Короче, враги коммунизма нашли то, что искали: двух отщепенцев, символом веры для которых стали двуличие и бесстыдство.
Прикрывшись псевдонимами Абрама Терца и Николая Аржака, они в течение нескольких лет тайно переправляли в зарубежные издательства и печатали там грязные пасквили на свою страну, на партию, на советский строй. Один из них, А. Синявский, он же А. Терц, печатал литературно-критические статьи в советских журналах, пролез в Союз писателей, внешне разделяя требования его устава – «служить народу, раскрывать в высокохудожественной форме величие идей коммунизма» и «всей своей творческой и общественной деятельностью активно участвовать в строительстве коммунизма». Второй, Ю. Даниэль-Н. Аржак, занимался переводами. Но все это для них было фальшивым фасадом. За ним скрывалось иное: ненависть к нашему строю, гнусное издевательство над самым дорогим для Родины и народа.
Первое, что испытываешь при чтении их сочинений, – это брезгливость. Противно цитировать пошлости, которыми пестрят страницы их книг. Оба с болезненным сладострастием копаются в сексуальных и психопатологических «проблемах». Оба демонстрируют предельное нравственное падение. Оба выплескивают на бумагу все самое гнусное, самое грязное.
Вот характерные для них образчики сочинительства: «Женщины, – пишет в одном из своих «произведений» Даниэль-Аржак, – похожие на кастрированных мужчин, гуляют по улицам и бульварам. Коротконогие, словно беременная такса, или голенастые, как страус, они прячут под платьем опухоли и кровоподтеки, затягиваются в корсет, подшивают вату взамен грудей» [4].
Если это академик, то «выпьет рюмку-другую и – смотришь – он уже хозяйское серебро в карманы укладывает». Если это девушка – секретарь в редакции газеты, то «девчонка, доступная любому корректору». О взрослых женщинах, как мы видим, и говорить нечего. К примеру, у некоего Соломона Моисеевича «бежала жена – блудливая русская баба, – предварительно обокрав его, а потом опозорив с парикмахером шестнадцати лет. Он знал и боялся женщин, имея на то основания. Но что он мог понимать в русском национальном характере, этот Соломон Моисеевич?!»
Здесь нельзя не обратить внимания и на такую деталь: русский по рождению, Андрей Синявский прикрылся именем Абрама Терца. Зачем? Да только с провокационной целью! Публикуя под именем Абрама Терца антисоветские повести и рассказы в зарубежных изданиях, Синявский пытался создать впечатление, будто в нашей стране существует антисемитизм, будто автор по имени Абрам Терц должен, мол, искать издателей на Западе, если он хочет «откровенно» писать о советской жизни. Убогая провокация, выдающая с головой и сочинителя, и его буржуазных покровителей.
Ничто им не любо в нашей стране, никаких святынь не чтят они в ее многонациональной культуре, все, что дорого советскому человеку, готовы обругать и охаять – в настоящем и прошлом. Подумайте только, что они написали об Антоне Павловиче Чехове, замечательном русском гуманисте, пробуждавшем своим творчеством добрые струны в человеке. Только предельное бесстыдство может двигать пером, которое выводит такие строки: «Взять бы этого Чехова за туберкулезную бороденку, да ткнуть носом в его чахоточные плевки». А русские классики – гордость мировой литературы, что о них сказано? «Классики – вот кого я ненавижу пуще всех!»
Нашу Советскую Армию, бессмертный подвиг которой спас народы Европы от истребления гитлеризмом, эти «сочинители» пытаются очернить, оклеветать.
Для советских людей, для народов земли, для всего передового человечества нет более святого имени, чем имя вождя нашей революции Владимира Ильича Ленина. Ведь Ленин – это эпоха социалистических революций и национально-освободительных движений. Это наш век, который изменил мир. Это научный коммунизм, который воплощается в славных делах человека. Даже видные капитаны капитализма склоняли головы перед Лениным: они не раз вынуждены были признавать, что XX век нашел в нем величайшего преобразователя жизни.
В какое же бездонное болото мерзости должен погрузиться так называемый литератор, чтобы хулиганским своим пером чернить святое для нас имя! Невозможно воспроизвести здесь соответствующие цитаты: настолько эта писанина злобна, настолько она возмутительна и грязна. Одни эти кощунственные строки достаточны для диагноза: авторы их ставят себя вне советского общества.
В пасквиле Даниэля-Аржака «Говорит Москва», например, есть лицемерные рассуждения о том, что-де «не очень красиво печататься в антисоветских изданиях». Но как отказать себе в этом, если представляется возможность вылить грязные помои клеветы на советский строй. Завершая свои пошлые, злобные «философские» рассуждения на этот счет, автор устами своего «героя» обращается прямо к читателю и подсказывает такой образ действий: «Сорвать предохранительное кольцо, швырнуть. Падай на землю. Падай! Рвануло. А теперь бросок вперед. На бегу – от живота, веером. Очередь. Очередь. Очередь… Вот они лежат – искромсанные взрывом, изрешеченные пулями…»
Как видим, на многое замахивается взбесившийся антисоветчик: по существу это провокационный призыв к террору.
В пасквильной повести Синявского-Терца «Любимов» поставлена задача доказать – ни больше, ни меньше – иллюзорность и несбыточность самой идеи коммунистического переустройства общества. В бредовой фантасмагории этого пасквиля нелегко нащупать реальные прообразы действительности. Однако идейно-политическая суть ее вполне очевидна: это безудержное издевательство над законами истории, над теми, кто отдал жизнь в борьбе за наши великие цели, издевательство над страной и народом. Нахальство сочинителя достигает здесь поистине гомерических размеров. К каким только выдумкам не прибегает он, силясь доказать иллюзорность теории и практики коммунизма! До каких высот обывательского злорадства поднимается, показывая крушение города Любимова, в котором некий Тихомиров задумал добиться всеобщего счастья… при помощи гипноза! С каким смаком описывает Синявский-Терц крах коммунистического «эксперимента» и возвращение «любимовцев» к старым порядкам жизни! И особенно выделяет он «под занавес» такую многозначительную деталь: «Мужик с угрюмым спокойствием, откровенно, на виду у всех, мочился в котлован с незаполненным бетоном фундаментом…» У мужика ко всему этому, дескать, вполне определенное отношение!
Не менее характерна «повесть» Даниэля-Аржака «Говорит Москва», упоминавшаяся выше. Вкратце вот ее сюжет: по радио передается Указ о том, что «в связи с растущим благосостоянием и многочисленными пожеланиями трудящихся» (автор способен издеваться над чем угодно!) воскресенье 10 августа 1960 года объявляется… чем бы вы думали? «Днем открытых убийств» – по типу Дня шахтера, Дня учителя и т.п. И дальше рисуются чудовищные картины быта, выдаваемого за советский, показывается идиотизм людей, дисциплинированно занятых «идеей» всеобщей резни. Режут друг друга, сводят счеты мужья и жены, всеобщий ужас захлестывает страну. И все это, разумеется, сдобрено солидными порциями пошлой эротики, пьяного разгула, разнузданного аморализма и человеконенавистничества.
Синявский-Терц и Даниэль-Аржак называют приспособленцами и «черносотенцами» всех, кто открыто и убежденно исповедует в своем творчестве идеологию коммунизма. Они издеваются над теми, кто выступает активным, верным помощником партии, сыном своего народа. Публикуя свои иезуитские статейки в некоторых советских журналах, Синявский, например, всячески выискивал у других авторов то, чем отличался сам: двусмысленность идейной позиции, нигилизм и перекосы в сторону очернительства. Тут уж он не стеснялся в формулировках: «выступил в роли очернителя нашей жизни и культуры», «циничная клевета, злой вымысел, глупые инсинуации», «ужасы, им нарисованные, вымышлены, а характеры, при всем расчете на узнавание реальных прототипов, до невероятности искажены», и все это в целом «очень далеко от задач идейной борьбы, стоящих перед советским искусством…» [5]
