На короткое мгновение Медведев увидел Мишу еще живым, еще чувствующим нечеловеческую боль пыток. Он повернулся окаменевшим лицом к толпе и сказал — старожилы поныне помнят:

— Клянусь перед матерью этого мальчика, клянусь перед городом, они заплатят за это!

Имел ли он право посылать Мишу на смерть? Все ли сделал, что должен был, что мог, чтобы спасти мальчика, так решительно доверившего ему жизнь? Найдется ли ему оправдание за безутешное горе матери?

Тяжелые дни переживал Дмитрий Медведев.

Обычно жизнерадостный, всегда склонный пошутить, посмеяться, он теперь словно постарел, словно сразу выцвели синие глаза. Он стал совсем мало спать, работал днем и ночью, разослал людей во все концы уезда, всех замучил. А через неделю после убийства заявил, что на несколько дней уезжает на охоту. Передавали, будто к нему приехал какой-то приятель — охотник, веселый балагур, с серьезным лицом рассказывающий самые невероятные истории, и Медведев уехал с ним.

Пять дней Медведев и Яким без устали бродили по Черному лесу, неслышно пробираясь звериными тропами, часами лежа неподвижно на холодной, сырой земле, наблюдая и слушая.

На шестой день Медведев неожиданно появился в Чека, по тревоге собрал чекистов и повел их на операцию.

На рассвете следующего дня банда Ленивого была окружена в лесу и захвачена полностью. Ленивый и Каменюка убиты во время боя. Медведев первый ворвался в атаманский шалаш. Взятый им здесь махновец рассказал все.

Значит, Миша тогда скрыл, какая угроза нависла над ним! Скрыл для того, чтобы пойти сюда, пойти почти наверняка на смерть. И он, Медведев, не заметил тогда, что творилось в душе мальчика. А ведь, может быть, он сумел бы прочесть правду в его глазах, уберечь его...

Неделю после этого Медведев пролежал прикованный к постели мучительными болями в пояснице. Врачи предсказывали, что больше месяца он не сможет подняться. В ноябре часами лежать на сырой земле — такое не проходит даром!

Как-то зашел навестить его Яким. Весело блестя глазами, рассказал, что Пелагея, жена то есть, серчает на него за отлучки и решила самостоятельно записаться в лесники. А потом упомянул, что подозрительный охотник, замеченный ими, когда они выслеживали банду Ленивого, оказался частым гостем здесь, в городе, в одном домике на Донецко-Грушевской улице.

Ночью Медведев рассматривал через щели в заборе небольшой кирпичный домик, наполовину скрытый разбитым во дворе фруктовым садом. Там жил улыбчивый, обязательный, всегда приветливый Гавриченко, управляющий шахтой «Пролетарская».

Как хорошо, что тогда в лесу, возле базы Ленивого, он не поддался искушению захватить охотника, оказавшегося приятелем Гавриченки, а отрядил Якима проследить за ним, думал Медведев, разглядывая сквозь деревья мирно спящий домик. Конечно, может быть, тот действительно охотился и случилось простое совпадение... Но если это не совпадение, тогда, значит, все неизмеримо сложнее, чем простая схватка с бандитами в лесу... Дух захватывало от массы предположений, одолевавших его. Может быть, не случайно с разгромом банды прекратились аварии на шахтах. Может быть, Миша знал о связи бандитов с городом...

Сотрудники были поражены тем, что Медведев, вопреки докторским предсказаниям, уже через неделю пришел в Чека. Он сразу обрушил на них ураган срочных заданий, вопросов, поручений, за которыми угадывались какие-то новые планы.

Через несколько дней Медведев располагал подробными данными обо всех многочисленных авариях на шахтах уезда за последние три месяца.

На своем стареньком, дребезжащем и дымящем авто он заехал за управляющим. Было раннее утро, и Гавриченко катился к нему через сад, румяный, свежий, весь округлый, как спелое яблочко.

— А мне говорили, вы болеете! — еще издали разводя руками и радостно улыбаясь, говорил он. — Враки?

— Болел! — приветливо кивнул ему Медведев, приглашая в машину. — Болел, да вдруг выздоровел и вот вздумал проехать с вами на шахту.

— Не щадите вы себя, товарищ Медведев, — пыхтел Гавриченко, устраиваясь на заднем сиденье. — Ведь у вас что — прострел? И в шахту — в сырость! — Поерзал, уютно расположился. — Что вдруг под землю потянуло?

— Служба, товарищ Гавриченко. Чекисту полагается на версту под землей видеть, — пошутил Медведев. Потом, обернувшись назад, заговорил серьезно и доверительно: — Здоров, здоров! Так просто насморк был. Я уже месяц в уезде, а о шахтах не имею никакого представления. Надо же познакомиться. Вот в порядке коротенькой экскурсии. Не возражаете, что потревожил?

— Очень рад! — со счастливой улыбкой отвечал управляющий. — Шахту я люблю. И показывать свежему человеку — удовольствие, даже радость, верите ли! Ведь я, можно сказать, родился и вырос с этим бассейном. Вся родня моя — шахтеры. Козодуба знаете?

— Управляющий Ново-Азовской шахтой? — вспомнил Медведев представительного, одутловатого мужчину с темной маленькой бородкой, которого видел мельком на каком-то совещании.

— Мой тесть, — скромно сказал Гавриченко. — Прекрасный специалист!

Широкая бадья неустойчиво покачивалась под ногами. От напряжения поясница болела так, что, перелезая через борт бадьи, Медведев чуть не вскрикнул. Но разве больной человек полезет в шахту так просто, из любопытства! И когда после стремительного спуска днище бадьи вздрогнуло и заскрежетало, он, преодолевая боль, ловко выпрыгнул и стал с интересом озираться по сторонам.

У ствола тускло мерцала небольшая электрическая лампочка. Узкие рельсы уходили в туманную глубь, где неясно чернел вход в главный штрек. Под ногами поблескивали черные лужи и хлюпала грязь. Брезентовые куртки и брюки, надетые перед спуском, тотчас покрылись темными пятнами от капели.

Стоял непрерывный, глухой шум падающей воды.

Навстречу из мрака вышли несколько чумазых парней в невообразимых лохмотьях. У одних сапоги сплошь в дырах, из которых торчат мокрые лоскутья, у других ноги обернуты кусками кожи или резины поверх грязных тряпок и похожи на безобразные обрубки. Но измазанные углем лица были молоды, сверкали глаза и зубы, и странно живо звучали веселые голоса. Они что-то бурно обсуждали, а завидев Гавриченко, дружно расхохотались.

— На ловца и зверь!

— Здорово, товарищ начальник!

— Чи то дощ вас сюды загнав, чи що?

И, пошептавшись, окружили Гавриченко. Тот, с улыбкой оглядываясь на Медведева, пошутил:

— Сейчас митинг будет!

— Митинг не митинг, — уже серьезно сказал долговязый парень, — а когтями больше скрести уголь не можем. Давайте инструмент!

— Они правы, — вздохнул Гавриченко. — Голыми руками уголь не возьмешь. Видите, инструментов Москва не дает, раздеты-разуты, на одном энтузиазме держатся. Герои ребята! А тут мы — давай на-гора?! И ругаем. Тяжелое время.

— Да, понимаю, — сочувственно произнес Медведев. — А мы управляющего ругаем: мало угля.

— Вот, вот! — подхватил Гавриченко.

— И все-таки уголь нужен, ребята! — обратился Медведев к шахтерам.

— Вы нас за резолюцию не агитируйте, — помрачнев, сказал долговязый. — Мы сюда по комсомольской путевке пришли. И если надо, зубами уголь выгрызем. Только выгрызать негде — все забои затоплены. Топчемся без дела!

— Да, да, военная разруха... Пошли, Дмитрий Николаевич! — заторопился управляющий.

Но Медведев спокойно продолжал беседовать с комсомольцами.

— Кое-какие участки все же есть?

— Та булы! — в сердцах сказал круглолицый украинец. — А недели две тому завалило вентиляционный шурф на последнем участке...

— Завалило?! — взорвался долговязый. — Сволочь какая-то обвал устроила, контра проклятая!

— Неужели нельзя восстановить?

— Пытали! — махнул рукой круглолицый. — Начальство кажуть, машин у нас таких нема, щоб восстановить. А мы разве понимаем?

Медведев взглянул на управляющего, тот утвердительно кивнул и развел руками.

Они долго шли по темному туннелю, светя себе шахтерскими лампами. Гавриченко, показывая дорогу, все объяснял, что такое крепления, что значит штрек, шурф, штольня. В стенах жирно поблескивала полоса угля. Воздух становился тяжелее. Вода доходила уже до щиколотки.