— В альвийском мире.

— Почему?

— Не знаю… Это место… как храм. Вы как будто специально сначала здесь, в Кельрионе, в Эвардовом монастыре, потом там…

Уилар пожал плечами.

— А что в монастыре?

— Вы убили священника.

— Ничего подобного. Тупицу, который не хотел нас пускать, прикончил Страж.

— А в подвале?

— Этого сумасшедшего?.. — Уилар усмехнулся. — Да я, можно сказать, выполнил за шээлитов их работу. Этот… как его?.. брат Ягульф, кажется?.. Ты думаешь, он молился твоему любимому Джордайсу? Как бы не так! Ты что, не слышала его бормотания?.. Джордайс это, по-твоему, «госпожа».. Брат Ягульф уже не один год молился в своей келье Хальзаане, притом — одной из самых разрушительных её ипостасей: женщине-рыбе с зубами во влагалище и звериными глазами вместо сосков!..

— Откуда… вы все это знаете? — От удивления Эльга проснулась окончательно. — Вы же его никогда раньше не…

— Он сам проорал мне имя своей «госпожи»… Перед тем, как я перерезал ему глотку.

— Но как же… почему этого не знали другие монахи? Они же считали его чуть ли не святым!

— Минутку. Праведником его называл только тот суеверный полудурок, который так и порывался вступить со всеми подряд в «духовную брань». Что думали о брате Ягульфе остальные монахи, нам неизвестно к нашему появлению они все либо разбежались, либо были уже мертвы. Возможно, кто-то догадывался об истинной вере брата Ягульфа. Другие, возможно, полагали, что он молится какой-нибудь джорданитской святой… Ягульф мог попросту водить их за нос — сумасшедшие иногда бывают очень хитрыми.

Эльга не нашла, что возразить.

— Даже если и так.. всё равно… это был человек…

Уилар зевнул.

— Они нас прокляли. Это вас тоже не волнует?.. — произнесла она, надеясь хотя бы таким способом разбить ледяное бездушие собеседника.

— Ты о голосах? — уточнил Уилар.

— Да.

— Я же предупреждал, чтобы ты не слушала ту чушь, которую они несут!

— Извините! — Эльга разозлилась настолько, что даже сумела подпустить в голос чуть-чуть издёвки. — Даже если я затыкала уши, это им ничуть не мешало! Они говорили прямо у меня в голове!

— Можешь забыть об их проклятьях. Это пустая болтовня…

— Вы так уверены?

— Уверен. Во-первых, чтобы проклятье сбылось, его должен произносить тот, кто обладает тэнгамом. У этих бесплотных голосов, как ты можешь догадаться, никакой силы уже не осталось. Единственной их целью было обмануть нас, отвлечь, заставить сомневаться и в конце концов — потерять время. Во-вторых, даже и тогда, когда проклятье наполнено силой, это не так страшно, как может показаться. Проклятие, как и благословение, — это некий толчок, выбивающий предмет или живое существо из рамок обыденного в область необычного, туда, где живут Тайны и чудеса. Вспомни героев, о которых поют в балладах, — многие из них были прокляты (или освящены благословением), а кто помнит об их соотечественниках, оставшихся внутри обыденного мира? В некотором роде проклятье — это особый дар, с которым надо уметь обращаться, и тогда из него можно извлечь не меньше пользы, чем из банального благословения. В отличие от благословения, чья сила ненавязчива и мягка, проклятье — очень сильный толчок в строго заданном направлении. Обычно эта сила вредна или даже смертоносна… но если ты сумеешь схватить её и использовать по собственному усмотрению, тогда… — Уилар улыбнулся. — Тогда тебе стоит сказать «большое спасибо» тому, кто тебя проклял. Как сказал один древний философ: то, что не убивает меня, делает меня сильнее.

— Но каким образом проклятье может принести пользу?

— Тот, кто тебя проклял, становится уязвим для тебя. Проникни в проклинающего и отними его силу. Естественно, это возможно только в том случае, если твой тэнгам больше и ты намерена использовать его для этой цели. Кроме того, само проклятье может защитить тебя. Если тебя прокляли, сказав «Ты сгоришь», спокойно бросайся в море или бурную реку — ты не утонешь. В действии любого проклятья можно найти зёрна тэнгама, которые движут им; обычный человек, подвергнутый их действию, погибнет или лишится удачи; колдун же способен отыскать эти зёрна и использовать их по своему усмотрению. Даже если проклятие приводит тебя к смерти, сумей перестать быть тем, что ты есть. Тогда проклятье исчерпает свою инерцию, а ты, вновь вернувшись в человеческое состояние, возможно, откроешь в себе новую грань Дара. Это — как поединок. Если тебя бьют ножом и ты не успеваешь увернуться, тебя могут убить, но если ты уклоняешься, захватываешь руку и ломаешь противнику кисть, ты ничего не теряешь, а, напротив, приобретаешь — тот самый нож…

Эльга поёжилась и сказала:

— Вы, кажется, хорошо знаете, о чём говорите…

Уилар кивнул.

— На востоке живут люди, сделавшие искусство проклятий своей профессией. — Он помолчал. — Их очень немного. Как-то раз я встречался с одним из них… Не с мастером, всего лишь с учеником… Если бы он стал моим врагом, не знаю, кого я опасался бы больше — его или Климединга.

— Почему? — удивилась Эльга, вспомнив страшную силу, едва не уничтожившую их в Азагалхаде.

— Насколько я понимаю, — негромко сказал Уилар, — они научились управлять временем. Каким образом — я не знаю.

Последующие дни были заполнены монотонной тряской на лошадях, холодным ветром и мокрым снегом, походной едой, к которой Эльга уже начала привыкать, и короткими периодами блаженного тепла и сытости, если им случалось останавливаться в трактире. Она слишком уставала за день, чтобы вечерами думать о чём-либо или расспрашивать Уилара о волшебстве. Но однажды он сам заговорил с ней.

— Ты впадаешь в апатию, — сказал он, остановив лошадь на вершине холма.

Что такое «апатия», Эльга не знала, но общий смысл был ясен. Возразить было нечего — да и можно ли было ожидать чего-либо иного после долгой скачки по промёрзшей земле, мимо чёрных голых деревьев? Они двигались на север, навстречу наступающей зиме, оставляя по правую руку предгорья, за которыми начинался Партграут, Нижний Хребет.

С некоторым трудом — ныли все мышцы — Эльга пожала плечами.

— Это дорога…

— Нет. — Уилар покачал головой. — Дело в желании.

— Что?.

— Ты желаешь жить в мире, где ничто от тебя не зависит. К этому направлена твоя воля. И миру не остаётся ничего другого, как следовать твоим желаниям.

— Вы хотите сказать, что я устаю потому, что сама хочу этого?

Колдун кивнул. Эльга недоверчиво покачала головой. Она хотела добавить «Это полная чушь», но вовремя прикусила язычок. Нельзя забывать, с кем она разговаривает. Если у Уилара плохое настроение, эта короткая фраза вполне может стать её некрологом.

— Мир — нечто большее, чем тебе кажется, — сказал чернокнижник. — И сама ты — нечто большее, чем то, что ты есть. Твоё желание, как и желание любого другого человека — желание не как эмоция, а как акт воли, пусть даже и неосознанный — способен изменить этот мир так же легко, как горшечник меняет форму куска глины.

— Значит, этот мир — всего лишь фантазия? Сбудется всё, что я пожелаю?

— Нет, не фантазия. Кусок глины реален, от горшечника зависит лишь, какую форму он ему придаст.

Эльге неожиданно пришла в голову мысль, которую она поспешила высказать:

— Но ведь недостаточно только желать вылепить кувшин! Нужны ещё руки, которые проделают эту работу…

— Тэнгам — твои руки.

— Но ведь тэнгам есть не у всех! А вы говорите — желание любого…

— Поправлюсь. Свободный тэнгам, не задействованный на то, чтобы делать стены этого мира как можно твёрже и выше. У некоторых людей — таких, например, как ты, изначально есть немного свободного тэнгама. О таких людях говорят, что у них есть Дар. И учить колдовству их обычно куда легче, чем остальных. Но возможность накопить свободный тэнгам потенциально есть у всех. Однако даже если Одарённые зачастую зарывают свои талант в землю, то среди прочих сумевших развить Дар и вовсе считанные единицы.