Глава восьмая

Сделал доброе дело, и иди — постреляй!

Париж. Посольство Российской империи

4 марта 1880 года

Будь осторожен: не делай добро без свидетелей!

(Том Лерер)

Князь Николай Алексеевич Орлов

Чрезвычайный посланник Российской империи во Франции, князь Орлов нервно ходил по кабинету. Последние события в Санкт-Петербурге и избрание императором Михаила Николаевича на спешно состряпанном Земском Соборе было событием неординарным, как оно повлияет на изменение европейских политических раскладов, было пока непонятно. Было известно, что новый император обладает весьма решительным характером. Но вот качества его как управляющего, судя по тому же Кавказу, это вообще — ноль, полная управленческая импотенция. Говорят, что хозяйством Кавказа занималась его супруга, но сие утверждение требовало уточнения.

В любом случае, в кругу общения князя любая информация о младшем брате покойного царя ценилась на вес золотого франка.

Невысокий, щупленький, с большим орлиным носом и щеткой роскошных густых усов князь был безумно богат, талантлив, храбр. О его мужестве и бесстрашии свидетельствовала повязка, закрывающая отсутствующий глаз, потерянный во время штурма форта Араб-Табии. Он получил в том бою девять ранений. Девять! Но выжил, хотя здоровье его было этим событием серьезно подорвано. Талантлив и смел — князь был автором нескольких трудов, отметившись в них весьма либеральными идеями. Богат… ну, богатства Орловых, да-да, из тех самых Орловых, облагодетельствованных матушкой Екатериной… Никуда эти богатства не делись, а только преумножались многочисленными представителями этого могущественного клана. Помните «Летучую мышь» господина Штрауса? Ну, не будем уточнять, кто стал прообразом князя Орловского, в особняке которого проходит бал-маскарад.

Был ли он хорошим дипломатом? Вот это сказать было сложно. Вообще о дипломатических успехах Российской империи говорить было сложно. Николай Алексеевич был в первую очередь аристократом, человеком мира, а уже потом подданным Российского императора. Он был своим в любой европейской столице, презирая свою страну, считая, что ее надо приближать к просвещенной Европе любой ценою.

Еще более интересной была любовная стезя князя из рода Орловых. Он был влюблен в Наталью Александровну Пушкину, дочку того самого… Да! Одну из первых красавиц России, ставшей позже морганатической супругой князя Николая Вильгельма Нассаусского. Потом его пытались женить на Ольге Паниной, дочери министра юстиции. Не сложилось. А вот сложилось жениться на одной из самых красивых женщин Санкт-Петербурга, фрейлине Екатерине Николаевне Трубецкой. В Катюшу Трубецкую был влюблен Лев Николаевич Толстой, тот самый, а не его однофамилец. А шафером на свадьбе со стороны Трубецкой был некто Тургенев, опять тот самый, да уж… Увлечены Екатериной уже Орловой были великий Бисмарк и король Бельгии Леопольд II. Более того, ходили слухи, что Алексей Николаевич Орлов, как и Владимир — сыновья этого самого Леопольда, а не Николая… Но все это слухи, слухи, слухи… Известно, что супруги часто ссорились и жили отдельно друг от друга. Говорили о ранении князя, из-за которого он стал импотентом, намекали на его несколько нетрадиционные вкусы. Опять же, сплетни и слухи — любимое развлечение европейского бомонда. Однако, есть и интересный факт: единственным иностранцем, приглашенным на свадьбу Николаши Орлова и разбавивший своим присутствием свет аристократических фамилий старой России, был некто барон Геккерн, более известный у нас как Жорж Дантес. Да, убийца Пушкина! Вот и пойми, было ли это проявлением изысканной аристократической мести дочери поэта, мол, на моей свадьбе будет присутствовать убийца твоего папаши, кто поймет изощренную фантазию молодого князя, либо такой маленький звоночек, ибо известен был Жорж Дантес связью с бароном Геккерном, весьма тесной, настолько тесной, что барон усыновил красавчика, делавшего военную карьеру в презираемой ими обоими (бароном и Дантесом) России. Впрочем, уже четыре года как Екатерина Орлова оставила князя один на один с этим жестоким миром, а посему тайны их будуара оставим ученым-генетикам.

В дверь кабинета аккуратно постучали, секретарь посла вошел и сообщил, что порученец князя только что прибыл.

— Проси! — не самым довольным тоном буркнул Орлов. Это была весьма странная просьба, исходившая от самого Горчакова. Канцлер просил достать ему некое химическое вещество.

— Ваше сиятельство! Нашел! Это всё, что удалось приобрести. Лаборатория Лорана, в которой работал Шарль Фредерик Жерар, перешла к Гюставу Шанселю. Он переехал в Монпелье. Я только что оттуда.

— И что?

— Тут тридцать грамм. Обошлись мне в четыре франка. И месье Гюстав готов продать права на сие вещество, будет кто заинтересован в нем. И деньги просит небольшие.

— Благодарю вас, Мишель, вы мне весьма помогли. Я отпишу о предложении Шанселя. Кто знает…

* * *

Санкт-Петербург. Большая Конюшенная, дом 9.

5 марта 1880 года

ЕИВ Михаил II

После проведенного совещания и полученных от Сандро вливаний, частично не справедливых, но, по большей части заслуженных, я чувствовал определенную вину. Прав был Учитель! В отличии от Коняева нет у меня такой точной и педантичной систематичности, это надо честно признать. Хаотичность у меня — главная черта характера. Будем с нею бороться. Но я и не говорил, что совершенен! В любом случае, мне необходима была психологическая перезагрузка. И о пяти часах пополудни в обществе дорогой супруги и нашего семейного Эскулапа — профессора Манассеина, отправился сделать весьма и весьма важный визит. У меня было еще время. Не знаю, возможно ли это так назвать, но Ольга Федоровна была весьма обеспокоена личностью того, к кому мы направлялись. Ведь это был её первый официальный визит в роли первой леди государства! И тут такой неожиданный выбор!

Мы отправились на Большую Конюшенную, в доме 9, построенный для госпожи Сильванской. Там, в десятикомнатной квартире проживал человек, известный не только в Санкт-Петербурге, но и далеко за пределами нашей прекрасной Родины. Впрочем, имя его преодолело не только географические границы, но и пределы своего времени: благодарные потомки сохранили память о нем.

Небольшой двухэтажный особняк располагался практически в центре столицы, так что долго ехать не пришлось. Карета охраны, предупрежденной о нашем маршруте оказалась на месте чуть раньше нас. Выходя, я успел отметить взглядом двух сотрудников Ширинкина в штатском. Подполковник пока что имел весьма ограниченный состав филеров, работающий на моем маршруте. Мне бы хотелось, чтобы визит был келейным, тихим, не переволновать Николая Ивановича никоим образом, но получалось так, как получалось — пренебрегать мерами охраны собственной персоны было бы верхом легкомыслия.

Еще по пути Ольга Федоровна поинтересовалась, почему именно к этому человеку мы едем. Пришлось рассказать в двух словах, причем эти два слова переросли в две фразы, в общем, поговорили.

— Так вот почему с нами Вячеслав Авксентьевич! — подвела итог разговору супруга как раз перед тем, как мы вышли из кареты.

По роскошной парадной лестнице мы поднялись на второй этаж, где нас встречал хозяин квартиры, сам господин Путилов, вместе с женой, Екатериной Ивановной. Выглядел господин предприниматель откровенно плохо. Он был разорен. Его дело шло ко дну, ибо денег не было и не было понятно, ЗАЧЕМ? и ПОЧЕМУ? Этот человек был гений. Своеобразный гений. Он мог решить любую производственную задачу, делая буквально-таки чудеса. В свое время он стал в фаворе у великого князя Константина Николаевича, когда сумел, не построив даже завода, создать для Балтийского флота большой отряд паровых корветов и канонерских лодок. Современники назвали бы это примером «сетевого предприятия», когда заказы на детали распределялись по мелким единицам: фабрикам и мастерским, а потом все собиралось и, вуаля, из плавучего дока выходил новенький корабль, которого осталось вооружить и испытав, отправить в плаванье. Но такие предприятия — это практика двадцать первого века, а не девятнадцатого! Проблема артиллерии — и господа Путилов, Обухов и кампания создают завод, который потом назовут Обуховским, это избавит Россию от зависимости в производстве орудий от иностранных держав. Понадобились рельсы для строительства железных дорог — и Путилов с нуля построил свой завод, который полностью покрывает потребность всей империи в этом дефицитном материале, причем его рельсы оказались намного более качественные, нежели английские или немецкие. Его последним проектом стало создание Морского порта в Санкт-Петербурге, который должен был стать своеобразным транспортным хабом: проложив канал из Кронштадта в столицу, Путилов собирался вывести его к железнодорожному узлу и складам, которые позволили бы делать прямую перевалку грузов с различных видов транспорта, ускоряя многократно товарооборот. Канал имел в этом проекте решающее значение — мелкие глубины Маркизовой лужи не позволяли морским судам разгружаться в Санкт-Петербурге. Получив благословение государя Александра II на сей проект, Путилов не получил под него государственных гарантий и делал все за свой счет, уверенный в правильности и коммерческом успехе собственного начинания. Увы, возникли и препятствия. Например, альтернативные проекты, которые предлагали провести канал чуть иначе, к выгоде той или иной группы купцов и коммерсантов.