Доскональное владение наукой о генах, хромосомах и моделях наследственности, умение проникнуть в тайны жизни даже самых микроскопических живых существ накладывало на профессора Рэндолфа, как на человека, отпечаток некоторой странности, но не заглушало в нем способности к нормальным родственным отношениям.

– Может, ты скажешь, наконец, какие у тебя трудности, дядя?

Мэллоу говорил с мальчишеской искренностью и вел себя в полном соответствии со своим имиджем простоватого, сильного, крепкого космонавта.

Денежные дела надо отложить до того момента, когда дядя будет в более благоприятном расположении духа. А проявление заботливого участия в делах старика и готовность прийти ему на помощь дадут положительные плоды.

– Чем я могу помочь? – спросил Терри.

– Если у тебя нет нескольких тысяч миллиардов наличных, я затрудняюсь сказать, что можешь сделать ты или кто-то другой.

– Значит, все дело в деньгах.

– Частично, – заговорив о творящихся несправедливости и беззаконии, Рэндолф немного оживился. – Во всем этом есть что-то подозрительное. Не может пойти так много денег на строительство нового театра и покупку коллекции рукописей.

– Смотря кто владеет ими. Если бы у меня были эти бумаги и я знал, что университет готов заплатить за них, я бы...

– Да, я не сомневаюсь. При нашей инфляции цены просто сумасшедшие.

– Кто такая Элен Чейз?

Рэндолф посмотрел на племянника живым, быстрым взглядом, в нем как будто что-то заиграло.

– А-а! – сказал он и замолчал.

Вскоре он начал рассказывать – спокойно, следя за интонациями голоса, давая точную оценку ситуации в ясных, тщательно сформулированных фразах-мыслях, характерных для способа мышления ученого. Стрелки часов быстро бежали по циферблату – прошел час, когда Рэндолф перешел от высоких материй точной науки к неясным, непредсказуемым сферам повседневной жизни.

– Я довольно ясно понимаю, Теренс, что ты приехал ко мне просить денег. Твой рассказ об ошибке в донесении, в котором сообщалось о твоей гибели в сражении против этих жалких и безрассудных бунтовщиков, звучит романтично. И в отношении военного суда ты вел себя мужественно и честно.

Ты еще молод, а соблазн легких денег приводил к краху людей посильнее и постарше тебя...

Мэллоу хватило ума не делать попытки защищать себя в такой деликатной ситуации.

– Твоя бедная мама часто говорила мне, что твой отец – прелестный мужчина с большими способностями. Я считаю, что недостойно сейчас отзываться плохо о человеке, которого уже нет в живых, – он ведь не может защитить себя. Я никогда не сходился во взглядах с твоим отцом. Но то, что у него было море обаяния, манера держаться с легкой фамильярностью, то, что его окружала располагавшая к нему аура, – этого всего отрицать нельзя.

Все это есть и в тебе, Теренс. В сочетании, слава Богу, со многими добродетелями, высокими моральными правилами и взглядами твоей матери. Ты поступал чертовски глупо, когда таскал из флотских запасов – но это еще не конец света.

– Спасибо, дядя, – Мэллоу слушал поучение дяди с покорностью, опустив голову и всем своим видом демонстрируя смиренность и раскаяние.

– Я хочу, чтобы ты, – сказал профессор Чезлин Рэндолф, – направил свои чары на эту красноголовую дамочку – Элен Чейз. Ты должен выяснить все, что касается ее теорий, планов, для чего в действительности она хочет получить фонд Максвелла. Будь осторожен. Я чувствую, что она – шарлатанка.

И я абсолютно уверен, что смогу доказать членам правления фонда: то, на что она собирается растратить средства по мелочам, не входит в сферу, обеспечиваемую фондом. Я уверен – фонд должен служить науке!

Мэллоу поднял голову и серьезно посмотрел на дядю:

– Ты полностью определился во всей этой ситуации, не так ли? Ты решил не останавливаться ни перед чем, только бы не допустить ухода денег из фонда в другое место? Будешь бороться за свою лабораторию?

– Да. Я готов делать все, чтобы получить фонд! А что касается твоего личного безденежья, то здесь, пожалуй, мы можем позволить себе неплохо платить тебе, если ты будешь добросовестно работать на меня.

– Ты так добр ко мне, дядя. Ты увидишь, какой я буду хороший в качестве тайного агента – и не слишком дорогой.

А про себя Мэллоу подумал: не слишком дорогой – для начала. Если все волнения старика связаны с тем, чтобы получить средства из фонда Максвелла, и во всем этом замешана женщина, так почему бы ему, Терри Мэллоу, бывшему офицеру космического флота, не справиться с такой проблемой.

Тем не менее ему не очень нравилось выражение дядиных глаз. Он с поразительной ясностью припомнил тот момент в прошлом, когда видел такой же тусклый, беспомощный взгляд. Так выглядели глаза молодого бунтовщика с худым лицом и беспорядочной копной рыжих волос. Его ноги – Мэллоу помнил мельчайшие подробности – были необыкновенно длинные и мускулистые, и мышцы очень четко проступали сквозь желтовато-коричневые кожаные брюки, тесно облегавшие ноги. Он, как сумасшедший, набросился на Мэллоу, очень сильно ругался, выкрикивал проклятия. Мэллоу, убив парня, увидел тогда – и помнил до сих пор – потухший, опустошенный взгляд в широко открытых глазах разбойника.

Очень странно и неприятно было вновь увидеть почти такое же выражение безысходности – на этот раз в глазах дяди, степенного, строгого, выдающегося ученого всей Галактики.

Но Терри Мэллоу умел закрывать глаза на многое в жизни в предвкушении скорого кредита.

Когда разговор с дядей закончился, Мэллоу отправился в просторную комнату для гостей и некоторое время лежал без сна, заложив руки под голову. Потом, закурив сигару, долго раздумывал над тем, какой окажется Элен Чейз.

– В прошлом году, моя дорогая Элен, на каждые десять тысяч присвоенных степеней за достижения в области науки приходилась одна-единственная жалкая степень в области искусства...

– Что я могу поделать, мой дорогой Питер, если ни мужчины, ни женщины не умеют пользоваться своими возможностями?

– Возможностями?

Доктор Питер Хаулэнд держал палец на кнопке проигрывателя, чтобы, нажав на нее, услышать Баха и приятно расчувствоваться. В апартаментах Элен Чейз собрались завсегдатаи – музыканты, предсказатели, разные чудаки, появилось и несколько вызывающих искренний интерес новых лиц. За стенами дома фонари освещали покрытые снегом улицы, а здесь, в комнатах, было тепло, людно и много удовольствий, учащающих пульс: хорошее вино, вкусная еда, отличные сигары, присутствие прекрасных дам – все это приносит радость и оживляет любой дом, даже если он стар и не очень красив.

– Да, Питер. Возможностями. Как там насчет Баха?

Хаулэнд нажал кнопку и привычным движением уменьшил громкость. Он очень хорошо понимал, что люди искусства терпят его, ученого, в своей среде только потому, что смотрят на него, как на технаря, который умеет управлять электронным проигрывающим аппаратом. Им всем понравился проигрыватель, но они считали его – с тошнотворно-притворной неосведомленностью в технике – очень трудным для пользования механизмом.

Это забавляло Питера Хаулэнда и было ему на руку. Он проработал уже в Льюистиде... как же долго – три месяца? А ему казалось – прошло три года.

Профессора Чезлина Рэндолфа нельзя было назвать одним из приятнейших начальников.

Питер сел на пол рядом с креслом Элен Чейз, в руках у него был бокал с вином.

– Так ты хотела рассказать мне о каких-то возможностях.

– Хорошо. Давай поговорим о тебе.

Элен Чейз с улыбкой посмотрела на сидевшего внизу у ее ног Питера. Ей нравился его внешний вид – он был высок и строен, может, слишком уж худ, но это несравненно лучше тучности. Она не отводила от него свой изучающий, серьезный взгляд, в выражении же лица Питера были ребячество и смешливость. В глазах Хаулэнда вспыхнул огонек интереса, губы иронично искривились, ноздри нетерпеливо раздувались. У этих двух людей, познакомившихся только три месяца назад, – хотя почему-то казалось, будто они знают друг друга давным-давно, – было много общего, что они оба с удивлением обнаружили почти в самом начале знакомства. Они горячо и подолгу говорили на многие темы, но никогда о себе. Поэтому и был таким настороженно удивленным взгляд Хаулэнда сейчас.