? Этот вопрос не давал мне покоя. Но инициативу в беседе господин сенатор решил взять на себя, что говорило о его высшей степени нервного возбуждения.
— Ваше Императорское Величество, осознавая те противоречивые чувства, кои могли вызвать в вашей душе мои выступления в Государственном совете, Сенате и на Земском соборе, прошу вас принять мою отставку со всех постов и разрешите мне удалиться в Баден-Баден для поправки здоровья!
Решил наш дорогой зайти с козырей. Ну, и мы не лыком шиты… Посмотрим! Делаю тон речи как можно более холодным:
— В отставку захотели? Ну что же, думаю, даже прошение подготовили в папочке, что держите в руке, так ведь? Скажите, господин Победоносцев, вы враг Государству или просто дурак?
От такой отповеди Константин Петрович ошалел, глаза его, казалось, выдавятся через линзы очков наружу, а рот открылся, и господин сенатор несколько раз судорожно глотнул воздух, не находясь, что ответить. Надо добивать!
— Но все говорят, что вы один из умнейших мужей Державы. Значит, дурак отпадает. Так что враг? Выбирайте — мой личный или государства Российского!
— Но ваше… императорское… в моих словах никогда не было и не будет личной к вам…
— Стоп! Константин Петрович! Прошу обратить внимания, что если ваши последние выступления не вызваны личной ко мне неприязнью (а если и так, признается он — держи карман шире), то остается лишь один исход –вы враг Российской Империи. Вывод сей следует только лишь из того, что деяния ваши направлены государству во вред!
— Но как же так! Я всегда был и остаюсь патриотом России! И все деяния мои…
О как! Голос прорезался, твердость появилась! Оскорбленная невинность…Ничего! Добавим:
— А вот тут опять остановимся… Вы искренне голосовали и призывали голосовать за Михаила Александровича. Неправда ли? Причины?
— Искренне так, ибо это так должно быть по закону…
— Понимаю. Dura Lex, sed Lex. Закон суров, но это закон.
— Абсолютно верно, Ваше Императорское Величество.
— Понимаете, Константин Петрович, вы трактуете эту фразу скорее так: пусть провалится все в Тар-тартары, но зато буква закона торжествует! Поясню свою мысль: на нашу страну совершено подлое нападение, террористическая атака. Мы в состоянии войны! И вы хотите поставить судьбу всего государства, всего народа российского в зависимости от здоровья ребенка? А если он преждевременно представиться, опять чехарда выборов? А что будет со страной? Или вы не помните, что бывало с государством во времена регентства?
— Извините, но иного закона…
— Есть. Вы забываете, что лествичное право возникло как раз в те времена, когда наши предки находились в состоянии постоянных военных столкновений. И у руля ладьи государственной становился самый опытный и не всегда старший из братьев. И это право более соответствовало духу закона — о престолонаследии, поскольку позволяло сохранить и престол, и империю. Но еще более духу, не букве, а именно духу закона соответствовало право Собора Земли русской избрать себе нового государя, если род прерывается либо находится под угрозой. Не Боярская дума, но Земский собор!
— Но все-таки буква закона…
— В этом-то и беда ваша, Константин Петрович, что вы видите исключительно букву закона, а дух его для вас мертв! Мы стоим на пороге грандиозной войны, опять вся Европа соединиться в походе против нашего государства, богатого землей, недрами и полями. Отечество в опасности! А тут еще и с людьми у нас беда! И взять их неоткуда. А вы отставкой своей хотите оставить меня и Россию без толкового чиновника? Отдохнуть захотели? Дел невпроворот! Ваш государь спит по четыре-пять часов в сутки, а вы собираетесь нежиться в Баден-Бадене? Как мне это понимать, Константин Петрович?
В этот момент на Победоносцева было страшно смотреть: он еще более сжал губы, побледнел, я даже побоялся, что переборщил, вот ведь грех возьму на душу, ежели его Кондратий хватит… Но нет, он упрямо мотнул головой, неужели в отставку?
— Прошу расценивать сие как проявление глупости и политической недальновидности. Готов служить на том месте, куда вы меня определите, Ваше Императорское Величество.
Голос Победоносцева был тусклым. Признание далось ему с трудом. Но сумел! Не сомневаюсь, что мне с этим господином будет трудно, очень трудно. Рано или поздно вокруг него будет выкристаллизовываться центр новой правой оппозиции, но пока что он будет нейтрализован. А там и КГБ появится… Надеюсь.
— Тогда вот вам задание, Константин Петрович. Дворянство. Самое обычное служилое дворянство, которое почти и не служит. Скажите, может ли оно служить верной опорой трону? Напомню, что декабристы не были голопятыми крестьянами, да и Герцен со товарищи не из портовых грузчиков происходят. И сколько из них служат? А ведь кроме армии чиновничества, требующей перетряски и сокращения, у нас есть просто армия, потребности которой в офицерском корпусе втрое-вчетверо больше сегодняшнего. И это только по предварительным оценкам. А еще государство собирается строить множество фабрик и заводов, а инженера? А железные дороги? Нам нужно огромное количество дворян на службу, а они пользуются этим весьма странным законом «о вольностях дворянских». Вот и прошу вас продумать: следует ли отменить сей закон, разрубив Гордиев узел сиих противоречий, либо же внести в него поправки, но так, чтобы дворянство перестало ошиваться по заграницам, а начало служить государству. Жду вас с докладом по этому вопросу… через неделю. Секретарь сообщит вам точное время аудиенции. И привыкайте — сроки исполнения будут весьма жесткими. Но и по делу будет и награда. Не смею вас задерживать более.
После того, как Победоносцев совсем непобедоносно покинул мой кабинет, вошел секретарь. Витте принес телеграмму, в которой сообщалось, что Алеша Толстой прибудет в столицу послезавтра. Это не писатель-граф и не тот Толстой, что старейшина англицкого клубу, высунувшийся на Земском соборе, это мой адъютант на Кавказе, полковник Алексей Владимирович Толстой, сын отставного генерал-майора Владимира Андреевича из тех Толстых, что Тверской губернии и неграфского достоинства. Это меня радует. Потихоньку начинает собираться кавказская гвардия!
Победоносцев
Я вышел от Государя совершенно раздавленный. До сих пор мое моральное и интеллектуальное превосходство почти пред любым жителем империи не вызывало у меня и тени сомнения. Но на сей раз я оказался в первый раз в жизни в совершеннейшем душевном расстройстве. Я на Невском остановил экипаж и вышел — захотелось подышать. У тумбы с афишами стояла толпа людей, не слишком большая, но для сего времени суток она была нетипична. Еще более было нетипичным некое возбуждение, овладевшее толпою. В чем же дело? Я увидел светлое пятно белой бумаги, недавно прилепленной к тумбе. Когда же прочитал сие, то просто растерялся и не мог понять, как сей документ прошел мимо меня, и вообще смог появиться на свет. Мне захотелось переговорить с Валуевым, ибо только Петр Александрович мог прояснить некие моменты, что ускользнули от моего внимания. Мальчишка с пачкой газет пробежал рядом, ч окрикнул его, мне в руки ткнули листок, а мальчишка помчался далее, не взяв с меня и полугрошика медного. Это было что-то за пределами понимания.
