— Будет сделано, Феликс Эдмундович! — ответил Александр и встал.

Дзержинский протянул руку.

— Спасибо. Этот долго упирался. Увидел вас, понял, что разоблачен.

В коридоре Митя остановил брата.

— Шура, я должен участвовать в операции в Красково.

Александр кивнул.

— Хорошо, я узнаю, кто будет руководить операцией.

Шли редкой цепью в темноте. Под ногами чавкал болотистый луг. Поднялись на железнодорожный мостик, чтобы перейти речушку, снова спустились на луг. Дача оказалась совсем рядом, у берега. В доме было темно, только одно из занавешенных окон пропускало слабый желтый свет.

Впереди послышался тихий говор: встретились с цепью, подходившей с другой стороны, кольцо замкнулось.

Человек в кожанке, шагавший слева от Мити, передал вполголоса приказ:

— Оружие к бою — вперед!

Митя сжал рукоятку пистолета, спустил предохранитель.

У забора мелькнул тонкий силуэт женщины, послышался взволнованный окрик. Почти тотчас же сухо ударил пистолетный выстрел. Надсадно залились собаки. Где-то далеко, с другой стороны дачи, щелкнул еще выстрел. Затем наступила короткая мертвая тишина. Митя приготовился к тому, что сейчас навстречу ему выйдет Петр, и знал, что сумеет выстрелить. Он успел сделать еще несколько шагов, когда впереди, словно под землей, раздался мощный глухой удар. И затем в течение мгновений перед ним, как во сне, стали непрерывно изменяться очертания дачного дома. Крыша сложилась гармошкой, середина медленно опустилась, потом поднялась, выпятилась верблюжьим горбом, один конец встал торчком, а другой круто упал вниз. В следующее мгновение через провал крыши взметнулся фонтан искр, за ним столб пламени. Митя услышал треск ломающихся балок, визг вырываемых гвоздей, звон стекла. Вскоре все эти звуки покрылись ровным сухим шорохом огня.

Дом сгорел не весь. При бледном предутреннем свете в развороченной комнате Митя увидел Петра. Отброшенный взрывом, он лежал в углу, придавленный рухнувшей балкой. Лицо Петра, землистое, обросшее, страдальчески исказилось, из-за крючковатого носа тускло блестел широко открытый глаз...

Когда чекист в кожанке нагнулся над мертвым Петром, чтобы обыскать, Митя быстро вышел из комнаты.

На другой день, прощаясь с братом на вокзале, Митя сказал ему:

— Ты был прав, Шура. Вернусь из Питера, отвоюю, стану чекистом. Возьмешь?

Александр обнял его и крепко поцеловал.

Облегчая Деникину продвижение к Москве, 28 сентября Юденич начал наступление на Петроград. Первые три недели для Юденича были успешными. 20 октября его войска подошли к Пулковским высотам.

3-я Орловская бригада была спешно переброшена на лужский участок Петроградского фронта.

Перерезав в начале октября Варшавскую железную дорогу, противник занял станцию Струги Белые и добился расчленения войск 7-й армии. Над Петроградом нависла смертельная угроза. Не давая Юденичу развить успех, 15-я армия 26 октября перешла в наступление на лужском направлении. 3-й бригаде было назначено освободить Струги Белые.

За несколько дней перед наступлением в штабе бригады появился начальник особого отдела. Он подолгу разговаривал с командиром, комиссаром, ездил в полки. Как-то вечером, зайдя в штабную канцелярию, Митя увидел, что чекист, сидя за столом, спит. Его голова лежала на кипе документов, которые он перед тем просматривал. В комнате больше никого не было. Митя повернулся, чтобы выйти, когда чекист поднял голову. Несколько секунд он смотрел на Митю, не узнавая, потом вспомнил:

— А-а, Медведев! — Он хорошо знал Александра и всегда дружелюбно здоровался с Митей. — М-мда, задремал. — С силой, обеими руками взъерошил свои жесткие полуседые волосы. — Вот видишь, редисок ищу.

— Кого? — переспросил Митя.

— Редисок. Не понимаешь? — он хмуро улыбнулся. — Сами они себя так называют. Снаружи красный, внутри белый — редиска.

— Ну, у нас в бригаде таких нет! — воскликнул Митя. После Мелекесса ему казалось, он может поручиться за каждого.

Чекист насмешливо глянул на него и снова склонился над документами.

— Неужели вы всерьез думаете, что среди нас есть предатель? Или среди тех, кто подписывал вот эти приказы? — волнуясь, заговорил Митя. — Как можно не доверять тому, с кем воюешь рядом!

— А ты думаешь, это легко — не доверять?.. Мы на вашем участке второго шпиона ловим. Бывший офицер Стельмахович оказался немецким агентом. А здесь против нас офицерские роты. Английские винтовки. Разрывные пули. Достаточно одной заранее рассчитанной ошибки в приказе, — он с силой придавил пачку бумаг, — чтобы погубить тысячи бойцов. Открыть Питер! Ты думаешь об этом?

Когда Митя вышел из штаба, все уже казалось ему подозрительным.

...Это было мучительно — смотреть в ясные глаза комбрига и не верить, вслушиваться, вгрызаться в каждое слово.

Он заставлял себя вспоминать сказанное, проверять, обдумывать. Он стал записывать любое приказание комбрига, чтобы потом выяснить, к чему оно привело. Конюка, очевидно, ни о чем не догадывался. Он любил молодого пылкого порученца комиссара, часто беседовал с ним, расспрашивал о настроении бойцов.

Митя все время ощущал в груди тяжелый груз недоверчивости. Все чаще казалось, что слова комбрига фальшивы, что он скрытен, что приказы его неправильны. Тогда этот невысокий человек с непропорционально большой, тяжелой головой, чужестранец по происхождению, казался ему врагом.

Вечером 25 октября Митю вызвали в штаб бригады. Конюка, пожевав своими лошадиными челюстями, объявил:

— Медведев, противник начал перегруппировку. Пусть даже завтра утром мы получим приказ о наступлении, будет уже поздно, если мы позволим белым закрепиться на железной дороге. Нужно сейчас же взять пункт Струги Белые и держать до подхода наших основных сил. Отправляйтесь немедленно на плюсский участок. Вот мой приказ — передайте командиру полка.

Митя взглянул на комиссара. Тот кивнул утвердительно.

Все Митины сомнения ожили с новой силой. Самовольная операция, без разрешения высшего командования! Не готовится ли комбриг погубить один из своих полков? Митя осторожно спросил:

— Мне можно остаться там, принять участие?

Уловив странную нотку в его голосе, Конюка удивленно посмотрел на него, переглянулся с комиссаром.

— Можно, товарищ Медведев.

Весь день шел жестокий бой. В районе станции сосредоточились офицерские части Булак-Булаховича. Красноармейцы с почерневшими от пыли и ненависти лицами медленно продвигались вперед под сплошным пулеметным огнем. Дважды Митя со всеми поднимался в атаку, и оба раза атака выдыхалась и приходилось возвращаться к своим случайным укрытиям. Когда поднялись в третий раз, когда Митя окончательно решил, что совершилось предательство, пулеметы противника замолчали. Офицеры, залегшие под железнодорожной насыпью, побежали в беспорядке на запад, в сторону Чудского озера. А наперерез им двигались цепи красноармейцев, и впереди всех, размахивая маузером, шагал коренастый человек с большой, тяжелой головой. 15-я армия шла в наступление. Это было 26 октября.

Увидев Митю в штабе, комбриг улыбнулся. С легким сердцем смотрел Митя в его некрасивое, но такое мужественное и открытое лицо.

— Приказ выполнен, товарищ комбриг, пункт Струги Белые...

Неожиданно, впервые за все время, что Митя его знал, комбриг пошутил:

— Были белые, а стали красные, товарищ Медведев! А? Верно? — И залился веселым смехом.

Потом серьезно добавил:

— Распорядитесь, чтобы у въезда в населенный пункт поставили новый указатель — Струги Красные. Теперь уже навсегда Красные.

В эти дни в Петрограде был окончательно раскрыт широко разветвленный военный заговор, возглавляемый бывшим начальником штаба 7-й армии, оборонявшей Петроград, Люндеквистом. А к концу ноября сформированное в подполье временное правительство во главе со статским советником Быковым было арестовано и находилось в Петроградской чека, в доме № 2 на Гороховой улице.