Феофил развернулся и в гнетущей тишине вышел из комнаты. Кайлин посмотрел ему вслед, затем повернул голову к Энджи, который, обняв колени, смотрел в сторону, сжав губы, силясь не заплакать.

- Ну ты что... - Кайлин коснулся черных волос товарища.

- Никогда мы не будем вместе, никогда...

Часть 15. История Энджи

Кайлин подполз к Энджи, сел на колени рядом с ним и взял его руки в свои, начав поглаживать.

- Не расстраивайся, может, еще получится с Феофилом. Ты только посмотри, как он на тебя реагирует, - младший вождь ободряюще кивнул омеге.

- Он принципиален, во-первых, а во-вторых... Я бы хотел, чтобы он меня уважал, а этого никогда не будет, - Энджи удержался от слез и теперь подавленно, виновато улыбался, стараясь не показывать, насколько его обидели слова лекаря.

- Но почему? Что ты такого сделал? - Кайлин смотрел в лицо товарищу, поражаясь, поведению Феофила, который вечно оскорбляет мальчишку, - Неужели тебе есть чего стыдиться?

- Я не совсем невинный мальчик, - Энджи покачал головой, - Когда я смотрю на альф, не отводя глаз, когда переодеваюсь в чужом присутствии, не краснея, они задаются вопросом, а где я научился этому бесстыдству? А я не могу его скрыть, мне не свойственна скромность омег нашего племени, но, видят боги, я не очень виноват в этом. И тогда они начинают спрашивать обо мне, и то, что всплывает на поверхность, отпугивает любого нормального альфу. А Феофил вообще в курсе всей моей подноготной.

- А что они узнают? - Кайлин с интересом рассматривал Энджи.

- Ну... Арен не первый мой альфа, и не второй. Да и метка на мне была, только говорить об этом не принято, хотя и знают об этом немногие. Феофил знает... Только предпочитает не помнить.

- Расскажи мне, - белый оборотень умоляюще смотрел на мальчишку.

- А ты после этого дружить со мной не перестанешь?

- Нет, не перестану. Я обещаю! - Кайлин приобнял Энджи, приготовившись слушать.

- Я верю, - омега коснулся волос юноши и начал рассказывать, - В нашем племени, как и у вас, принято беречь омег. Во время течки нас прячут, защищая от похотливых альф, да и от самих себя. К 16-17 годам омеги, нежные и воспитанные, находят свою пару, вступают в брак. Редко, когда за жизнь у омеги может быть больше двух-трех партнеров, да и то это случается, если альфа погибает в расцвете сил. Так должно было случиться и со мной, но, как видишь, мне уже двадцать, а я один.

- Почему? Ты же такой красивый, - Кайлин смотрел на длинные черные волосы товарища, на его тонкие длинные пальцы и огромные зеленые глаза.

- Красивый, да... - Энджи хмыкнул и начал рассказывать, - Когда только началась война, наше Черное племя делало большие успехи. Я помню, как отец приносил головы погибших оборотней. Их сбрасывали в одну огромную кучу за лесом, и потом еще долго над ними летали черные вороны и выклевывали им глаза. Приводили и пленников, омег пятнадцати-шестнадцати лет, их насиловали и тут же убивали. Их тела тоже сбрасывали в эту кучу. Рядом с ней постоянно устраивались пиры, на которых Беон похвалялся своими победами перед племенем, - Энджи смотрел в пустоту, видя перед собой воскресавшие картины дикой, разгульной жестокости, - Но ведь удача, а особенно военная, переменчива, - мальчишка грустно ухмыльнулся самому себе, - Не знаю, какую такую стратегическую ошибку допустил Беон, но однажды ночью на наше поселение напали белые оборотни. Это был небольшой отряд, но они были яростные, жестокие, стремительные. Они убивали всех подряд, даже детей, убивали спящих, кто попадется. Возникла паника, ужас.

Я, помню, выскочил из шатра и увидел, как вокруг валяются трупы черных оборотней и среди них я узнал тело своего отца-альфы. Жуткий шум битвы, крики... Я этого не слышал, стоял, как вкопанный. Даже не плакал. Просто смотрел на тело отца, думая, где мой папа-омега... Вдруг передо мной остановился белый оборотень, альфа. Он был на лошади, огромный, широкоплечий, сильный. Его меч был в крови. Я, помню, поднял глаза на него, понимая, что убежать не успею. Он одной рукой держал за вожжи пляшущего под ним белоснежного коня, а вторую руку, в которой блестел увесистый меч, уже занес надо мной, но вдруг передумал. Оборотень нагнулся, схватил меня, усадил рядом с собой, и мы помчались. От страха я не мог, кажется, дышать, вокруг всё полыхало - наши шатры, а в ушах звенел рог Белого племени - сигнал к отступлению.

Когда мы, наконец, примчались, он кинул меня в свой шатер, а сам сел неподалеку. Рассмотрел я своего похитителя не сразу. В тот момент я вообще ничего не соображал, видел только глыбу перед собой. И лишь спустя несколько часов, сидя в углу, сжавшись, я его всё-таки рассмотрел. До сих пор помню, он тогда чистил меч. Я часто потом думал, может, это он убил моего отца? Но на этот вопрос нет ответа. Сомневаюсь, что он сам вспомнил бы, кто пал от его руки, даже если бы я спросил его об этом. Но я не спрашивал, я никогда у него ничего не спрашивал.

Знаешь, Кайлин, я, наверное, был умным мальчиком, хотя мне было всего одиннадцать. Когда он, наконец-то, ко мне обратился, я не рыдал, не обвинял его, не пытался убежать. Спокойно отвечал на вопросы и делал, что мне скажут. Только первое время смотреть на него было страшно. Хотя он был красив: стальные глаза, кудрявые, до плеч, волосы. Он не был молод, но мне-то какая разница? Звали его Гарольд, по-моему красивое имя. Мы жили вдвоем. Первое время я выполнял роль слуги: чистил одежду, готовил, бегал с поручениями. Таких, как я, было несколько. Все омеги, лет до четырнадцати. Я с ними никогда не общался, во-первых, боялся, что это не одобрит Гарольд и убьет, чего доброго, во-вторых... Мне было стыдно.

Так прошло месяца три, и вскоре я заметил, что мне нравится общество моего похитителя. И хотя он был угрюм, неразговорчив, да и вообще, всё-таки он был врагом, я часто, сам того не замечая, пытался быть рядом с ним. А он, вечерами, сажал меня на колени, и мы так молчали. Он редко разговаривал с кем бы то ни было. Когда он уходил воевать, я дико скучал. Ты спросишь меня, а что я думал об оставленном родном племени, о родителях? Я не хотел вспоминать о родине, потому что как только я начинал об этом думать, как всё шло наперекосяк. Я ложился на землю, и часами лежал, не в силах пошевелиться. Внутри всё болело от тоски. Но кому я нужен такой, грустный? Я боялся, что надоем Гарольду, и он меня убьет. А я хотел вернуться в племя. Поэтому я старался быть веселым, а если не веселым, то хотя бы изображать беззаботность.

А потом у меня началась течка. Самая первая течка. В ту ночь у меня очень болел живот, я стонал и метался по полу, а Гарольд молча жевал травинку и смотрел на меня, ждал. Ближе к утру, когда боль улеглась, я впервые столкнулся с ранее неведомым мне ощущением. Будто внутри разгорелся пожар, мучительный и приятный. Я сразу понял, чего мне хочется. И смотрел на Гарольда, удивляясь, почему раньше не чувствовал его прекрасный, пряный запах.

Он был похож на древнюю статую, недвижим, сидел и рассматривал меня своими огромными стальными глазами. Потом, когда понял, что я готов, он медленно поднялся, взял меня на руки и отнес на свое ложе. Это была самая странная и, не поверишь, сладкая ночь в моей жизни. Необыкновенное чувство боли и наслаждения. Я плакал от счастья, я целовал его, как сумасшедший, будто в последний раз. Когда мы закончили, уже в полдень, он мне сказал, что не видел более страстного омегу, чем я. А я не мог иначе. Я отдавался ему весь, не зная стеснения или стыда. Какой-то огромный сгусток энергии внутри не давал мне успокоиться. Мне было мало, всегда мало.