Король молча сидел на коне, потупив глаза. Ему нечего было сказать Марии.

Гиндальф пробился, наконец, к девушке:

– Мария, выслушай правду! Твой брат погиб. Погиб. Мне невероятно тяжело говорить тебе эти слова, но ничего другого не остаётся. Ты права, он действительно в конце колонны… Вернее, его тело.

– Я знала! – громко, так, что её голос услышали даже на соседних улицах, закричала девушка. – Я знала, что он погиб! – её всю заколотило, и из груди вырвалось рыдание. – Вчера я видела во сне, будто открываю шкаф брата, а его одежда висит вся перепачканная кровью. И я поняла, что больше не увижу его живым!

Блуждающий взгляд девушки вдруг остановился на черепашках, которые стояли, тихо переговариваясь с Джоном.

– Вот они! – она выставила в сторону ниндзя и пленного короля руку с вытянутым указательным пальцем.

– Это они во всём виноваты! – и ничего не замечая, девушка попыталась пробиться к ним, но это ей не удалось.

Чтобы как-то разрядить обстановку, которая накалялась с каждым мгновением, Ричард сошёл с коня и кинул поводья своему оруженосцу. После этого он обнял Марию за плечи и повёл её вперёд. Рядом с ними шёл Гиндальф.

Скованные цепями и с дурацкими хомутами на шеях, черепашки чувствовали себя полными идиотами. Поступок же Марии окончательно испортил их и до того ужасное настроение.

Юные ниндзя никак не могли понять, в чём они могут быть виноваты. Они сами стали жертвами чьих-то чудовищных интриг, впереди им уготована такая страшная смерть, а эта прекрасная нежная девушка, так похожая на их лучшую подругу, обвиняет их в страшном грехе, которого они не совершали и не могли совершить.

– Проклятые псы! – кидала через плечо Мария в сторону черепашек.

Слезы застыли в её глазах. Грация сквозила в каждом движении, и ярко-алое атласное платье ещё больше подчёркивало красоту её пышных волос и белизну кожи.

Горожане показывали на ниндзя пальцами, кривлялись им прямо в лицо, угрожали, смеялись. Друзья шли, опустив глаза и почти не разговаривая между собой.

Но наконец колонна стала выходить на городскую площадь. Это единственное просторное место, где не было давки и толкотни. Здесь возвышался городской собор, монументальное и красивое здание, своими размерами значительно превосходившее все остальные дома города. Он восхищал своей высотой, величием и архитектурным совершенством, горделиво вознося к небу остроконечную коническую вершину. Устремлённостью ввысь он напоминал о небесах; подавляя своими большими размерами, внушал людям мысль о их ничтожности и бессилии.

Напротив собора располагалась городская ратуша. Она была одновременно похожа и непохожа на собор: напоминала его архитектурой и художественной отделкой, но на ней не было высоченных башен и куполов, она больше раздавалась вширь, чем ввысь. В сравнении с собором она казалась более приветливым сооружением. К входу подходила широкая лестница парадного крыльца, по фасаду располагались высокие окна, фронтон был украшен скульптурами и надписями на латыни. Всем своим видом ратуша будто бы пыталась убедить всех и каждого в богатстве и могуществе города, делами которого тут управляли.

Между собором и ратушей, в самом центре площади находился городской колодец. Он был довольно большого диаметра, украшенный башенкой и скульптурой, которая изображала легендарного Роланда.

Вокруг этого колодца стража стала выстраивать полукругом пленённых воинов вместе с их сеньором, а также закованных черепашек ниндзя.

ГЛАВА 4. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

На площади уже собралась большая толпа. В общей массе горожан обращали на себя внимание патриции, преисполненные напыщенной важности. Они были одеты в дорогое платье, отороченное мехом, имели толстые золотые цепи на груди, страусиные перья на шляпах. Всем своим видом и осанкой они пытались показать, что являются людьми особой породы и неровня простым ремесленникам и торговцам.

Немного поодаль стояли купцы и мастера, владельцы загородных виноградников и люди из королевского замка, который размещался на горе, возвышающейся над площадью. Одеты они были в просторную одежду, перехваченную узкими поясами. Волосы некоторых были подвязаны кожаными ремешками. На лицах лежала печаль усталости, во взглядах читалась встревоженность. Было видно, что с беспокойными мыслями им также трудно расстаться, как и со своими инструментами, которые они с гордостью сжимали в руках. Поэтому можно было без особого труда определить род занятий всякого, кто стоял в тесной толпе.

– В колодец! В колодец!… – скандировали люди, возбуждённые сверх меры предстоящим зрелищем.

Черепашки озирались по сторонам, пытаясь не пропустить ни одного мгновения из всего, что происходило вокруг. Джон, напротив, был совершенно спокоен и внешне безразличен к происходящему.

Внезапно Леонардо заметил некую старуху, стоящую чуть впереди толпы. Успел уловить короткий пристальный взгляд, кинутый в их сторону. Но она тут же отвернулась и скрылась за спинами горожан, каждый из которых пытался как можно ближе пробиться к краю толпы, чтобы получше видеть происходящее.

Но этого короткого мгновения было достаточно, чтобы Леонардо узнал её. Это была та самая ведьма, стараниями которой они все оказались тут, на злосчастной площади, в ожидании ужасной гибели. И она была здесь, в этом городе, в этом столетии. Она наблюдала за ними!

– Старая дрянь! – сорвался возглас с уст Леонардо.

– Ты о ком? – не понял Донателло.

– Ведьма?… – вопросительно посмотрел на Леонардо Рафаэль. – Так и есть. Я тоже успел её заметить в толпе.

– Проклятье! Ей мало тех унижений, которыми она удостоила нас в своём гнусном жилище, – голос Донателло дрожал от возмущения. – Она хочет до конца вкусить зрелище нашего краха.

– Погоди. Мне кажется, что это не так, – прервал его Микеланджело, – ведь если она здесь, если все ещё наблюдает за нами, если не оставила нас в покое, значит боится чего-то, боится что мы можем повредить ей и Злу, которому она служит, а это значит…

– Это значит, – поддержал его Леонардо, – что мы можем ещё побороться, что не всё ещё потеряно, что кое-что всё-таки зависит от нас.

Их перебило пение заупокойных молитв, которое раздалось над площадью. Горожане расступились, давая дорогу шествию, начинавшемуся у ворот собора. Возглавлял его сам епископ со свитой. Сзади шли каноники и викарии в окружении служащих собора, которые несли большой крест с распятием и развевающиеся на ветру хоругви.

Они медленно обошли крёстным ходом площадь и остановились напротив колодца. Вокруг теснилась толпа, казалось, весь город пришёл этим вечером на площадь. Женщины тихонечко всхлипывали и незаметно утирали уголки глаз. Мужчины же наоборот громко кричали:

– В колодец! В колодец!…

Черепашки внимательно наблюдали за всем происходящим. Внезапно в толпе прокатилось какое-то волнение и после этого мёртвая тишина воцарилась над площадью.

Вперёд вышел король Ричард.

– Вы все знаете что в наших краях поселилось Зло, которое хочет уничтожить род людской, – тихо проговорил он, но голос его был слышен даже в самых последних рядах, – Весь наш народ, – мы с вами сражаемся, не жалея жизней, но ты, Джон, – он метнул в сторону пленников гневный взгляд, – предал всех нас, ты посеял раздор и смуту, обнажил меч в это тревожное время, когда мы все должны стоять плечом к плечу в борьбе с общим врагом.

– Неправда! – Громко перебил его Джон. – Ты первый поднял меч против моего народа! – от него веяло холодным спокойствием. – Это Зло, о котором говоришь ты, преследует и мой народ. Но ты, играя на чувствах людей, хочешь подмять под себя все земли, стать тираном и единственным повелителем. Это несправедливо! Твой народ ничем не лучше чем ты. Вы все вместе погрязли в крови и подлости.

Ричарду явно не хватало выдержки и хладнокровия. Но тут Гиндальф, отстранив рукой Ричарда, положил конец начавшейся перебранке.

– Братья! Сегодня у нас тяжёлый день! – Воскликнул он. – День жертвы, день страшного жертвоприношения. Мы все отдаём эту дань с болью в сердце. Ради жизни всех остальных, ради нашей страны, ради спасения мы жертвуем немногим. Да смилуется Господь над вашими душами! – Голос его дрогнул, он внимательно обвёл глазами пленников, и взгляд его остановился на черепашках. Казалось, он хотел сказать ещё что-то, слова готовы были сорваться с его уст. Но нет. Он промолчал.