Кирилл оставил уютный домик с семью сараями и лабораторией за ним, вернувшись через сеть дверей в академгородок, нос к носу столкнувшись с Николой и Максом. Оба с печальным видом сидели на крыльце общежития, глазея на прохожих. Максу на экзаменах пришлось тяжелее всего. Он привык решать все сам, редко обращая внимание на других. Если бы не Машка, которая сразу после обнародования экзаменационных вопросов осталась в Семиречье, доставая гуманоидов и выпытывая их на предмет их речевых оборотов, ни в жизнь бы ему экзамены не сдать. Последний экзамен — признаки разумности вида — вроде и простой, но сама мысль об этом могла оказаться ловушкой. Тысячи рас — и многие из них жили на и в деревьях, не то же ли делали многие виды животных? Рыли ямки и обживали пещеры — а медведи пещерные, которые передавали пещеры своим наследникам, тоже люди? Или речь? Тогда и дельфины люди, и собаки, могущие проявить интерес к гавкающему собрату. Экзамен этот был туманный и расплывчатый. Экзаменационная комиссия из шести человек на каждом экзамене придиралась к каждому слову, улавливая и иногда выворачивая смысл наизнанку. Каждому по способности, от каждого по стандарту. Или выставят из Семиречья на год — иди, размышляй, авось чего надумаешь! Гуманоидам хорошо, они и здесь и там у себя в одном месте, а на земле как драконий язык осилишь?!

Но как-то справлялись, голова работала на грани. Сами себе удивлялись. И внезапно вспоминали, что дины именно так и подзывали друг друга, и иногда и тебя. И тыкали во что-то носом, яростно размахивая хвостом. Сами тексты были не сложными, перевести туда и обратно. По большому счету, все это слышали не раз. Пока языки были только тех народов, представители которых учились в группе. И сразу же стала понятной безусловная истина — самыми трудными оказались те, чьи представители были по одному, как например, Сеня Белый. Он жертвовал собой, используя любой язык, чтобы напомнить о своем существовании.

— Я вот смотрю на все, что тут происходит, сверху вниз, и понимаю, с жиру бесимся. Как можно нас сравнивать с той же птицей, которая срет где попало? Мы помним, что срать надо в определенном месте, — философски заметил Макс.

— Ну, а когда Эльфа пронесло, что же, перестал человеком быть? — скептически бросил Никола. — тогда и дины не люди, весь сад засрали! Мухи налетели… Надо их на субботник выгнать…

— Ты не прав! — покачал головой Макс. — Они это со смыслом, не посередь дороги, а под куст, удобряя землю, чтобы добро не пропало! Это, брат, глубокая философия в прозе жизни.

— Че сидим? — поинтересовался Кирилл, подсаживаясь на ступень ниже.

— Размышляем, — безразлично пожал Никола плечом. — Вот ты как думаешь, сдадим или не сдадим?

— Я не думаю, я вспоминаю, — ответил Кирилл, немного подумав. — Мы как на зеленых вышли? Раз — и стрела прилетела!

— А если белка шишкой по голове? — скривился Никола. — Стопудово, именно такой вопрос и последует.

— Белка шишку, а эти стрелу!

— Ну а если бы и они камнем, но метко?!

— Ну, не первый же признак надо брать за основу!

— Кир, если бы на их месте были дины, мы б с тобой ни за что не признали в них человека. Судили так: руки есть, голова есть, стрелять умеют… А по динам я бы мог пальнуть, наложив при этом в штаны, — признался откровенно Макс. — И они нас тем же местом…

— Они нет, мы для них нелюди, но люди. Машку не трогали, так, для острастки… Но согнуть пистолет, на мол вам — признак глубокого мыслительного процесса. Короче, мы об этом можем в другом месте поговорить. Авдотья Захаровна позвала нас за травами. Чувствую, не просто так, подскажет что-нибудь, один раз она уже нас выручила. Да к томе же обещала зачесть день в практику и отпустить раньше.

— Круто! А че сидим?! — оживился Макс, поднимаясь.

— Там девчонки поесть приготовили, позавтракаем и с собой что-нибудь соберем, — вскочил Никола. — Это, наверное, на весь день. Давайте быстрее, мужики, Авдотья Захаровна ждать не любит. Блин, Кир, как у тебя получается иметь всех и сразу?!

— Он же свободный радикал! Куда хочу, туда причалю! — пошутил Макс.

— Ты че, вместо языков химию зубришь? — хихикнул Кирилл, приподнимая брось.

— Да хотел понять, как этот мир-то устроен, а потом что-то захватило. Ну, еще чтобы понимать, о чем ты там лепечешь, когда камни пинаешь. И поперло, и поперло, пока до конца не дочитал. Уверен, без ворона не обошлось. Кстати, решил физику за лето осилить.

— Молодец, — похвалил Кирилл. — А то не пойми, что ждать.

— Маш, я тебе розы не дарил?

— Дождешься от тебя!

— Смотри, какой веник приволок! За то и на будущее! Бери, бери! Когда еще сюда попадем!

— Макс, не порти красоту такую! Я тебе что сказала?!

— Не растут они больше нигде! — Авдотья Захаровна прошлась мимо диких огненных роз, вдохнув аромат.

Голова слегка кружилась. И не понять, то ли бабочка сидит, то ли еще какой диковинный цветок. А от птичьего крика и пролетающих пчел и шмелей закладывало уши.

— Царство цветов! — Дарина, которую Авдотья Захаровна почему-то всегда называла Дарья, вопила от восторга, охала и ахала, прикладываясь к каждому и носом, и руками, и обнималась с ними.

— У нее на цветы всегда была такая реакция, — Никола ничуть восторгов ее не разделял. — С ума с вами с бабами сойдешь! Я понимаю, если бы я щуку вытащил на удочку метра на полтора.

— Главная особенность этого мира, что здесь нет растений, которые вытесняют цветковые. Прежде чем войти сюда, мы переоделись. Именно по той причине, чтобы не занести семена осота, вьюнка, и прочих корневищных, которые быстро отвоевывают территории. Здесь собрано девяносто пять процентов насекомых опылителей и видов бабочек. И птиц, их естественных врагов. Иногда Бог, открыв для себя что-то новое, внезапно начинает изучать свойство, признак или содержание во всех их проявлениях. К примеру, налепил топтыжек, и дал им в пищу папоротники и хвощи. Мягкие, растут быстро, размножаются споро. А когда развелось их, задался вопросом. А как сделать так, чтобы ходили они без присмотру, но под присмотром — и так появились хищники. Поначалу, неказистее топтыжек. Не радовали они его — лениво ходят, лениво ищут, изо дня в день, изо дня в день. Стал на ноги их смотреть, на зубы, на то, во что одеты. И так появились большие зубы и маленькие, и вогнутые внутрь, и вывернутые наружу, и лопатой, и иглой, и широкие, и узкие, и острые, и тупые, и для травы, и для мяса… и про ноги то же, и про панцирь, и про шкуру… и стало их много, и разных. И снова понял — смотрит на творения свои, и один радуется. И сотворил первого человека. Дал ему самые крепкие зубы, самые быстрые ноги, самый полезный хвост, одел, как ему на то время казалось, краше солнца ясного.

— Итак, появились дины! — хохотнули Маша и Ядвига, о чем-то пошептавшись, взглянув на троих динов и валидола между ними, рассматривающих Медовуху бочковидную, пытаясь слизнуть с огромного цветка липкий нектар.

— Так вот, — не обратив на них внимания, Авдотья Захаровна чуть укрепилась в голосе, — первый признак разумности — если представители вида умеют распознать красоту и оценить ее. Животные существуют по принципу: они и есть мир. Они тоже копируют другу друга, учатся, обращаются к опыту, но сам опыт приходит к ним, как данный свыше. Тогда как человек держит опыт при себе и размышляет, оставляя за собой право выбора поступить так, или иначе. Человек не копирует бездумно, испытывая себя перед тем, как применить увиденное на практике. У животных — коллективная память. Тогда как человек несет ее в себе. Пример, вывели животное из природы, пожил месяц другой в клетке, вернули, а он отвык от всего, не узнает никого. Или человек, для которого и клетка опыт.

Пока Авдотья Захаровна говорила, слушатели глотали ее слова, как воду живую, навострив уши и не проронив не слова, не отрывая от нее взгляда. Гром, тот смотрел влюбленными глазами — нигде и никто больше не смог вырастить сразу сотню растений с его планеты, да чтобы еще дали семена. Словно попал домой. Упал на колени, щупая их, будто не мог поверить глазам.