Узелок с вещами я держал высоко под мышкой, чтобы не промок. Я трусил вдоль затянутого тонкой ледяной коркой берега водохранилища, пробираясь сквозь ранящую тело осоку и вязкую жижу. Впереди меня вспорхнула темная стая лысух; раз или два я увязал по самые колени, ощущая липкий ил и вонючую гниль под ногами. Но я старался все время держать узел как можно выше, сохраняя одежду сухой.

Затем я оказался в нескошенном кукурузном поле, каком-то потрепанном, и продолжал бежать, чувствуя болезненное прикосновение к ногам колких стеблей, не менее острых и ломких, чем тонкие глиняные черепки. Между мной и ровной линией дороги оказался небольшой пруд, но он не настолько сильно замерз, как это казалось издали, и я провалился в него по пояс, напоровшись к тому же на скрытое под водой проволочное ограждение: верхний край его едва торчал над поверхностью по обеим сторонам пруда, оставляя колючую проволоку скрытой. Но я так замерз, что не почувствовал боли.

Теперь я хорошо представлял, где мы могли бы пересечься. Сине-зеленый «эдсел» Лидии мчался, оставляя за собой хвост пыли, словно рвущийся в небо воздушный змей. Оказавшись в дорожной канаве впереди нее, я настолько выбился из сил, что не смог даже помахать: я просто стоял, небрежно сжимая узел под мышкой, и глядел, как она пронеслась мимо; ее груди торчали важно, словно передние фары. Она даже не повернула голову, не мигнула фарами. Выйдя из оцепенения, я пробежал еще немного за оставленным ею клубом пыли, таким густым и темным, что я споткнулся о кочку и, задыхаясь, вынужден был искать дорогу на ощупь.

Я продолжал бежать трусцой, в то время как «эдсел» увеличивал дистанцию между нами, как вдруг увидел — так близко, что я едва не налетел на него, — обшарпанный красный грузовой пикап, припаркованный у дорожной обочины.

Я повис на ручке дверцы, обнаружив, что остановился в нескольких футах от охотника, который был занят тем, что ощипывал утку у капота машины. Он забросил гибкую птичью шею на ручку переднего зеркальца, и кровь спекшимися сгустками стекала прямо на дорогу; утиные перья прилипли к его охотничьему ножу и толстым пальцам.

Увидев меня, он едва не отрезал себе кисть, вздрогнув от неожиданности, а утка скользнула на капот и, оставляя кровавый след, съехала вниз по крылу.

— Мать твою, Гарри… — воскликнул он. Я продолжал тяжело дышать.

— Нет, — с трудом выдохнул я, убежденный, что я еще не Гарри, и не сразу замечая на водительском сиденье пикапа мужчину; его локоть торчал почти у самого моего уха.

— Мать твою, Эдди… — откликнулся водитель так близко от меня, что я едва не подпрыгнул.

Позволив себе еще немного отдышаться и прийти в чувства, я как можно небрежнее спросил:

— А вы, случайно, не едете в Айова-Сити?

Они долго таращились на меня, но я был настолько исполнен чувства собственного достоинства и настолько измотан, что не сообразил развернуть узел и одеться.

Затем Гарри пробормотал:

— Мама родная, так тебе надо в Айова-Сити?

— Тебя не пустят туда в таком виде, — заявил Эдди, все еще держа в руке окровавленную утку.

Натягивая одежду на обочине рядом с пикапом, я заметил, что презерватив по-прежнему был на мне. Но если бы я снял его сейчас, то это выглядело бы так, словно я признал перед этими парнями, что и в самом деле пользуюсь этой хреновиной. Проигнорировав его наличие, я оделся прямо поверх него.

Затем мы все трое забрались в грузовик, поспорив немного, кто где сядет и кто поведет машину. Наконец Эдди завладел рулем и сообщил:

— Бля, а мы видели твою маленькую подружку.

— Если это была твоя подружка… — повернулся ко мне Гарри.

Но я, втиснутый между ними, ничего не сказал. Я чувствовал, как мои ноги кровоточат и согреваются в ботинках рядом с окровавленными утками.

Осторожный Гарри пристроил ружье между дверцей машины и своим коленом, подальше от меня, не доверяя бродячему нудисту и сумасшедшему.

— Бля, — выдохнул Эдди, как если бы все еще пытался убедить самого себя, — она неслась по старой дороге как ненормальная…

— И чуть не сбила тебя к чертовой матери… — заметил Гарри.

— Мать твою, я пялился на нее во все глаза, — сообщил ему Эдди, наклонясь через меня. — Я не мог сдвинуться с места. — Он немного помолчал, затем добавил: — Бля, у нее такие аппетитные сиськи торчали вперед, будто она ими рулила…

— Провалиться мне на месте, я ведь сидел в кабине, — перебил его Гарри. — И видел всю ее целиком. Мама дорогая! Я разглядел даже ее маленькую штучку! — Он помолчал, потом добавил: — Такой цветущий кустик…

Завистливый Эдди настойчиво повторил:

— А я видал ее сиськи. Я их отлично разглядел! Я едва не вмешался в их беседу; мне хотелось сказать: «Я все это и сам прекрасно видел». Но я лишь посмотрел вниз на безвольно обмякшую утиную шею и перевернутое пушистое брюшко; перья вокруг тонкого разреза и аккуратной ранки намокли от крови.

Затем Эдди громко воскликнул:

— Мать твою, смотрите, это снова она! — И мы все трое вытаращились на сине-зеленый «эдсел», стоявший у обочины впереди.

— Тормози, — велел Гарри, а я взмолился, чтобы он не слишком лихачил.

Снизив скорость, мы обогнали Лидию, три физиономии с вытаращенными глазами повернулись разом, дабы разглядеть ее. Обернувшись, Гарри и я увидели, что «эдсел» отстал от нас, а Эдди таращится в зеркальце, тихонько поругиваясь:

— Мать твою, твою мать….

— О черт! — откликнулся Гарри.

Но я испытал чувство облегчения, когда увидел, что Лидия завершает свой туалет за рулем, застегивая последние пуговицы под нашими нахальными взглядами; мне показалось, будто к ней снова вернулось самообладание.

Да еще какое! На ее лице застыло незнакомое мне холодное выражение — ни малейшего удивления при виде меня в грузовике, ни единого признака, что она заметила меня. Она явно взяла себя в руки и совершенно по-взрослому натянула маску такого пугающего безразличия, будто не замечала нас совсем.

Изнасилование получилось что надо. Лидия Киндли была осквернена самым изощренным способом, до которого не смог бы додуматься ни один извращенец.

Я передвинул свои трясущиеся ноги, Эдди пукнул, а Гарри ответил ему тем же.

— Вот блин, — выдохнул я.

— Мать твою, — ругнулся Эдди.

— Мать твою, — эхом отозвался Гарри. Огорчение было всеобщим — мы были разочарованы втройне.

На указателе «Интерштат 80» сине-зеленый «эдсел» обошел нас. Эдди нажал на клаксон, а Гарри крикнул:

— Проезжай, крошка!

А я подумал, что Лидия Киндли наверняка перейдет в другой лингафонный кабинет для первокурсников, изучающих немецкий язык.

Эдди выбрал въезд в город с Клинтон-стрит и подвез нас к городскому парку. Когда мы переехали реку, Гарри принялся ощипывать утку, яростно захватывая пучки перьев в кулак и выпихивая их в приоткрытое окно. Но часть перьев влетала обратно, а его спешка привела к тому, что он вырвал клок жирной утиной кожи. Казалось, Гарри не обращал на это внимания; исполненный решимости, он продолжал свое занятие. Утиное перо прилипло к губе Эдди; сплюнув, он опустил стекло со своей стороны, впустив внутрь ветер. Неожиданно вся кабина наполнилась клубами перьев. Гарри ругнулся и бросил целую пригоршню в Эдди, который свернул с дороги и со всего маху хлестнул утиной шеей взбесившегося Гарри, достав его через меня, он визжал как ненормальный.

Вдоль берега реки застыли несколько замерзших прохожих, встревоженно наблюдавших за кружащим вихрем перьев, которые вылетали из этой огромной дырявой подушки, что тащилась в город.

Когда мы проезжали мимо парка, все уличные фонари вспыхнули одновременно, и Эдди сбавил скорость, уставившись на ряд осветивших Клинтон-стрит огней, словно стал свидетелем какого-то чуда.

— Нет, ты видал? — по-детски восхитился он. Ослепленный уткой, Гарри не видел ничего, но я сказал Эдди:

— Да, они зажглись все разом.

Повернувшись ко мне, Эдди едва не поперхнулся и, разинув рот, зашелся от смеха как ненормальный.