Монах напрягся и процедил:

— Ах ты…

— Любопытное совпадение, не правда ли? — Уилар раскусил солёный помидор.

— Я изменился, — с тихой угрозой произнёс Эвард-привратник. — Да, я был обыкновенным разбойником, когда десять лет назад попросил убежища в монастыре. Настоятель Тельбарт не отказал мне и не выдал лесной страже, хотя те очень желали получить мою голову. И в то время, пока я был вынужден оставаться в монастыре, Тельбарт и другие монахи разговаривали со мной… И когда лесная стража ушла, и я мог уйти, я остался. Через два года я был пострижен. Я забыл свою прошлую жизнь, как забыл своё прошлое имя, получив новое — имя святого покровителя нашего монастыря… И не тебе, проходимец, оскорблять память святого! Хотя я и оставил своё прежнее занятие, при виде людей, подобных тебе, я порой жалею, что в моих руках пастырский посох, а не топор!

— Святого? — переспросил Уилар, приподняв бровь. — А что такого выдающегося совершил ваш святой?

— Он распространил истинную веру в этих Богом забытых краях!

— Верно, — кивнул Уилар. — Огнём и мечом.

— Ничего лучшего эти язычники, не раз, не два и не три отвергавшие джорданитскую церковь, и не заслуживали! Они творили богопротивные обряды, служили демонам, занимались порчей и колдовством! Даже и теперь, по прошествии стольких лет многие из них втайне оставляют узелки на деревьях, другие ставят за порог дома блюдце с молоком, а третьи, собираясь в лес, рисуют на земле святой символ и растирают его ногами, силясь добиться покровительства у демонов, до сих пор ещё обитающих в чащах, у леших и русалок!

— Я нисколько не собираюсь как-либо оправдывать этих невежественных крестьян в ваших глазах и дискутировать на тему, являются ли лешие, русалки и домовые демонами или не являются, — сказал Уилар, зевнув. — Однако — пока у нас ещё есть время — позволю себе сделать небольшой исторический экскурс… чтобы те, — тут он посмотрел на Эльгу, — кто не слишком хорошо себе представляют, чем же на самом деле занимался святой Эвард и каким образом он стал святым, вынесли из этой беседы хоть что-нибудь полезное… Так вот, Эвард был одним из тех многочисленных баронов, которые во время оно на сих землях вели между собой бесконечные войны. Впрочем, «баронами» как минимум половину из них назвать можно с большой натяжкой, поскольку это были обычные предводители вооружённых банд, захватывавшие деревни и грабившие всех проезжих. Если банда могла продержаться в захваченной деревне больше месяца, её предводитель обычно объявлял себя «бароном» и продолжал вести бесконечную войну с другими «баронами», а также с иными босоногими кандидатами на этот громкий титул. Эвард Сольгот был как раз одним из таких «самовыдвиженцев». Только, в отличие от остальных, он был немного умнее. Он быстро смекнул, какие преимущества ему может дать союз с церковью. И в самом деле договориться не стоило большого труда. Во-первых, он получил высочайшую санкцию и благословение, во-вторых, из Сарейза сюда потекли деньги. На эти деньги он сформировал довольно приличную армию и, не гнушаясь ни подкупом, ни поголовным истреблением всех, кого не удавалось подкупить, быстро подчинил себе все окрестные земли. Браво! — Уилар похлопал в ладоши. — Герцог Ларвотский принял его присягу, сделал своим вассалом и даже одарил графским титулом. И тогда пришло время расплачиваться по старым долгам. И с таким же рвением, с каким он прежде истреблял прочих «баронов», святой Эвард принялся насаждать истинную веру. И надо сказать, насадил. Не желающие переходить в джорданитскую церковь попросту истреблялись. Либо — в лучшем случае — их дома сжигались, а их самих прогоняли прочь за пределы графства. Ведь в самом деле, — Уилар, будто в порыве благочестия, возвёл глаза к потолку, — не могут же истинные единобожники жить рядом с какими-то презренными многобожниками! Немыслимо!.. Но изгоняли, повторяю, их в самом лучшем случае. Как правило, их просто убивали. Из Сарейза сюда присылали монахов, которые разливались соловьями перед толпами людей, палками загоняемых на службу. В конце концов Эвард решил сделать церкви великолепный подарок. Было основано то самое аббатство, в котором мы в данный момент находимся. До конца строительства Эвард, правда, не дожил, графскую корону после братоубийственной резни принял один из его многочисленных сыновей… нынешний хозяин Кэтектона, граф Аркрим Сольгот — его прямой потомок. А в святом городе Сарейзе прелаты, посовещавшись, решили канонизировать покойного — за выдающиеся заслуги в деле распространения религии Пресветлого. Аббатство, достроенное как раз к этому моменту, было решено назвать его именем. Что и говорить, неплохая карьера для бандита… не так ли, брат Эвард?

Брат Эвард, с бешенством смотревший на чернокнижника во время его речи, ничего не ответил.

— Между прочим, — поинтересовался Уилар, — а где ещё двое братьев? В деревне нам сказали, что здесь осталось трое монахов. Где они?

— Какое вам дело?!

— Любопытно.

— Я больше не собираюсь с вами разго… Постойте! Вы сказали «в деревне»?! Значит, вы расспрашивали о монастыре?.. И, несмотря на услышанное, вы сюда приехали?! Вы знаете, что здесь происходит?!..

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Уилар.

— Какой ещё вопрос?

— Где двое других братьев? Почему мы их здесь не видим?..

— Не ваше дело. — Эвард медленно поднялся из-за стола. — Кто вы такие? Для чего вы сюда приехали?! Отвечайте!

— Предлагаю сделку, — сказал Уилар.

— Какую ещё сделку?! — процедил Эвард.

— Самую обыкновенную. Расскажите, что случилось с двумя вашими товарищами, а я, в качестве ответной любезности, объясню вам, что за чертовщина творится тут вот уже на протяжении столетия.

— Хорошо. — Эвард шумно выдохнул, стараясь обуздать свой гнев. — Мне нечего скрывать. Я последний, вот и всё. Брат Бальвет сбежал неделю назад. Что до брата Ягульфа, то он… Он… Шесть лет назад он видел дьявола и приказал запереть себя в подземной келье, с тем чтобы он мог целиком посвятить себя молитве и усмирению плоти. С тех пор он так и живёт там. Хотя он и бормочет по большей части что-то совершенно невразумительное, его духовный подвиг воистину велик. Вот уже шесть лет он не моется, не стрижёт волосы и ногти, обходится только водой и самой простой пищей. Временами бесы в бессильной злобе — ведь они давно утратили власть над его душой — овладевают его телом и заставляют лёгкие, горло и рот брата Ягульфа изрыгать страшнейшие богохульства, делая это, несомненно, для того чтобы смутить пребывающую в постоянной молитве праведную душу. Хотя я каждый день ношу ему еду, порой мне, в силу моей духовной немощи, бывает невыносим один его вид… И тогда я изумляюсь силе брата Ягульфа, терпящего все это вот уже не один год, и склоняюсь перед ним. Его душе ничего уже не угрожает… но и помощи от брата Ягульфа за пределами кельи нет никакой… — Эвард помолчал и добавил: — Хотя моя вера и слаба, я не уйду. Каждый год адский дух, которому поклонялись нечестивцы, истреблённые святым Эвардом, убивает кого-нибудь из монахов, но испугаться дьявола и бежать, как брат Бальверт, — значит предать веру… Да простит Господь этому трусу его маловерие… Вы довольны? — Он посмотрел на Уилара. — Теперь я хочу узнать, кто вы такие и зачем вы сюда приехали.

— Меня зовут Уилар Бергон, — представился чернокнижник. — Но прежде чем перейти к причинам моего визита, я расскажу, что тут происходило после основания монастыря. Как я уже говорил, святой Эвард очень ревностно насаждал истинную веру. Вы, например, упомянули. что местные жители до сих пор оставляют узелки на деревьях. Но этот обычай в нынешнее время полностью потерял какой-либо смысл. Прежде — до начала деятельности святого Эварда — в лесу рос огромный дуб, который почитали священным. Именно на его ветвях и следовало оставлять узелки. Но Эвард спилил дуб и сжёг, и местные, за неимением подлинной святыни, начали развешивать узелки где попало. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них сейчас помнит подлинный смысл этого обычая. В скобках замечу, что если кто-нибудь вздумает подпалить церковь, весь джорданитский клир поднимет дружный вопль «богохульство!» — в то время как уничтожение чужой святыни считается делом вполне приемлемым и обычным…